С приходом двух батальонов (последнее, что осталось из резерва у Имеретинского) сложилось определенное равновесие сил. Скобелев понимал, что дальнейшее развитие боя зависит от того, какая из сторон быстрее подведет резервы.
Ночью в отряд Скобелева прибыл из главной квартиры полковник Орлов, которому Скобелев объяснил положение дел и просил как можно скорее прислать подкрепление, теперь уже с заботой не столько о развитии успеха, а для того, чтобы удержать занятые с таким трудом неприятельские редуты. Вся ночь прошла у Скобелева в незримом сражении с глупостью и интриганством высшего командования, и в частности, с П. Д. Зотовым.
Утром 31 августа Скобелев получил копию с депеши Зотова князю Имеретинскому. Зотов практиковал такой способ доставки приказаний от подчиненного к начальнику, что значительно «ускоряло» их получение. Депеша гласила: «По приказанию Главнокомандующего предписываю Вам и ген. Скобелеву укрепиться и держаться на ныне занимаемых позициях впредь до особого приказания. Подкреплений не ждите, их у меня нет. Ожидаю точных сведений о потерях 30 августа». Как записал в своих воспоминаниях Д. А. Скалой, Зотов из зависти к конкуренту приказал ни в коем случае не поддерживать Скобелева.
Тревога овладела Скобелевым. Он мерил шагами пригорок, а в руке сжимал скомканную депешу от Зотова. «Черт знает что такое. Пишут, что нет подкреплений, а между тем я видел у них целые колонны, ничего не делающие. Хоть бы произвели демонстрацию и отвлекли от нас часть неприятельских сил, ведь нам приходится бороться чуть ли не со всей армией Осман-паши, – говорил он, волнуясь, Куропаткину. – Если бы мне теперь одну свежую бригаду...»
И такой бригадой наверняка могла быть бригада из 4-го корпуса генерала Крылова, находившегося недалеко на восточной стороне Тученицкого оврага.
Скобелев, всегда умело пользовавшийся различными приемами для поднятия духа войск, посылает в редуты своего ординарца Дукмасова с депешей, полученной от Зотова. Что это, ошибка? Ведь ни о каких радужных надеждах о высылке подкреплений в ней и речи не было. По мысли Дукмасова, эта телеграмма должна произвести удручающее впечатление на героических защитников редутов. Но после зачтения текста ординарец в ответ услышал: «Ну что ж, будем рассчитывать на свои силы, продадим подороже свои жизни». А лица говоривших были суровы, и решительные взгляды подтверждали, что именно так и будет.
Читатель, вероятно, не забыл, что сражение «открыл» банкет в честь тезоименитства государя. Кто и сколько в тот день выпил – осталось вне документов и мемуаров. Но неужели хмель так сильно задурманил начальственные головы, что в них даже не промелькнула мысль оказать помощь Скобелеву? Кто-то из генералов все-таки подал голос, но главнокомандующий так шикнул на него, что более никто не пытался возобновить разговор о поддержке левофлангового отряда. А между тем в полосе его действий режущая слух канонада не стихала целый день. Не прекратилась она и с наступлением темноты. Государь проявил беспокойство. «А не послать ли луда, – указал он в сторону Тученицкого оврага, – подкрепление?» Непокойчицкий тут же нашелся: «Ваше Величество, было бы рискованно ослабить главный резерв, и если Скобелев будет разбит, то это не так важно, лишь бы главная атака была отражена». О какой атаке могла идти речь, когда Осман-паша, обеспокоенный взятием трех мощных редутов, полагал, что русские на следующий день возобновят штурм?
Ни главнокомандующий, ни Непокойчицкий не согласились оголить шоссе на Булгарени из-за боязни атаки турок. Весь штаб словно сговорился: только отступать, а Скобелев просил развить явный успех. Он доказывал, что Плевну надо брать, что туркам нечем закрыть образовавшуюся на фланге брешь. Что бы сделал Скобелев, будь он главнокомандующим? Конечно, не уступил бы позиций, завоеванных столь дорогой ценой. А затем, удерживая Гривицкий редут и тем самым держа турок в постоянном напряжении, перебросил бы часть сил туда, где находился сам. До Плевны от Скобелевских редутов, почитай, рукой подать. Свой расчет Скобелев строил из того, что резервы у русского командования есть. Так какой смысл держать их в неприкосновенности! Ведь решается судьба баталии, а может, и всей войны. Решение, о котором помышлял Скобелев, с тактической точки зрения вовсе не являлось архи-сложным. Но и на него не хватило полководческого дара ни у Карла Румынского, ни у главнокомандующего. Зотов и Непокойчицкий также ратовали за отход. С лозунгом «На все воля Божья!» весь штаб отправился почивать.
