Но последняя реплика Мак-Донраха послужила запалом для ярости, которую Орк-Джим всегда носил в себе, точно очаг воспаления. А если прибавить к этому несправедливое обвинение в употреблении наркотиков… Джим просто вскипел.
Он сам не знал, что сделал с Мак-Донрахом. Возможно, это вообще был не он, а Орк. Как бы там ни было, он воспользовался боевыми навыками Орка. Мак-Донрах лежал лицом вверх на зеленом в белую клетку кафельном полу, теперь покрытом красными пятнами. Он был без сознания, и из уха у него текла кровь.
Джим завопил благим матом и бросился вон из ванной. Крэнам огрел его дубинкой по голове – и наступила тьма.
Когда Джим пришел в себя, он лежал навзничь на столе в травматологии, на первом этаже больницы. Спина болела, но голова болела еще сильнее. Доктор Порсена, в клетчатой шерстяной рубашке и джинсах, разговаривал с дежурным интерном. На пороге стояли двое полицейских в форме. Через несколько минут к ним присоединилась сотрудница в штатском. Она поговорила с полисменами и стала вполголоса совещаться с доктором Порсеной.
Джим перевернулся на бок, чтобы быть лицом к ним. Когда доктор и сотрудница полиции закончили разговор, во время которого оба усиленно махали руками и качали головами, Порсена подошел к Джиму.
– Ну, как ты?
– Эксцельсиор! – сказал Джим. – И я не имею в виду набивку для диванов.
Порсена слегка улыбнулся:
– Все выше и выше! Мне нет нужды говорить, что ты заварил нешуточную кашу. Но думаю, мы разберемся, и не только ради того, чтобы облегчить тебе жизнь. Повернись-ка. Я хочу посмотреть на твою спину.
Джим подчинился. Порсена присвистнул.
– Откуда это? Не мог же ты сам это сделать!
– Как посмотреть. Это рубцы Орка. Он получил их от погонщика рабов, за то, что вел себя дерзко.
– У тебя уже бывали стигматы, Джим.
Джим, жалея, что не видит лица Порсены, сказал:
– Да, но тогда были только кровотечения, доктор. Ран не было. Мышцы оставались целыми – кровь проступала откуда-то из-под кожи. А это настоящие рубцы, глубокие. И болят. Никакие они не психогенные, как вы, эскулапы, выражаетесь. Вы ведь не хотите обесценить мои приключения?
– Поговорим об этом позже. Надо еще разобраться в деле с наркотиками.
Как я понял, ты утверждаешь, что их тебе подбросили. На ночь тебя оставят здесь для наблюдения – возможно, у тебя контузия. А я пока попробую выяснить, что произошло. Спокойной ночи, Джим.
На следующий день Джим вернулся к себе. Его рубцы прикрыли марлей, приклеив ее по краям, и они болели гораздо меньше, чем он ожидал. Кажется, он, тьфу-тьфу, обрел способность Орка быстро заживлять раны. Маловероятно, конечно, но всякое бывает.
Джим провел собственное расследование, хотя ему теперь разрешали выходить из комнаты только в столовую и на групповую терапию. Торазин <Препарат из группы нейролептиков. (Примеч. ред.)>, прописанный доктором Порсеной, делал Джима чересчур послушным и путал все в голове. Несмотря на это, Джим без труда вычислил, что произошло здесь, пока он пребывал в мирах властителей (или в трансе, как полагали все остальные).
Поставщиком Шервуда был санитар Нейт Роджерс. Все пациенты об этом знали, но их «кодекс чести» запрещал информировать докторов на этот счет.
Джим только раз видел, как Роджерс передавал Шервуду наркотики, но и этого хватит. Наверное, прошлой ночью неожиданный обыск застал Роджерса врасплох – и он в панике спрятал свой товар у Джима в комнате. Обитателя комнаты можно было не опасаться – Джим в буквальном смысле ушел в мир иной. А возможно, это сделал и Шервуд, чтобы навредить Джиму.
