– Да кто она такая, чтоб тут распоряжаться! – заметил я пренебрежительно.Они переглянулись иронически, покачали головами, как бы говоря мне: молодой ты еще, не в меру горячий, а в нашем деле надо уметь смиряться, кричат – молчи, гонят – иди... Главное, опять вернуться.– Это завотделом покупки, – снисходительно разъяснил блондин. И добавил как заповедь: – Говорят тебе, не вяжись с ней.Северин уже ждал меня возле автоматов. Я кратко пересказал ему, что успел увидеть и понять. Он хмыкнул:– У меня работка была поприятнее. Там наверху такие девчонки за прилавками стоят! Хочешь, познакомлю? Я терпеливо переждал, пока закончится вся эта обычная болтовня, без которой Северин не в состоянии, кажется, перейти к делу, и коротко поинтересовался:– Ну?– Ни того ни другого не знают, – удрученно развел руками Стас. – Я так понял, что они с высоты своего прилавка всю эту шушеру презирают. В магазине те почти ничего не покупают, больше норовят перед магазином. У них серьезные люди в авторитете – доктора, академики, художники, писатели, крупные коллекционеры. Я тут, грешным делом, позаписал кое-кого на всякий случай...Северин вытащил блокнот, принялся суетливо листать его, что-то бормоча себе под нос. Я уже понял, что он тоже, как видно, ничего существенного не добыл. Но оказалось, что от усталости я потерял бдительность и подзабыл, с кем имею дело.– Вот!.. – воскликнул он, найдя нужную страничку. – Вот, например, Потапенко, собиратель раритетов. Интересуется запрещенными и изъятыми книгами восемнадцатого и девятнадцатого веков, прижизненными изданиями классиков, автографами, ну, еще много чем. И можешь себе представить, у меня дома как раз валяется для него парочка редких изданий басен Крылова! Извини, ничего лучше из школьной программы вспомнить не мог. Так что телефончик Николая Ивановича у нас в блокнотике имеется, и даже есть от кого обратиться: Ира из Дома книги! Только чур, – предупреждающе поднял руку Стас, – не говорить, что Николай Иванович – имя-отчество редкое только в Полинезии. Это я и сам знаю.У меня, однако, не возникло никакого желания умалять северинские достижения: сегодня их набралось у нас так немного. В крайнем случае это подстегнуло во мне угасший было к вечеру здоровый дух соревнования, и я предложил:– Не желаешь ли в таком разе пойти познакомиться еще с одной дамой?– О! – обрадовался Северин. – В тебе проснулся мужчина?– Когда ты ее увидишь, – пообещал я, – ты поймешь, что во мне проснулся лев.В своем маленьком кабинете без окон заведующая покупкой Лия Семеновна Штоклова производила еще более внушительное впечатление, чем в торговом зале. В обрамлении штабелей только что купленных книг она восседала за столом, занимая почти все оставшееся пространство.– Извините, – сказала она мне, возвращая наши удостоверения. Впрочем, смущения никакого на ее круглом лице не было. – Сами видите: воюем...– Вот-вот, – подхватил Северин. – Мы и хотим вам помочь. Скажите, вы их всех, перекупщиков этих, по именам знаете?Штоклова иронически усмехнулась и покачала головой:– Не надо, ребята, делать из меня дурочку. Слава Богу, двадцать пять лет книгами торгую. И ни разу не видела, чтобы уголовный розыск помогал мне со спекулянтами бороться. Говорите прямо, чего надо.Мы с Севериным переглянулись, я чуть заметно пожал плечами, дескать, я не против, решай сам, и Стас сказал в лоб:– Алик по кличке Лошадь, Сережа по кличке Джим.– По кличкам точно не знаю. По крайней мере, этих. В лицо-то все они мне известны, наверняка тут крутятся. По именам... Алик? Сережа? Если в вы фамилию дали, можно было бы по квитанциям посмотреть. Там и адрес есть, и все паспортные данные...– А имя-отчество в квитанциях фиксируется? – наудачу спросил я.– Только инициалы... Но вот что, если вам так нужно, могу к завтрашнему дню поспрашивать кое у кого. Оставьте телефон.– Только у нас просьба, никому... – понизив голос, доверительно начал Северин, но она остановила его:– Ладно, знаю, не первый день замужем, как говорится... – И добавила усмехнувшись: – Что-то в последнее время всех наша букторговля заинтересовала...– Кого еще? – автоматически, скорее по профессиональной привычке никакую информацию не оставлять в незаконченном виде спросил я, протягивая ей бумажку с телефоном.– Из газеты, теперь вот вы...Мы со Стасом замерли. Первым открыл рот Северин.– А, – произнес он небрежно. – Троепольская, наверное. Да?– Фамилию не помню, помню только, что молоденькая.Я вдруг решил, что зря мы действительно играем в игры с этой немолодой, видавшей всякое женщиной, и вытащил из кармана фотокарточку Ольги.– Она, – сказала Штоклова.– Что ее интересовало?