Поздно вечером Осман-паша принял решение о переброске на свой правый фланг дополнительных сил с левого фланга и с центра части резерва, не побоявшись тем самым ослабить их, считая участок, где прорвался Скобелев, самым важным. Вот как об этом он сообщил Риза-бею, командовавшему западными укреплениями: «Сегодня мной собран отдельный отряд, из 15-20 батальонов, который завтра произведет атаку занятых противником укреплений, а потому предписываю всем войскам правого фланга упорно держаться на занимаемых ими местах».
У русского командования в распоряжении была ночь, таким же отрезком времени располагали и турки, и они им воспользовались умело. Николай Николаевич не решился отдать приказ об отступлении на левом фланге, редуты все-таки взяты, но и словом не обмолвился о высылке подкрепления Скобелеву – больше волнений ему доставляла забота о безопасности императора, да и свою персону из виду не упускал. Колебался главнокомандующий, а штаб в полном смысле слова шатался. Шли разговоры: «Авось удержим», а вот чем и как – это предоставили решать Скобелеву.
И Скобелев решил. Во-первых, если подхода резервов не ожидается (а он все-таки надеялся на то, что пусть не движение вперед, а важность удержания выгодной позиции заставит командование оказать помощь), сделать все необходимое для отражения атак турок, у которых Скобелевские редуты были бельмом на глазу. Он решил сосредоточить весь шанцевый инструмент, имеющийся в наличии, и, насколько позволит время и физические возможности людей, не выходивших из кровопролитных боев трое суток, укрепить редуты с тыльной стороны. Во-вторых, обеспечить путь к возможному отступлению – этот вариант он тоже предвидел и расположил два батальона Калужского полка на втором гребне Зеленых гор между редутами и позициями артиллерии. С этой же целью должны быть использованы спешенные казаки. В-третьих, выделить хоть какой-нибудь резерв – для ликвидации возможного прорыва турок. В-четвертых, по возможности убрать раненых, формируя из них команды во главе с получившими нетяжелые ранения. Скобелева преследовала мысль, что он не в состоянии захоронить павших русских солдат, тела которых в случае занятия турками редута будут подвержены варварским издевательствам. И последнее: обеспечить питание солдат и подвезти боеприпасы. Последнее было, пожалуй, самым основным.
В то время, когда высшие армейские чины видели сны, Скобелев трудился без устали. Казалось, он успевал повсюду. Солдаты видели «белого генерала» в траншеях, у походных кухонь, в его охрипшем голосе вовсе не звучали нотки уныния. Скобелев умел поддержать дух в войсках, внушить каждому мысль о высоте нравственной силы русского солдата – основного преимущества над турками. И уставшие, измученные воины подтягивались, работали энергичнее.
Высокопоставленные начальники не жаловали своими визитами войска, расположенные на передовой. А если все же они и покидали насиженные места, то эти скоропалительные наезды были окружены такими предосторожностями, что выкроить время на беседу с солдатами попросту не удавалось. Складывалось впечатление, что генералы словно спотыкались о невидимый барьер, который отделял их от нижних чинов. Душа солдата для большинства русских генералов оказалась сокрыта за семью печатями. Но и солдаты отвечали тем же – оставались глухими и равнодушными к слезливым просьбам: потерпеть, выдюжить и т.п. Терпели и стойко переносили они трудности в надежде на помощь Бога, да и об Отечестве желанном памятовали.
В пореформенный период в армии происходил важный процесс нравственных перемен: от шпицрутенов и зуботычин – к созданию системы обучения и воспитания солдат, пользовавшихся относительной свободой. Для многих офицеров этот период затянулся только потому, что они не желали замечать в солдате человека, равного себе, и за нежелание понять это расплачивались глубокой неприязнью.
Другое дело – Скобелев. В нем удачно сочетались замечательные качества, воспринятые у выдающихся русских полководцев прошлого – Суворова, Кутузова, Багратиона. В их ратных подвигах находил он ту любовь и уважение, которую известные военачальники питали к «серой массе», к простому русскому солдату, несшему на своих плечах тяжкое бремя войны. Во все времена человек, надевший солдатскую шинель, был особо почитаем у русского народа. Существовал неписаный наказ, который давали соотечественники отправлявшимся на воинскую службу. Нарушить его означало навлечь на себя несмываемый позор. Скобелев, в силу жизненных обстоятельств имевший мизерную возможность общения с простыми людьми, стремился познать этот мир, где слова «честь», «Родина» и «долг» были вовсе не пустыми звуками. Солдаты приняли генерала «за своего». Любовь была взаимной. Скобелев, посылая солдат в самое пекло, откуда выйти живым почиталось за великое счастье, никогда не отсиживался за спинами подчиненных, вровень с солдатами стоял перед смертью. Он всегда ревностно оберегал достоинство русского воина.
