Все вокруг вдруг задрожало, загрохотало, затарахтело. Мне, например, в первое мгновение даже показалось, будто что-то на нас сыплется сверху. В раскрытое окно повалил сизый дым. Макульский закрыл рот, страдальчески сморщился, я выглянул во двор и увидел, что это рабочие запустили свой компрессор. Балакин бросился вниз и через минуту, в продолжение которой грохот, как сумасшедший, метался по пустым комнатам, все смолкло.Макульский обалдело потряс головой, но произнес так же спокойно и неторопливо, как протирал стекла:– Сколько вопросов, и на каждый нужны точные ответы.– Нужны, – подтвердил Комаров.– А точные я пока не могу, – ворчливо продолжал судмедэксперт. – Точные только после вскрытия. Ночью прохладно было, с утра жара несусветная, а тут все учитывать надо. Я вам сейчас отвечу не так, а вы потом скажете: стар стал Макульский, на пенсию его пора. Ладно, ладно, – замахал он рукой, увидев, что Комаров собирается возражать, – сам знаю, что пора. Значит, так. Произошло это вчера, между 18 и 20 часами. Стреляли в висок, с близкого расстояния, но выходного отверстия нет, так что пулю вы получите. Никаких других следов насилия нет. Пока все.– Ничего себе! – не удержался я. – Это что же выходит, он ее средь бела дня угрохал?Макульский взглянул на меня снизу вверх и развел руками.– Выходит так. Именно средь бела дня и именно, как вы изящно выразились, угрохал.– Это при том, что во дворе полно народу, а в этом доме резонанс, как в пустой консервной банке! – продолжал я возмущаться. – Как же никто выстрела-то не услышал?– В том-то и фокус, что резонанс, – пробурчал Северин. – Стройка: все время что-нибудь упадет, зазвенит, доска какая-то хлопнет.Но меня почему-то эта подробность страшно разозлила. Я сказал:– Нет, все-таки этот парень ба-альшой наглец!Комаров на это усмехнулся и похлопал меня по плечу:– Вот поймаешь, скажешь ему об этом в лицо. Пришел Балакин.– Константин Петрович, тут мои ребята черный ход нашли.Мы всей гурьбой двинулись за ним.– Вот, – говорил Балакин, открывая одну из дверей, за которой после куцей площадочки сразу начиналась крутая узкая лестница. – Он в другой двор, на ту сторону выводит. И собачка здесь сразу след взяла, мы чуть ноги себе не переломали. Но до выхода на улицу добежала – и все, потеряла... Мы сейчас свет сюда перенесем, все хорошенько осмотрим. А так пока больше ничего...Через час мы сидели в отделении в балакинском кабинете и обсуждали план работы.– Отработку жилого сектора начали?– Да, ребята пошли уже Участковые им помогают.– С рабочими со всеми переговорили?– Кроме одного. Прораб говорит, он заболел; К нему поехали уже. Остальные ничего не видели. Они работают-то в соседнем подъезде.– Все кафе окрестные, рестораны – это вечером. Приметы женщины у всех есть?– Раздали.– Винный?– До него два квартала.– Все равно надо поговорить с постоянными клиентами. У них с пяти до семи самая сходка. Может, видели чего.– Балакин, – сказал Комаров, – а как у тебя тут с мотелями”?– Район привокзальный, – усмехнулся Дима. – Есть маленько.– Займись лично. Вместе с Невмяновым. А Северин пускай поработает с пенсионерами во дворе. У него хорошо получается.План разрастался вглубь и вширь. Кое-какие его пункты выполнялись тут же: входили и выходили сыщики и участковые, отчитывались, получали новое задание. Начальство стало понемногу разъезжаться. Комаров сказал на прощание:– До двадцати одного я у себя. И завтра первым делом зайдите ко мне, ясно?