Кира раскраснелась и вспотела. Она не теряет надежды встретить своего Билла Гейтса и танцует со всеми незнакомыми мужчинами. Мы трое за столом в неё влюблены. Гусев совсем немного, шутя, физиологически; я - почти платонически, по-рыцарски, без притязаний. Зюскевич готов отдать жизнь.
- Что случилось? - поинтересовалась Берёзкина, имея в виду рукопожатие.
- Я завязал...
- Что!
- Не пить. Это... с этим, с литературой, графоманией.
Кира смотрела на меня и соображала. Группу поддержки представлял Зюскевич, и она решила не напрягаться.
- Бедняжка. У тебя в жизни останется одна работа. Нужно подобрать тебе какое-нибудь хобби. Какой-нибудь лёгкий спорт на свежем воздухе... Да-да, как раз сегодня я слышала по радио: городошный клуб где-то в ЦПКиО. Такие бодрые пожилые дядечки в пуловерах, слегка подшофе.
- Я ещё не пожилой.
- Тогда - всё впереди! У тебя есть какая-нибудь большая мечта? А, Телегин?
- Есть. Есть мечта. Слишком большая.
- Насколько большая?
- Для начала пятьдесят... лучше семьдесят тысяч.
- Выбраться из коммуналки?
- Какая же это мечта. Тьфу.
- Тогда что? Новенький педальный автомобильчик?
- Детский лепет.
- Так что же?
- Газету.
- Ага!
- Свою.
- Свою газету! - обрадовался Зюскевич.
- У газеты должен быть олигарх... - сказал Гусев. - То есть, наоборот.
- Не такую! - замахал я пальцем перед его носом. - Телепрограммку. Хорошую. Нового типа.
Кира притянула к себе мою голову и звучно поцеловала её в губы.
- Умница. Я бы тебе дала, честное слово.
- А сколько есть? - спросил Гусев.
- Ничего нет. Я живу на проценты.
- А в агентстве сколько платят? - настаивал Гусев.
То время, когда Берёзкина действительно могла быть супермоделью мирового класса, пришлось на 80-е. Теперь она снималась для раздела женщин бальзаковского возраста. В 90-х она могла бы сделать карьеру, иметь своё агентство стать богатой, властной и самостоятельной. Но она поленилась и в очередной раз поставила на удачное замужество.
Заиграл оркестр, Гусев опрометью бросился на сцену.
Официант принёс бутылку дорогого вина и, наклонившись, что-то нашептал Берёзкиной. Она оглянулась. В другом конце зала приподнял ладонь мужчина лет пятидесяти. Даже с этого расстояния было видно, что рука у него сильно волосатая, а часы золотые.
- Ого... - произнесла Кира, сделавшись серьёзной. - Вот это встреча...
- Ты его знаешь? - спросил я Зюскевича.
Тот отрицательно помотал головой.
Мужчина оскалился улыбкой, поднялся и приблизился. Он оказался широкоплечим и приземистым, с необычайно длинными, большими и, по-видимому, сильными руками. Всё на нём было очень дорогое. Кира подала ему руку, и они вышли на медленный танец. Дама оказалась едва ли не на голову выше своего кавалера.
Мы долго и уныло смотрели. Официант принёс винные фужеры и откупорил подаренную бутылку, мы выпили.
- Как она может танцевать с этим орангутангом, - злобно проговорил Зюскевич.
- Расслабься, она ему не рада. Беда в том, что женщины покупаются и продаются. Проститутки делают это явно, остальные хитро.
- А что если я сам хочу её купить. Я смогу перебить любую цену. Пусть только подождёт.
- Она больше не будет ждать.
- Чего она хочет?
- Ей нужны серьёзные отношения с каким-нибудь серьёзным типом.
- Я на пороге открытия, которое всё перевернёт.
- Я тоже, - сказал я и хлопнул шампанским, извлечённым из "серебряного" ведёрка, лёд в котором давно растаял. - Знаешь, сколько ей лет?
