Но все обошлось: первый разряд выжег мозги отцу семейства; второй угодил в горло его не вовремя проснувшейся супруге.Опять улица, бесконечный моросящий дождик, и обезумевшие толпы озверевших людей, громивших магазины и поджигавших все, что может гореть. С трудом верилось, что еще несколько дней назад все было тихо, спокойно, чисто и упорядочение.Патруль Министерства по контролю за рождаемостью нашел ее в какой-то подворотне. Дэнис сладко спала, прижимая к груди вместо куклы допотопный мазер. Проснулась она уже в бараке, среди десятков таких же бездомных детей. Одни были немного старше, другие намного моложе...Дэнис вернулась к реальности так же неожиданно, как исчезла из нее. Первым, что поразило ее, был сочувственный взгляд Седона.Ей хватило доли секунды, чтобы осознать, что он с ней сотворил. Дрожа от едва сдерживаемой ярости, Дэнис прошипела сквозь стиснутые зубы:— Если ты, тварь, еще раз посмеешь проделать со мной такую же подлую штуку, клянусь всем святым, я тебя убью! — Заметив гримасу гнева, перекосившую на миг бесстрастное лицо Седона, она предложила свистящим шепотом: — Хочешь помериться силами? Всегда пожалуйста! Но учти, подонок, что драться у меня шли настоящие мастера.Танцор чуть наклонил голову, чтобы скрыть мимолетную усмешку, вызванную ее наивной бравадой.— Будь вы юношей, Дэнис Кастанаверас, — произнес Седон своим обычным голосом, — думаю, я смог бы вас полюбить. Вы поразительно напоминаете мне меня самого в молодости. — Тон его внезапно изменился, сделавшись жестким и повелительным. — А теперь слушай меня, глупая девчонка, и слушай внимательно! На тебе лежит ответственность лишь перед самой собой. Не перед теми, кто тебя унижал, мучил и преследовал, и даже не перед теми, кто проявлял к тебе доброту, помогал, учил или любил, а только, повторяю, перед собой одной. По большому счету ты никому и ничем не обязана. Тем более сейчас, когда наши жизни в опасности. И даже не столько жизни, сколько наше право распоряжаться ими по своему усмотрению. — Приступ гнева вновь овладел Седоном, и на этот раз он не стал сдерживаться, позволив ему выплеснуться наружу. — Меня бесят ваши мелкие склоки и примитивное, неуемное стремление дорваться до власти любой ценой! Когда я наблюдаю, как вы, люди, уподобляясь безмозглым баранам, отталкиваете и топчете друг друга, лишь бы отхватить кусок побольше и послаще, но не замечаете при этом притаившегося в кустах волка с оскаленной пастью, мне порой кажется, что человечество заслуживает той участи, которую уготовили ему слимы. — Немного успокоившись, Танцор вернулся к прежней манере речи, спокойной и рассудительной. — И все же сердце мое обливается кровью при одной мысли о том, что потомки Народа Пламени, несмотря на все их отличия, недостатки и порочные наклонности, могут оказаться под властью бездушных тварей. Я не признаю ответственности перед теми, кто слабее меня, и не жажду над ними власти. Когда меня вызволили из тулу адре — хронокапсулы, вневременного шара, — я был озабочен только тем, как выжить и приспособиться. С моими способностями мне не составило бы труда найти уединенное местечко и жить в свое удовольствие. Вначале я и хотел так поступить. Но когда я немного освоился в вашем мире, то понял, что это не для меня. Я знал, что рано или поздно настанет день и в небе над моей головой повиснут исполинские военные корабли имперского флота слимов. Только поэтому я принял решение избрать другой путь и только поэтому вынужден заниматься тем, чем занимаюсь. Всего два человека на этой планете имеют представление о том, как противостоять угрозе вторжения слимов. Один из них я, а второго... — Губы Седона растянулись в торжествующей усмешке, обнажив острые белые зубы. — А второго я убью. И убивать буду так долго, как только он сможет выдержать.— Второй — это Дван?— Да. Жизнь полна неожиданностей. Я и представить не мог, что кому-то еще, кроме меня, удалось выжить за столь длительный срок. Да и нашел я его по чистой случайности. Несколько месяцев назад один из сотрудников службы безопасности сообщил, что некий Уильям Дивейн, новостной танцор, усиленно интересуется моей персоной. И показал мне его голографический портрет. Меня тогда, помнится, больше всего поразило не то, что он все еще жив и здоров, а то, что он совсем не изменился, за минувшие тысячелетия. У меня было время поразмыслить, каким способом его казнить, когда он попадет мне в руки. Как ни странно это звучит, но идею подсказал мне ваш брат. Точнее говоря, его непреодолимое пристрастие к электрическому экстазу.— Дэвид «сидит на проволоке»?! — ужаснулась Дэнис. — Так вот на каком крючке вы его держите!