Ни для кого не являлось секретом, что господа офицеры грешили рукоприкладством. Узнав однажды, что один из полковых офицеров ударил солдата, Скобелев вызвал провинившегося и сурово отчитал:
– Я попросил бы вас этого в моем отряде не делать. Теперь я ограничиваюсь строгим выговором, в другой раз должен принять иные меры.
Офицер стал оправдываться, сослался на дисциплину, на глупость солдата, на то, что зуботычина – единственный способ внушения...
– Дисциплина должна быть железною, – едва сдерживая гнев, сказал Скобелев, – в этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом начальника, а не бойней. Срам, полковник, срам! Солдат должен гордиться тем, что он защищает свою Родину, а вы этого защитника, как лакея, бьете!.. Гадко!.. Нынче и лакеев не бьют. А что касается глупости солдат, то вы их плохо знаете... Я очень многим обязан здравому смыслу солдат... Нужно только уметь прислушиваться к ним...
На полях сражений русско-турецкой войны кабинетная стратегия терпела крах. Скобелев, пожалуй, одним из первых оценил это. Впрочем, он никогда ей и не следовал, предпочитая видеть картину боя на самом поле сражения. Солдатская тактика и смекалка зачастую подсказывали ему самые неожиданные решения. Так было под Ловчей, когда в ход пошли ходули для преодоления глубоких ручьев. Здесь, под Плевной, солдаты использовали небольшие переносные лестницы, по которым ловко карабкались на крутые скаты редутов. Да, на таких солдат надобно было молиться! Когда Скобелев слышал выражение «Война все спишет», то приходил в неописуемый гнев:
– Солдат на войне должен чувствовать заботу, и если он голоден и оборван, грош цена такому командиру!
Заметим, говорил это генерал, значительно уступавший седовласым командирам в возрасте и жизненном опыте. И вовсе не случайно, что солдаты отвечали ему безграничной преданностью, любовью и с гордостью говорили: «Мы – скобелевцы!»
...Хотя Скобелев был брошен командованием на произвол судьбы, ему все же удалось добиться того, что войска выполнили намеченное. В эту ночь, как и ранее в боях у Ловчи, большую помощь Скобелеву в организации обороны оказывал начальник штаба его отряда Алексей Николаевич Куропаткин. Он родился в семье офицера в 1848 году, и поэтому на выбор его жизненного пути большое влияние оказали семейные традиции. В 1866 году после окончания Павловского военного училища служил в Туркестане, где принимал участие в военных действиях, затем поступил в Николаевскую академию Генерального штаба и в 1874 году закончил ее. До начала русско-турецкой войны находился в Туркестане, откуда по прошению был направлен в Дунайскую армию. К началу войны с Турцией Куропаткину было двадцать девять лет. Молодость, энергия и личная храбрость – вот те черты, которые повлияли на решение вопроса о выборе начальника штаба. Скобелев, знавший Куропаткина по Туркестану и ценивший в нем эти качества, а кроме того, штабную культуру и отличное знание военного дела, остановился именно на нем. Дальнейшие события подтвердили правильность выбора.
Начиная с рассвета турки, не опасаясь за другие участки, на которых стояла тишина, дали себе волю и обрушили на защитников Скобелевских редутов ураган огня. Но Скобелев, сознавая то, что наспех возведенные укрытия не могут служить прочной защитой для обороняющихся, отдал распоряжение на отвод части сил за редуты, тем самым значительно сократив потери от перекрестного огня...
Рассветало, туман рассеялся. От Кришина показались густые цепи турок, медленно продвигающихся вдоль первого редута. Издавая гортанные крики, они бросились на штурм. Картечные гранаты дивизиона капитана Васильева и плотный оружейный огонь вырывали из их строя один десяток за другим. Турок отделяло от редутов около сотни шагов, но это расстояние оказалось непреодолимым. По трупам, густо усеявшим склон, можно было судить, что первый приступ дорого обошелся наступающим.
Отойдя от редутов на одну версту, они привели свои ряды в порядок, залегли и открыли ружейный огонь, готовясь к атаке. Осман-паша направил сюда новые подразделения. Около восьми часов утра атака повторилась, теперь уже более значительными силами. Скобелев, наблюдавший за движением турок, послал ординарца с приказанием снять две роты с третьего гребня и нанести удар во фланг наступающим, кроме того, на этот гребень он приказал выдвинуть батарею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41