- Конечно. Я ей муж. Бывший...
- А сколько тебе?
- Я тоже могу постареть.
- Скажи уж лучше - повзрослеть.
- Я могу.
- Пластическая операция?
- Нет. Естественным образом. Постарею и вернусь в тот же миг.
- Пока будешь стареть, поумнеешь.
- Нет.
- Дело даже не в этом. Ей нужен другой тип мужчины.
- Я могу предложить ей большее, - упрямо твердил Зюскевич.
- Если у тебя есть машина времени, - приблизился я к нему и понизил голос, - она твоя. Будет просить, плакать и унижаться.
- Ты думакшь?.. Но она и так молодая. Она выглядит на двадцать восемь.
- Знаешь, как говорят у них в модельном бизнесе? Если женщина выглядит на двадцать, поставьте рядом с ней двадцатилетнюю.
- Ерунда, они там все как пауки в банке...
В перерыве пришёл Гусев, а Берёзкина подсела к орангутангу в другой конец зала. Мы не имели понятия, кто он, но мы его ненавидели.
Потом она приблизилась и сказала ледяным тоном:
- Мальчики, держитесь за стулья. Обстоятельства резко изменились. Сейчас я уйду. И никаких истерик!
Мне показалось, это слишком. Она могла поступить так со мной и с Гусевым. Но не с Зюскевичем, которого обнадёжила и которого, возможно, по своей женской глупости, недооценивает.
- Это твой самый подлый и глупый поступок с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, - мстительно сказал я.
- Что?..
Я отвернулся.
Кира сверкнула глазами на Зюскевича, но он тоже отвернулся.
Через пару минут нам принесли записку из гардероба:
Продолжайте без меня, расходы оплачены.
Орангутанг оплатил все наши мыслимые расходы и чаевые.
В следующем перерыве Гусев сходил к метрдотелю и всё разнюхал. Похитителем оказался всемирно известный доктор Борг. Пластический хирург, генетик и что-то ещё и ещё - зловещий карл с тянущейся за ним бородой из званий, степеней и заслуг перед отечеством. Я не удивился, потому что злодеям, по законам кино, положено быть пластическими хирургами. Патологоанатомы, к примеру, все как один душки и симпатяги.
- Странная фамилия. Борг.
- Лев Гургенович... Грузин?
- Не то, - сказал я. - У него нет национальности.Он просто "гроб".
- Что?
- "Гроб" - перевернули.
- Кто перевернул? - всё ещё не понимал Гусев.
- Кто это пишет. Эту книгу.
- Книгу судеб?
- Угу.
Зюскевич тем временем окончательно расклеился и заплакал.
- Перестань, - сказал я, разозлённый на Берёзкину и проливая водку мимо рюмок, - не такая она красавица. Как теперь можно догадываться. Покровы таинственности сброшены. Не настолько она упруга, белолица и румяна. Всё непонятное в итоге оказывается проще пареной репы. Теперь я тоже знаю секрет вечной молодости. Он называется "пятьдесят тысяч баков для доктора Франкенштейна". Лев Гургенович, или как там его... Всё враньё, надувательство, бутафория, графика, спецэффекты. Растяжки, подтяжки, вязь, шитьё, арматура по всему телу. Дёрнешь за узелок и пппп...
Зюскевич взял свою рюмку, и она застучала по зубам.
- Нет, всё равно. Это не важно. Какая разница. Как ты говорил... Любить, унижаться и плакать? Я, я сам могу вернуть ей молодость. Но теперь не так. Всё будет не так. Пусть просит, пусть любит, пусть унижается. Пусть лижет мне задницу. Я так хочу. Понял? Вы оба поняли? А?!
- Хорошо, хорошо. Как скажешь.