Чего там долго раздумывать. Перейдем к делу, возьмем быка за рога.
Так поступил бы Орк – значит, и Джим Гримсон так поступит. Время ленча еще не наступило. Джим шел по коридору, здороваясь с немногими встречными пациентами. Ни медбратья, ни санитары, которые могли бы прогнать его обратно к себе в комнату, ему не попадались. Нейт Роджерс, мужик лет под сорок, высокий и мускулистый, но при этом полный урод, стоял, прислонившись к двери бельевой. В руке он вертел сигарету, точно раздумывая, выкурить ее здесь или в предназначенном для этого месте. Увидев Джима, он улыбнулся.
– Как делишки у мальчишки?
– Хреново, сволочь ты поганая!
С этими словами Джим сгреб Роджерса в охапку, развернул его и втолкнул в дверь. Тот споткнулся и чуть не упал. Джим включил свет. Санитар, налетев на дальнюю стенку, обернулся, красный и обозленный.
– Какого черта, ты, засранец?
Джим объяснил ему, какого – Роджерс должен был бы и сам догадаться.
– Скажи Порсене, что ты сделал, или я буду бить тебя, пока не скажешь.
– Чего? Спятил ты, что ли? Да что я спрашиваю – вы ж все тут чокнутые.
– Вот-вот. Отвернешься, а мы тебе раз – и горло перережем. Мы… или я один. Так идешь ты со мной к Порсене или нет?
– Блин, да что ты знаешь, чего у тебя на меня есть? Ничего! Отвали, сопляк, а то по стенке размажу!
– Твои избитые фразы уморят меня раньше.
– Чего? Чего?
– Слушай. Хочешь верь, хочешь нет, но я знаю, как убить тебя за две секунды вот этими голыми руками.
– Врешь! – ухмыльнулся Роджерс. – Хоть ты и знал бы, все равно бы не стал! Хочешь в тюрягу сесть до конца жизни?
– Я видел, как ты давал Шервуду наркотики. И другие ребята видели.
Если они поймут, что меня подставили, они забудут о своем дурацком заговоре молчания. И все расскажут.
– Ага, разбежались! Думаешь, в их интересах, чтобы поставки прекратились?
– Нелегальные наркотики у Шервуда мало кто покупает. Они останутся в меньшинстве. Ну так как? Даю тебе пять секунд. Раз, два, три, четыре, пять!
Роджерс, махая кулаками, кинулся на Джима и в следующий миг растянулся на спине с остекленевшими глазами и открытым ртом. Джим подождал, пока Роджерс не пришел в себя.
– Это я просто двинул тебя в челюсть. И здорово ушиб себе руку. В другой раз я пну тебя в живот или воткну три пальца тебе под сердце и буду давить его, пока не остановится. Мне неохота это делать, Роджерс. А вообще-то нет – это даже приятно.
Джим лгал. Ему только сейчас пришло в голову, что лучше было бы придумать какую-нибудь хитрость, чтобы заставить Роджерса сознаться, а не прибегать к насилию. Может, Орк выбрал бы такой путь? Может, он, Джим, все-таки поступает неправильно и себе же делает хуже?
Ну, теперь уж поздно. Курс взят, и обратного пути нет.
– А, вон ты как? – сказал Роджерс. – Да я просто буду лежать и не встану, пока ты не уйдешь. Или кричать начну. Тебе кажется, что ты здорово влип – вот погоди, увидишь, в каком дерьме окажешься вскорости!
Дверь распахнулась, чуть не задев Джима. Он отскочил в сторону и увидел Шервуда – тот вошел и захлопнул дверь за собой. Высокий блондин моргал глазами в удивлении и тревоге. Джим обошел его сзади и стал вплотную к двери.
– За товаром пришел, Шервуд? А я тут за тебя уже договорился!