Северин ушел к пенсионерам, а мы с Балакиным отправились проверять, как он выразился, “гостиничное хозяйство”. 3 – Вон те два, на первом этаже, справа от подъезда. – сказал Балакин.Несмотря на жару, окна были плотно закрыты и зашторены.– А он нам откроет? – спросил я с сомнением.– Нет, конечно. Притворится дохлым тараканом – и ни гугу, у него система известная: звонят в дверь – тишина, а он следит из окна в щелочку, кто выходит из подъезда. Знающий человек вернется, еще раз позвонит, если свой, заходи. Тут и бродяги могут обретаться, и деловые, и вообще всякие темные личности.– А что, прижать-то не удается?– Прижимаем потихоньку, – вздохнул Балакин. – Да все не так просто. Закон есть закон, основания нужны. У них ведь каждый раз – родственник на одну ночку остановился. Или, на крайний случай, друг детства. Но ничего, все они в конце концов попадаются на чем-нибудь. У воды быть, да не замочиться...Мы подошли к дому и остановились под самыми окнами.– Отойди-ка в сторонку, чтоб тебя видно не было, – сказал мне Балакин. – Сейчас мы его обмануть попробуем. – И пробормотав: “Любопытство сгубило кошку”, он легонько отбарабанил пальцами по стеклу, а сам прижался к стене.Целую минуту, наверное, никакой реакции не было. А потом занавеска дрогнула. Мы стояли возле самой стены, нас увидеть из окна было нельзя, а двор пустовал. Занавеска еще раз дрогнула и решительно поползла в сторону. Балакин выскочил вперед, как чертик из шкатулки.– Данилыч, я тебя видел! – закричал он радостно, будто был водилой в пряталках. – Давай открывай!За стеклом появилась физиономия хозяина, красная и недовольная.– Открывай, открывай, – приговаривал Балакин. – Хоть раз в жизни проветришь свое помещение.Шпингалет щелкнул, и Данилыч, оттолкнув створки, навалился грудью на подоконник. Я увидел, что это здоровенный мужик, косая сажень, то, что называется “будка”, только изрядно заплывшая уже жирком. Вместо левой руки у него была культя, нежная и розовая.– Чего тебе опять надо, ирод? – спросил он Балакина со страданием в голосе. Меня ему, кажется, по-прежнему не было видно. – Что ты, коршун, опять пришел больного человека, трудового инвалида терзать?– Это как следует понимать “трудового инвалида”, Иван Данилыч? – весело, не в тон ему, спросил Дима. – Ежели в смысле “инвалид труда”, так ведь всей округе известно, что ты по пьянке под поезд свалился на станции метро “Красносельская”. Ну а если в смысле того, что ты, несмотря на инвалидность, продолжаешь трудиться, так это уже вовсе вранье. Площадь государственную сдавать за денежки кому ни попади – не велик труд.– Ты докажи сперва, – пробурчал Данилыч. – Чего надо?– Поговорить, – душевно ответил ему Балакин. – Потолковать с тобой охота. Так ты бы пустил меня в дом, а? Нехорошо ведь человека на улице держать.– О чем потолковать? – все так же хмуро спросил инвалид, не трогаясь с места.– Да разве ты не слыхал? – удивился Балакин. – Женщину вчера в шестнадцатом доме убили.– Слыхал. А я при чем?– Да я и не говорю, что ты при чем. Но у тебя тут разный народ бывает. Может, слышал кто чего или видел?– Ктой-то у меня бывает? – настороженно спросил Данилыч. – Никто у меня не бывает. Завязал я с этим делом. Как штрафанули вы меня тогда на пятьдесят целковых, так и завязал.– Неужто и сейчас никого нет?– Нету...– Вот и пусти меня в дом, – простодушно резюмировал Балакин.Но, увидев, что хозяин медлит, сказал уже серьезно и жестко:– Ой, Концов, не шути со мной, ты меня знаешь!