5
В гардеробе Лев Гургенович помог Кире набросить на плечи шубу, они вышли из "Сталина" и залезли в чёрный BMW, заднюю дверцу которого придерживал шофёр ы запорошённой снегом форменной фуражке. Утонули в бархатных сидениях, Борг налил шампанского, звякнули бокалами. Машина оставила позади Литейный мост, выехала на Выборгское шоссе и помчалась вперёд, просвечивая и рассекая пелену снега.
- Всё в порядке?
- Да... Почти. Немного здесь... прикус.
Борг взял голову спутницы и развернул к свету.
- Открой. Шире.
Кира раскрыла рот.
- Сомкни. Челюсть вперёд. Назад.
Борг откинулся и закурил.
- Что? - сказала Кира смиренно.
- Это нормально. Будем работать с ушами и подбородком.
- Но мне казалось...
- Не надо ничего казаться. Надо было проходить на осмотр, соблюдая наши договорённости.
- Но, Лев Гургенович... вы не позвонили... я не знала...
- Хорошо, хорошо, не плачь. Не надо "Лев Гургенович". Скажи как тогда, как раньше...
Кира взяла ручищу Борга в свои руки, поднесла к мокрому лицу и поцеловала.
- Лёвушка, Лапа...
- Всё хорошо, не плачь, - он обнял Киру за плечи. - Одна небольшая корректировка, и опять будешь как новенькая.
- Мы едем на осмотр?
- Нет, я уже смотрел. Мы едем на операцию.
- Что... Сейчас?
- Нет, не сейчас, не сразу. Это займёт некоторое время, месяц. Поживёшь там, у меня.
- Но я и так должна...
- Конечно, детка, ты меня огорчила. Но я не просил денег. Я всего только хотел видеть результаты своего труда. Я только просил, чтобы ты приходила осмотреться. Зачем так сделала? Просто пообещай, что будешь слушаться.
- Да, я обещаю... - всхлипывая, Кира покрыла мокрыми поцелуями ладонь Борга.
Почти десять лет назад, летом 1994-го, Кира познакомилась с этим человеком. Сначала в её уборную внесли корзину с цветами и записку, затем появился и он сам. Он был невысок ростом и широк в кости. У него были огромные волосатые руки. От него исходила первобытная энергия грубой мужской силы. Он пригласил поужинать, и она пошла как кролик на удава.
Тогда Берёзкиной уже было тридцать четыре. Этот год был её лебединой песней на подиуме. Другого дела в этой жизни он не знала и вообще для себя не представляла. Она не умела работать, а деньги могла только тратить. Каждый этап её жизни становился более или менее удачным замужеством. К этому времени она развелась с тремя мужьями. До последнего, Зюскевича, оставалось ещё два года.
Борг привёз её в своё сказочное, по любым временам, поместье под Выборгом и повёл себя как джентльмен. Ей были предоставлены отдельные покои, почти полная свобода, катание на яхте по заливу, теннис и послеобеденная дрёма на берегу сверкающего бассейна.
Хозяин был безупречно вежлив и немногословен. Судя по обстановке, качеству вышколенной прислуги, количеству камер слежения и ухоженности сторожевых собак, Кира сделала вывод, что этот дядя очень даже не прост. И она решила не пытаться кружить ему голову своими обычными штучками. "Этот кусок мне не проглотить, - сформулировала она необычайно здравую мысль. Пусть сам даст понять, чего он хочет, а там будет видно".
Таинственный незнакомец вёл себя как лесное чудище; он во всём угождал гостье, не навязывая ей не только близости, но и своего общества. В том смысле, что он вообще не показывался на глаза без её приглашения.
Тактика сработала как в сказке; на четвёртый день они сделались любовниками. Ошарашенная не свойственными её северному темпераменту многократными оргазмами, Берёзкина признала в любовнике хозяина, она стала робеть перед ним, ей захотелось угождать ему.
Через неделю его пригласили выступить с докладом в Филадельфии, и Лев Гургенович попросил гостью его дождаться. Перед отлётом он зашёл к ней в комнату и жестом, ставшим впоследствии для Киры привычным, повернул её голову к свету. Затем, поводив пальцами по её лицу, шее, груди, животу и бёдрам, внезапно скомандовал:
- Приготовьте всё.