— Я только воспользовался случаем, — возразил Седон. — А «крючок», как вы выражаетесь, он заглотнул сам, добровольно, еще в пятнадцатилетнем возрасте, когда подвизался в нью-йоркской подземке, толкая «горячую проволоку» всем желающим.— Значит, вы проделали то же самое и с Дваном?— Не совсем, — холодно улыбнулся Седон. — Видите ли, в человеческом мозгу помимо центра наслаждения имеется также центр боли...Дэнис опустила голову, не желая, чтобы он заметил навернувшиеся на глаза слезы.— Я смогу увидеть брата? — чуть слышно спросила она.— Нет. В отличие от вас Дэвид не находится под воздействием препарата, подавляющего телепатические способности. Под кайфом он послушен, к тому же я время от времени провожу с ним душеспасительные беседы, используя Истинную Речь. Пока этого достаточно, но не скрою, что временами он меня пугает. Так что не стоит подвергать психику мальчика дополнительной нагрузке, устраивая ему встречу с сестрой, которую он давно похоронил.— А повидаться с моим наставником?— Японцем?— Да.— Увы, этого я тоже позволить не могу. Он владеет некоторыми элементами искусства Танца, правда сильно извращенными, и это меня тоже пугает.— Что-то вы уж больно пугливы, — язвительно заметила Дэнис.— Я прожил долгую жизнь. И многому научился. В том числе s бояться.Дэнис неторопливо поднялась с пола, сложила вместе ладони перед грудью и отвесила церемонный поклон, символизирующий глубокое уважение к собеседнику. Затем выпрямилась и спокойно но сказала:— Я никогда не стану Танцевать для вас, мсье Ободи. 22 День десятого июля выдался жарким и солнечным. Лан Сьерран с удовольствием завалился бы на пляж, чтобы покататься по волнам на доске, но вместо этого был вынужден париться у аппарели пузатого транспортника, контролируя погрузку людей и снаряжения. Повстанцы эвакуировались на юг из захваченного миротворцами Лос-Анджелеса. Часть контингента предполагалось высадить в Риверсайде, остальным предстояло оборонять Сан-Диего. С вершины холма на восточной окраине города виднелась? широкая асфальтовая лента, когда-то называвшаяся федеральной магистралью номер десять. Лет семьдесят назад ее расширили, потом расширили еще, но после появления аэрокаров движение по ней сосредоточилось над гудроновым покрытием, которое ни разу не обновлялось за последние полвека. Сквозь многочисленные трещины и проплешины пробивалась высокая трава, а кое-где и кустарник.Посадочную площадку соединяла с городской окраиной монорельсовая дорога, но повстанцы взорвали ее сразу в нескольких местах, чтобы миротворцы не успели починить линию до окончания эвакуации. Если же те вздумают выбросить десант, их будет ожидать неприятный сюрприз. Повстанцы заминировали ближайшие подступы к обороняемой позиции, а там, где мин не хватило, расставили заграждения из мономолекулярной прot волоки. Короткие куски, натянутые на высоте тридцати сантиметров над землей, могли отхватить ноги по колено наткнувшемуся на невидимое препятствие десантнику, а длинные, расставленные на уровне груди, — разрезать броню танка или рассечь надвое идущий на бреющем полете «аэросмит».Миротворцы атаковали в полдень, высадив на близлежащих склонах около батальона солдат и выгрузив более двух десятков единиц бронетехники. Пехотные ловушки сработали отменно, выводя из строя одного бойца за другим, а вот другие оказались Малоэффективными. Потеряв пару танков, миротворцы быстро додумались, как нейтрализовать угрозу. Бегущий перед танком солдат равномерно помахивал лазером, устраняя тем самым возможные препятствия на его пути.Укрывшись под широкой аппарелью, Лан принимал рапорты командиров групп. К тому моменту, когда погрузка завершилась, потери повстанцев убитыми и ранеными приближались к четырем сотням. Выбравшись из своего укрытия, Лан увидел Каллию. Она сидела на краю грузового люка, наблюдая в бинокль за продвижением противника. Наступающие в авангарде гвардейцы проходили сквозь редкие цепочки обороняющихся добровольцев-смертников как нож сквозь масло. И приближались они с пугающей быстротой, хотя до посадочной площадки им предстояло преодолеть не меньше трех километров.— Пора сматываться, — озабоченно заметил Лан, прикоснувшись к плечу сестры.Каллия опустила бинокль.— Мы не имеем права бежать, — прошептала она пересохшими губами. — Мы должны остаться здесь и драться.— Пилот предупредил, что еще минута и мы не сможем взлететь, — тихо сказал Лан. — Если мы останемся, просто погибнем все до единого, как те парни и девушки, пожертвовавшие жизнью ради того, чтобы мы остались жить и отомстили за них. Лос-Анджелес уже не вернуть. Идем, Каллия.Он протянул ей руку и помог встать. Девушка последовала за ним как сомнамбула, ни разу не оглянувшись.