– Да что вы все – “шути не шути”, – примирительно заканючил Данилыч. – Отсюда, что ль, поговорить нельзя?– Можно, но лучше в квартире, – гнул свое Балакин. Концов тяжко вздохнул, а Дима, отвернувшись ко мне. сделал страшное лицо, ткнул в сторону подъезда и показал четыре пальца. Я по стенке добежал по парадного, влетел туда и едва успел сориентироваться на полутемной площадке первого этажа, где тут квартира №4, как осторожно приоткрылась дверь именно с этим номером.Бочком, бочком из двери начал выползать небольшой человечек, но так до конца выползти и не сумел, потому что попал в мои объятия.– Ой! – сказал он то ли от испуга, то ли от того, что я слишком сильно прижал его к себе: мне хотелось сразу понять, нет ли при нем оружия. Оружия не было, и я его отпустил, сказав тихо, но веско:– Спокойно, уголовный розыск. Зайдите обратно в квартиру.В прихожей было темно, я нашарил выключатель и, когда свет зажегся, увидел перед собой щуплую, белобрысую, трясущуюся личность с небольшим саквояжиком в руке.– Документы, гражданин, есть у вас?Он зашарил свободной рукой по карманам и извлек паспорт.– Солдатов Валерий Николаевич, – прочитал я. Паспорт был прописан в Ярославле. – А в Москве какими судьбами?– Заехал вот... на денек... к родственнику... – почти прошептал он.– Давайте в комнату пройдем, – предложил я. Копцов обернулся к нам на шум, и Балакин, приподнявшись на цыпочки, заглянул в комнату.– О! – воскликнул он, увидев Солдатова. – Вот это встреча. Подождите, я сейчас.Через несколько секунд Дима был в квартире и говорил, указывая на Солдатова-.– Рекомендую: Дрыночкин Семен Ильич, по прозвищу Дрына, 1952 года рождения, ранее судимый, квартирный вор-гастролер, разыскивается органами внутренних дел Ярославля, Владимира и Москвы. Это как минимум, – добавил онЯ протянул ему паспорт на имя Солдатова. – И документы поддельные! – восхитился Балакин. – Я ведь его почему так хорошо знаю, – пояснил он мне. – Гражданин Дрыночкин у меня на территории в одной квартирке изволили пальчики свои оставить. Что же это ты так неаккуратно, Сеня, а?Дрыночкин уныло пожал плечами и понурился.– Ах ты, гнида, – неожиданно подал голос Данилыч, – а говорил, командировочный!– Но-но, граждане, – сказал Балакин. – Это вы потом разберетесь, кто кому чего говорил. А пока придется у вас, гражданин Копцов, обыск сделать.– У меня-то почему? – ахнул хозяин.– Как почему? Воров к себе жить пускаете с поддельными документами и еще спрашиваете. Уголовный розыск имеет основания предполагать, что в вашей квартире могут находиться краденые вещи.– А постановление? – сделал последнюю слабую попытку Концов.– Будет постановление. Где тут у вас телефончик? Через час в присутствии понятых из внутренней полости дивана Копцова были изъяты две женские дубленки и одна ондатровая шапка.– Ваши? – спросил Балакин.Копцов молчал, уронив голову на грудь.В стенном шкафу обнаружили большой чемодан, в котором оказался видеомагнитофон “Панасоник” и штук десять кассет с записями.– Киношком балуетесь? А где же телевизор?Рядом с чемоданом стоял новенький черный “дипломат”.– А это ваше?На этот раз хозяин отрицательно покачал головой.– А чье? – настаивал Балакин, крутя замки: “дипломат” не открывался.– Вчера принес один... Сказал, пусть полежит...– Что в нем, не знаете?– Я в чужие дела не суюсь...– Правильно. А вот мы суемся – работа такая. – Дима извлек из кармана перочинный ножичек, один за другим поддел замочки и откинул крышку. Даже я не удержался и присвистнул. Весь “дипломат” ровными рядами заполняли пачки пятидесятирублевок.