– Да вот тоже расспрашивала, как мы боремся с перекупщиками. А как мы боремся? Да никак! Гоняем, а толку мало. Ну милицию вызовешь, заберут иного, совсем обнаглевшего, подержат час да отпустят. За нарушение правил торговли, сами знаете, штраф великий – один рубль. А на спекуляции их не поймаешь, они купят тут, а продадут-то совсем в другом месте. Только и берем голосом, гласностью, как теперь говорят...– Про кого-нибудь конкретно она расспрашивала?– Нет. Вот книги ее какие-то интересовали. Из тех, что у нас наверху лежат. Спрашивала, можно ли выяснить, кто их сдал. Я ей объяснила, что в принципе можно, если квитанции поднять. Но мы все квитанции свозим в Мосбуккнигу, я ей адрес дала и с тех пор больше ее не видела.Северин вынул блокнот Троепольской.– Посмотрите, не об этих книгах шла речь?Она полистала блокнот.– Вот эта у нас лежала, эта, эта... Две уже купили, кажется, одна пока есть.– А цифры, наверное, номера квитанций?– Да. Они пишутся рядом с ценой, а за ними через дробь – месяц и год приемки.Я посмотрел: все даты относились к текущему месяцу. И спросил:– Давно она у вас была?– Дней десять назад, – прикинув что-то, ответилаШтоклова и вдруг проницательно поинтересовалась:Случилось чего с ней?– Сами пока толком не знаем, – уклончиво ответил Северин.Хотя, в сущности, это было истинной правдой. Когда мы подкатили к отделению, Балакин сидел, развалившись, на лавочке при входе и откровенно нежился в лучах заходящего солнца.– Ты посмотри на него, – мрачно сказал Стас, выходя из машины. – Вот закончим это дело, и не забыть провести проверку, как у них в районе с профилактикой преступности. Достаточно ли загружены все работники по линии ОУР.:.Но Балакин в ответ откровенно сладко потянулся, встал со скамейки и сделал приглашающий жест в сторону входа.– Ладно, выкладывай новости, – буркнул Северин, тяжело опускаясь на стул в балакинском кабинете. Я сел напротив, вдруг почувствовав, как гудят ноги. Глядя на ползущую в разные стороны хитрую Митину ухмылку, я уже тоже не сомневался, что новости есть.– Во-первых, звонил Гужонкин, – начал Балакин. – Сумка ничего существенного не дала. Зато дал плащ, который лежал в ней. Помните, синий, скомканный? В правом кармане обнаружены остатки белого порошка. Правда, совсем немного, несколько крупинок, они их сейчас исследуют. Но Гужонкин уже сейчас почти не сомневается, что это морфин.– Так-так, – забарабанил пальцами по столу Северин. – Если это во-первых, значит, есть и во-вторых?– Есть и в-третьих, – бодро заверил его Митя. – Но я по порядку. В квартире №32 дома №16, в той комнате, где был обнаружен труп, с 1946 по 1980 год проживала семья Яроповых. Яропов Кирилл Трофимович, 1899 года рождения, скончался в мае 1968 года; Яропова Анна Кузьминична, 1906 года рождения, умерла в доме для престарелых в феврале 1977 года; Яропов Илья Кириллович, 1938 года рождения, в 1980 году выписан с указанного адреса в связи с осуждением по статьям – обращаю ваше просвещенное внимание; 224, часть 2 – изготовление, хранение и сбыт наркотиков в крупных размерах и 226-1 – организация или содержание притона для потребления наркотиков.– Сильно, сильно, – одобрительно проворчал Северин. – Давай дальше.– Дальше нужно было немного раскинуть мозгами, – скромно продолжал Балакин. – Чуть-чуть, самую малость. Ровно столько, чтобы сопоставить эти крупинки с “куклой”, которую мы с Невмяновым обнаружили у моего Копцова. Помнишь, Шура, я еще удивлялся, что ж такое надо было покупать? А ведь на сто тысяч даже по оптовой цене сухого морфина надо каких-нибудь граммов четыреста-пятьсот! Как идея?– Класс! – не удержались мы с Севериным в один голос, а Стас добавил:– Ну, Митенька, если ты и в-третьих что-нибудь подобное выдашь, будем тебя сегодня качать.– В-третьих, я не только головой все это время работал, но и ногами. В частности, прокатился на улицу Матросская Тишина, где в следственном изоляторе находится сейчас наш друг Иван Данилович Копцов. Он сейчас такой тихий, такой благостный! А главное, разговорчивый. Вы, конечно, еще сами с ним поработаете, но я пока на всякий случай взял от него приметы хозяина “куклы”. Это мужчина ростом примерно 180-185 сантиметров, широкий в плечах, но чуть сутулый, с длинными, как показалось Копцову, руками. Одет в белую рубашку и серые неприметные брюки. На голове кепка, надвинутая на самые глаза. Мужчина оставил “дипломат”, дал Копцову 25 рублей и ушел. Было это в день убийства, около девятнадцати часов.– Не хитрит инвалид? – спросил Северин.– Не похоже, – покачал головой Балакин. – Какой смысл? Он клянется, что первый раз в жизни его видел. Я ему, между прочим, кое на что намекнул. Зачем в его-то положении еще путаться в дело об убийстве, наркотиках и крупном мошенничестве?