Голос из мрака звучал грозно и обвиняюще:— Ты обездолил меня, лишив всего, что было мне дорого!Боль нарастала и нарастала, пока не достигла пика, представлявшегося воспаленному, измученному мозгу всепоглощающим, ослепительно белым сиянием. Дван разжал рот и истошно закричал, но из горла его вырвался лишь слабый скулящий звук — голосовые связки давно отказали.— Ты похитил мою молодость!Волна боли отхлынула, оставив истязуемого на зыбкой грани между небытием и сознанием. Своего тела он больше не ощущал.Защитнику полагалось убить себя в тот самый момент, когда кто-то из Танцоров обратится к нему со словами Истинной Речи. Дван с радостью выполнил бы приказ, но не мог освободить надежно скованные руки. Знакомое жжение возникло где-то в районе шейных позвонков, постепенно усиливаясь и распространяясь вниз.— Ты убил моего Наставника Индо. Ты уничтожил всех моих друзей и любовников!Полчища красных муравьев терзали его руки, ноги, живот, пах и половые органы. На обнаженной груди вздувались и тут же лопались огромные волдыри.— Ты украл мое прошлое и изменил мое будущее, загнав в тулу одре!Глаза выкатились на лоб; язык во рту чудовищно распух, перекрыв дыхание. Струи разъедающей кислоты брызнули по коже; раскаленные клещи вцепились в мошонку, разрывая и выворачивая нежную плоть. Огромный тролль, сладострастно крякая при каждом взмахе, рубил тупым топором его ноги ниже колен; какой-то садист вращательным движением заталкивал в анус длинную палку, обмотанную колючей проволокой; кишки растягивались и с влажным треском лопались, накручиваясь на колючки слой за слоем.— Пятьдесят тысяч лет, Дван! Ты отнял у меня шанс создать новую могучую цивилизацию и пресечь экспансию слимов. Ты лишил меня возможности когда-либо обрести хоть малую толику обычного человеческого счастья!Боль от воображаемых пыток слилась воедино и вновь достигла своего апогея, вспыхнув Сверхновой внутри опустевшей черепной коробки.Истерзанное горло исторгло пронзительный вопль на грани ультразвука, и боль вдруг исчезла.По телу Защитника прошла длинная судорога. Он впал в беспамятство и безвольно обмяк, повиснув на массивных цепях и уронив голову на грудь.
Он сидел в углу камеры, погруженной во мрак, не сводя глаз с прикованного к стене пленника, — на тот маловероятный случай, если великан Защитник все же сумеет освободиться. Чтобы исполнить задуманное, Седон нуждался в свободе маневра. Он сразу приказал удалить Двану веки — как в свое время поступил с Томми Буном, — и теперь на его стороне было преимущество: Защитник, ослепленный бьющим в глаза лучом, видеть его не мог, в то время как Седон различал все до мельчайших подробностей.Танцор не таил обиды на дерзкую девчонку, обвинившую его в трусости, прекрасно понимая, что она верно угадала, в каком он состоянии. Седона действительно многое пугало, и имя Двана в этом списке занимало почетную верхнюю строчку.— Опять ты?! — с трудом ворочая языком, прошелестел на шиата пленник.— Ты ожидал увидеть кого-то другого? — саркастически хмыкнул Седон.— Чего еще ты от меня хочешь, палач?!— Всего лишь совета, мой друг.— Засунь свою голову в задницу шелудивого верблюда и жри дерьмо! — прохрипел Дван, перейдя на английский. Танцор весело рассмеялся:— Нет, ты все-таки неисправим! Прошло пятьдесят тысяч лет, а ты по-прежнему мнишь себя Защитником клана Джи'Тбад и причисляешь себя к Народу Пламени. Вот ты сейчас меня оскорбил. Нет, я не в обиде, такие пустяки меня не трогают. Но ты хотя бы задумался, произнося эту фразу, что ни один из наших соплеменников не понял бы ни ее смысла, ни оскорбительного содержания. Ты оторвался от реальности, Дван. Ты даже себе боишься признаться, что давно уже стал одним из них, а с нашим народом, Народом Пламени, тебя связывают лишь полузабытые воспоминания далекого прошлого. — Седон сделал паузу и задумчиво произнес: — Хотя, возможно, ты всегда был таким. Здесь по крайней мере твои сексуальные аппетиты и ханжеские моральные принципы не вызывают ни удивления, ни осуждения. Хотел бы я знать, как велика доля твоей крови в каждом из семи с половиной миллиардов людей, населяющих эту планету? И сколько твоих потомков унаследовали вместе с твоими генами твои пороки и предрассудки?Седон прислушался, но Дван молчал. Доносилось только его тяжелое дыхание.— Я допросил девчонку, — небрежно бросил Танцор и снова навострил уши. Как он и ожидал, дыхание пленника участилось и сделалось прерывистым. Довольно ухмыльнувшись, Седон продолжил: — Увидев Дэнис впервые, я вначале принял ее за мужчину в женском облике, потому что в ее поведении отчетливо просматривались элементы владения Танцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102