У Роджерса в карманах определенно есть что-нибудь для Шервуда. Не раздумывая, Джим толкнул юного торговца вперед, выскочил в коридор, захлопнул дверь и навалился на нее всем телом. Мимо шла Санди Мелтон, и он велел ей сбегать за охраной.
– Скажи, что я поймал Шервуда и Роджерса на сделке с наркотиками!
– Как, ты их выдаешь? – смутилась Санди. – Но ведь…
– Тут уж либо мне задницу поджарят, либо им. Чеши давай!
Она вернулась через минуту вместе с охранниками Элиссой Радовским и Айком Вамасом. Джим с трудом удерживал дверь, которую Шервуд пытался выломать.
– Скорее! Роджерс и Шервуд рассчитываются там внутри! Я их поймал!
Быстрее, пока Роджерс не запрятал товар!
Джим отпер дверь и распахнул ее, отступив в сторону. Шервуд вывалился наружу на четвереньках. Охранники ворвались в комнату. У Роджерса в руке был пустой пластиковый пакет – он определенно только что проглотил его содержимое. Такое можно было сотворить только в полнейшей панике, и Роджерсу это все равно не помогло. Охранники извлекли еще шесть мешочков из внутреннего кармана его белой куртки. А потом забрали его в травматологию промывать желудок, чтобы транквилизаторы, которых он наглотался, не убили его.
Шервуд совершил большую ошибку, когда охранники уводили Роджерса. Он привстал с пола и ухватил Джима за мошонку. Не успев сжать кулак, он получил такой удар ребром ладони по лбу, что шея у него выгнулась назад и он завопил. Через несколько минут Шервуд в смирительной рубашке отправился вслед за Роджерсом.
Джим прислонился к стене, тряся головой и отдуваясь. Красное облако снова застлало его разум, и он двинул бы Шервуда ногой по ребрам, если бы Санди Мелтон не вцепилась в него, умоляя его успокоиться, Бога ради.
Явились доктора Порсена, Тархуна и Сцевола, проталкиваясь сквозь столпившихся вокруг больных и санитаров. Немалое время ушло у них на то, чтобы утихомирить и отправить восвояси всех, кроме Санди и Джима, а потом выслушать рассказ этих двоих. Закончив допрос, Порсена распорядился, чтобы Джима заперли в комнате.
– В основном для того, чтобы ты еще куда-нибудь не ввязался и остыл, – сказал он. – Я зайду к тебе, когда расхлебаю эту кашу. Не хочу, чтобы ты заварил еще и другую.
Психиатр, всегда невозмутимый, был сердит – это видно было по его лицу и голосу. Джим безропотно отправился к себе. То, что он довел даже доктора Порсену, глубоко огорчило его. Но в тот день Порсена, вопреки ожиданиям Джима, не вызвал его к себе в кабинет. Только опять прописал Джиму торазин, убедившись, что тот принял предыдущую дозу.
Транквилизатор не успокоил Джима. Джим приходил в бешенство, мучился раскаянием и снова бесился. Вместо того чтобы лечь спать после отбоя, он метался по комнате, холодея от горя и кипя от ярости.

ГЛАВА 26

Джим пришел к Порсене на индивидуальный сеанс. На стене в кабинете появилась новая бумага в рамке, исписанная большими затейливыми буквами. Со своего места Джим не мог ее прочитать, но полагал, что это последняя почетная грамота. У доктора по стенам больше дипломов и грамот, чем у голливудского магната в свите подлипал.
А в углу на верхней полке стоял новый бюст. Под ним, как и прежде, располагались белые, со слепыми глазами и пышными бородами изображения античных философов и две статуэтки: сидящий Будда и св. Франциск Ассизский. Джим, заинтересовавшись новым приобретением, встал и подошел посмотреть, пока Порсена дописывал что-то.
Бюст – вылитый Юлий Цезарь, если бы не усы – изображал доктора Порсену. Внизу была надпись: «Неизвестному психиатру».
Джим, хотя и был совсем не в смешливом настроении, не выдержал. Ну и юморист этот доктор, хотя юмор у него довольно сдержанный и спокойный.