– Постой, – сказал я. – А как он к нему попал, если раньше они не были знакомы?– Вот! – Балакин торжественно поднял палец. – Очень верный вопрос! И ответ на него еще раз свидетельствует, что инвалид, видимо, не врет. Потому что человек с “дипломатом” передал ему привет от давнего знакомого по прозвищу Пиявка. В миру – Ильи Кирилловича Яропова. 12 Уже через стекло витрины я увидел, что в глянцево-целлулоидном царстве вечнозеленых улыбок в этот ранний час нет ни души. Стол курносой приемщицы пустовал. Тем не менее я наудачу толкнул дверь, и она, тихо звякнув колокольчиком, впустила меня внутрь. Сейчас же колыхнулась занавеска, отделяющая фойе от мастерской, и на пороге появился, что-то жуя, давешний неприятный фотограф с похожими на крылья ушами. Не говоря ни слова, он взял у меня из рук квитанцию, швырнул ее в ящик стола, из другого ящика вытащил большой пакет, вывалил из него кучу фотографий. Быстро и, как мне показалось, брезгливо переворошил ее, нашел, что надо, кинул небрежно в конверт, сунул его мне в руки и, так и не сказав ни слова, дожевывая, вновь скрылся за занавеской.Я вышел на улицу, вытащил на свет шесть своих изображений , уменьшенных до размера три на четыре сантиметра, и окончательно расстроился. Я суеверен как раз настолько, чтобы огорчиться, спотыкаясь на выходе или возвращаясь с полдороги. Испорченное с утра настроение я также отношу к разряду дурных предзнаменований, свидетельствующих о возможном приближении более крупных неприятностей. Осторожные древние, например, вообще старались в такой день не покидать дом, впрочем, у них, вероятно, не так строго обстояло дело с трудовой дисциплиной. Начало мое настроение портиться в тот момент, когда явившийся вместо очаровательного клерка представитель отряда ухокрылых окатил меня ушатом своего пренебрежения, но окончательно оно подтухло при взгляде на его продукцию. Он ли тут виноват, или правда у меня лицо такое, рассуждать, к сожалению, было поздно. Сегодня последний день сдачи карточек, и, значит, ближайшие два года я буду ходить с таким портретом на удостоверении: совиные, полуприкрытые глаза, зачем-то выдвинутая вперед нижняя челюсть и общее тупое, сонное выражение лица.Короче говоря, на работу я ехал, внутренне готовый ко всякому. Однако довольно скоро забыл про свои предрассудки, поглощенный, как выразился Северин, “горизонтами сотрудничества”, которые открывались перед всеми нами после вчерашних откровений.На небольшом производственном совещании в комаровском кабинете основным докладчиком выступил Стас.– Начиная со вчерашнего дня, – сказал он, – наметились две основные линии: наркотическая и букинистическая. К сожалению, никакой связи между этими линиями мы пока не видим. Если, конечно, не считать того, что книгами и наркотиками занимались две поразительно похожие друг на друга женщины.– Есть еще третья, – заметил я в порядке прений, и все с изумлением повернулись ко мне. Пришлось объяснить: – Не женщина третья, а линия. Я имею в виду рукопись Троепольской. Она как-никак пропала, а между прочим, в ней могут содержаться очень ценные сведения. Причем не только для нас.– Ну, хорошо, – Северин великодушно махнул рукой. – Если Невмянов настаивает... Хотя я могу найти массу вполне разумных объяснений, куда она делась.– Каких? – спросил я упрямо.– Например, Троепольская дала ее почитать кому-нибудь из знакомых. Или взяла к себе домой, а оттуда уже ее украли вместе с книгами, что вполне естественно. Да мало ли что еще? В то же время у нас есть две действительно перспективные версии, и, по-моему, распылять силы и время, которых и так...Он недоговорил, удрученно покрутив головой: мол, все и без лишних слов понятно. Если честно, я и сам был с ним по большому счету согласен, но, уже заводясь с ним спорить, хотел хотя бы чисто теоретически настоять на своем:– Сослуживцы утверждают, что она никогда никому рукопись не давала. И домой не брала, потому что у нее дома машинки нет. Троепольская держала ее в сейфе на работе, оттуда, надо полагать, она куда-то и делась. Но повторяю, главное на мой взгляд, не то даже, кто ее взял, а то, что в ней может быть для нас интересного.Комаров, который до сих пор молча слушал наши дебаты, пристукнул легонько ладонью по столу, что означало: обсуждение окончено, слушай мою команду.– Сделаем так, – сказал он раздумчиво, как бы на ходу прикидывая, как именно сделать. Но мы-то знали, что решение у него уже готово в окончательном виде, обжалованию не подлежит, и потому навострили ушки на макушке. – Невмянов пусть едет в редакцию и занимается этой рукописью. Северин продолжает работать по книгам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31