Кира не упала в обморок и даже не испугалась. Она покорно легла на операционный стол и вдохнула снотворный газ. Лёвушка, бог и царь, обещал ей ещё десять лет молодости. Она не знала, что он будет резать, где шить, не знала, как будет расплачиваться, если они расстанутся, и если он вдруг потребует денег.
Когда она очнулась, он был за океаном, а когда приехал и снял с неё бинты, она почувствовала себя девочкой-подростком, настолько ладно и аккуратно всё было на ней пригнано.
Потом умерла мама в деревне под Новгородом, она туда поехала и прожила там, на родном пепелище, четыре месяца, не снимая с головы чёрного платка даже у себя в "детской" комнате, истово молясь, соблюдая посты и простаивая службы в местной церквушке. Любовь к доктору Боргу она теперь воспринимала как помутнение рассудка, вызванное, скорее всего, психологическими, анатомическими или медикаментозными манипуляциями.
В канун нового 1995 года она вернулась в Питер. Уплатив неустойку, выгнала постояльцев из квартиры и устроила вечеринку. До прихода гостей она только приняла душ и причесалась. "Деревенский воздух делает чудеса", пропел изумлённый хор.
Засигналил телефон, и Борг поднёс маленькую игрушечную трубку к большому волосатому уху.
- Что? В Пулково? Вы с ума сошли. Я еду в противоположном направлении. Неужели в Корее нет других квалифицированных врачей? Мне наплевать, я не занимаюсь политикой.
Позади послышался тяжёлый гул: догонявший машину вертолёт ослепил мощным прожектором.
- Что за голливудские трюки, убирайтесь!..
Но связь уже прервали, вертолёт встал посреди дороги, машина остановилась. На минуту сделалось тихо. Борг повернулся к спутнице.
- Можете ничего не объяснять, - сказала Кира. - Попросите, чтобы меня отвезли обратно в город. Я ещё успею вернуться на свой день рождения.
- Нет, нет, это уже слишком. Я вас похитил, а теперь ещё и вынужден бросить на половине дороги. Я чувствую вину и перед вами и перед вашими друзьями. Пригласите их в мой дом. Клянусь, вас будут обслуживать по-царски. Завтра за обедом я уже буду сидеть вместе с вами, трижды клянусь.
- Поторопитесь, вас ждут.
- Вы согласны?
- А вы понимаете, что они заблюют вам все ковры?
- У меня больше нет ковров. Совершенно новое решение интерьеров.
- Они прожгут папиросами всё ваше новое решение.
- Плевать. Зато моя совесть будет спокойна.
Борг опустил стекло и отдал распоряжения. Две машины сопровождения тут же развернулись и умчались обратно в город.
- Звоните, звоните, уговаривайте, - Борг открыл дверцу и, пятясь задом, поцеловал Кире руку. - Миссия будет выполнима! - подмигнул он, захлопнул дверцу и, прикрываясь воротником от поднятого бурана, пошёл к вертолёту.
Машина прибавила обороты, оторвалась от дороги и, накренившись вперёд, стремительно умчалась в темноту. Кира достала из сумочки трубку, вздохнула и набрала номер.
6
Оркестр делал очередной перерыв, поэтому я услышал сигналы своего телефончика. Пытаясь перекричать общий гул, он надрывно, старательно и без ошибок, выпискивал марш гномов из диснеевской "Белоснежки".
- Хей-хо, - сказал Гусев, усаживаясь на своё место.
- Слышу... - я достал телефончик. - Да.
Берёзкина сидела рядом с "орангутангом", тоже держала трубку, махала рукой и улыбалась.
Зюскевича с нами уже не было. Однажды он, схватившись за рот, выбежал в туалет и больше не вернулся. После Гусев утверждал, что видел из оркестра, как за Зюскевичем из разных частей зала, словно тени, проследовали люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29