В начале сеанса Порсена кратко изложил, как обстоит дело с «кашей», в которой все еще пребывал Джим. Говорил он очень быстро, но четко и без пауз – точно на аукционе. Он всегда говорил так, когда хотел покончить с чем-то второстепенным, прежде чем перейти к главному – к терапии.
Роджерсу позволили уйти с работы, не обвиняя его в торговле наркотиками. В обмен на это он обязался рассказать все начистоту и не подавать в суд на Джима за нападение и нанесение телесных повреждений, как угрожал раньше. Джилмен Шервуд тоже отказался от своего обвинения по той же статье плюс покушение на убийство. Доктор дал ему понять, что если он не откажется, то и его обвинят в торговле наркотиками. Более того – выгонят из группы.
Шервуд вернулся в свою комнату, но состоял под строгим надзором. Ходил он, держась очень прямо, шею поворачивал с трудом и держался подальше от Джима.
Крэнам и Мак-Донрах тоже не стали подавать жалобу на Джима. Доктор Порсена сам обвинил их в том, что они вели себя с Джимом неправильно. Их оставили в больничной охране, но в психиатрию больше направлять не будут.
– Я крепко верю в то, что человеку нужно давать шанс, – сказал доктор. – Тебе он тоже дается в настоящем случае. За тобой будет такой же надзор, как и за другими. Итак – я уже говорил, что у тебя необычайно живое воображение. Оно позволило тебе быстрее продвинуться в терапии, чем многим пациентам из твоей группы. Но я не хочу, чтобы ты задирал нос по этому поводу. Тебе просто повезло родиться с таким даром.
Доктор сделал паузу. Его синие глаза наводили на мысли о викингах, про которых рассказывал Джиму дед. Вот такие глаза могли быть у Лейфа Счастливого, глядящего на хмурое, полное опасностей море, которому нет конца. Где-то там, за горизонтом, лежит неведомая земля. Не слишком ли далека она? Не лучше ли вернуться в Гренландию?
Доктор вышел из задумчивости – он принял решение.
– Настало время, – сказал он, – избавляться от нежелательных черт Рыжего Орка.
Джим не ответил. Он так застыл на стуле, точно Порсена поместил его в криогенный цилиндр – только глаза моргали.
– Что скажешь? – спросил доктор.
Джим поерзал на сиденье, глядя в потолок, и облизнул губы.
– Мне… мне, надо признаться, страшно. Как будто меня… постигла большая утрата. Я не знаю…
– Знаешь, – сказал Порсена.
– Это правда необходимо? Не форсируете ли вы события? Я только-только вошел в Орка. Господи, сколько же это дней прошло с тех пор? Не так уж и много!
– Для терапии неважно, сколько дней прошло. У нас не исправительное заведение. Учитывается только твой прогресс. И не надо стыдиться, если тебе страшно. Все пациенты на этой стадии впадают в панику. У меня возникли бы сильные подозрения, если бы ты воспринял это как должное. Я не знал бы, по-настоящему глубоко ты проник в личность Орка или нет. Теперь у меня нет ни малейших сомнений по этому поводу.
– Не слишком ли глубоко?
– Вот это надо выяснить.
– Что же в Орке плохого?
– Это ты мне скажи.
– Я бы хотел сначала поговорить о его хороших сторонах.
– Как тебе будет угодно. Только перед этим скажи мне, каковы сейчас твои ощущения, эмоциональные и физические? Помимо страха.
– Мне стало лучше, когда я собрался поговорить о хорошем в Орке. Но сердце все еще колотится. А в кишки точно жира напихали. И помочиться бы надо.
– Потерпеть можешь? Или уж очень приспичило?
– Не знаю. Могу, наверно. Дело не так плохо, как мне казалось секунду назад.
– Итак, положительные качества Орка. Те, которых, потвоему, тебе не хватает или они слишком слабо развиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31