Я услышал, как за моей спиной клацнула челюсть, обернулся и испугался за Копцова: мне показалось, что сейчас его натурально хватит кондратий. Вор-гастролер Сеня Дрыночкин тоже, кажется, забыл в это мгновение обо всем на свете, даже о том, что сейчас его прямо отсюда повезут в тюрьму, глаза у него горели безумным светом.Балакин взял одну пачку, поковырял пальцем, зачем-то даже понюхал. Когда он стал срывать банковскую обертку, я уже тоже знал, что будет внутри. Резаная бумага.– “Кукла”! – радостно просипел Копцов.– Да, – задумчиво подтвердил Балакин. – Но – на крупного зверя!Быстро приподнимая пачки, он прикинул, сколько их, и удивленно выпятил губу.– Тысяч на сто, не меньше! Это что ж такое надо было покупать: самолет? 4 – Господи, – картинно закатил глаза Северин, входя в кабинет к Балакину, – на что я трачу свой талант общения?– Ну-ка, ну-ка, на что? – живо поинтересовался я. Но Северин адресовался не ко мне.– Митенька, почему у тебя на территории народ такой бестолковый, а? Плохо работаешь с населением! Ох уж этот Стас! Слова в простоте не скажет.– Нашел двух свидетелей. Когда прощался, оба были еще живы. Ему восемьдесят два, а ей семьдесят шесть, но, по-моему, кокетничает. У них наблюдательный пункт возле песочницы посреди двора. Она видела молодую женщину в ярком платье, которая вчера вечером прошла по двору в сторону дома №16. Он тоже видел молодую женщину в ярком платье, которая шла по двору в сторону от дома №16.– То есть как? – одновременно спросили мы с Балакиным.– Ага! – обрадовался Северин. – Вы тоже заметили здесь противоречие? А этих двух Мафусаилов я еле разнял – у них чуть до драки не дошло.– Стасик, не мути воду, – сказал я укоризненно. – Старичку девятый десяток, посмотрим, какой ты в его годы будешь свидетель. Это во-первых. А во-вторых, убитая могла просто прогуливаться туда-сюда по двору, прежде чем полезть в дом. Мы-то, слава Богу, знаем, что однажды она туда вошла и больше не вышла. Лучше скажи, твой талант общения дал какие-нибудь существенные результаты?– Ты не поверишь, дал. Например, маленькую деталь: у женщины была сумка. Небольшая такая летняя сумочка из плетеной соломки с цветочками, ее носят через плечо. Та самая, которую мы так и не нашли.– Это, конечно, старушка запомнила.– Представь себе, дед тоже! И вообще, перестань мне дискриминировать свидетеля. Между прочим, вторую маленькую деталь заметил только он.Северин замолчал.– Стас, – предупредил я, – когда-нибудь ты получишь по башке. И присяжные меня оправдают.– Эта маленькая деталь – мужчина в кепке с длинным козырьком, в темных очках и, кажется, с усами, который примерно в то же время проходил через двор, в сторону дома №16.– До или после женщины? – нетерпеливо спросил Балакин.– Вместо, – ответил Северин.– Стас... – начал я угрожающе.– Говорю совершенно серьезно! Могу еще раз повторить для малопонятливых: дед не видел женщину, когда она шла к дому. Он видел ее, только когда она шла в обратном направлении. А мужчина в кепке, по его словам, прошел до того, как прошла женщина. Когда он шел обратно и шел ли вообще, не видели ни дед, ни баба. Усекли, наконец?– Черный ход, – напомнил Балакин.Мне спорить не хотелось, мне хотелось подумать. Но за много лет совместной работы с Севериным я усвоил, что дело у нас с ним идет, только когда мы спорим. Поэтому я сказал:– Дед, конечно, у тебя свидетель замечательный, но с изъяном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31