Какую-нибудь старинную песню?— Нет! Давай что-нибудь свеженькое! — выкрикнул кто-то. — Раз уж ему довольно один раз услышать…Все одобрительно зашумели.— Как насчет твоей новой песни, Хьюитт? — подзадоривал музыканта один из его товарищей. — Ну, той, над которой ты трудишься уже не первый месяц и все никак не позволишь нам тебе подыграть?— Но… — неуверенно начал Хьюитт, глядя на Ньюберри и отчаянно жалея, что ввязался в спор. — Но она же вовсе не для лютни…— Это не имеет значения, — решительно сказал темноволосый незнакомец. — Он сыграет на лютне все, что угодно.— Однако…— Играй, Хьюитт! Давно ты не угощал нас свежими шедеврами! — выкрикнул один из ныряльщиков.Музыкант почувствовал себя загнанным в угол — спорить было бесполезно. С великой неохотой он направился к своему столику и, взяв в руки скрипку, принялся настраивать. Шепот в зале стих. Мальчик теперь был весь внимание — он пристально глядел на скрипку.Хьюитт начал играть — смычок его, порхающий по струнам, извлекал томительно-печальные протяжные звуки. Это была грустная мелодия, рисовавшая в воображении слушателей туманные горные пейзажи. Музыкант с величайшей легкостью завладел вниманием слушателей.Именно в этот момент в таверну вошли Магара и двое ее спутников. Зачарованные, они застыли в дверях, не смея прерывать этого волшебства.Хьюитт запел, и его бархатистый звучный голос слился со звуками скрипки. Он пел о двух влюбленных, разлученных злой судьбой, обманутых жестоким отцом девушки. Он пел о молодом герое, который, считая, что любимая его мертва, оставил родной дом и отплыл в неведомые далекие края. Музыка рисовала то туманные горы, то солнечные равнины. В звучании струн явственно слышался то цокот подков, то завывание ветра, овевавшего залитое слезами лицо путника…Но вот темп мелодии резко переменился. Теперь это была настоящая драма — девушка узнала об отцовском предательстве и отъезде возлюбленного.И вот она уже спешит вслед за ним, пытается догнать — но тщетно…Тут Хьюитт запнулся на одном особенно трудном пассаже и на мгновение прервал игру.— А-а, ч-черт! — вырвалось у него.Он исполнил пассаж сначала, на сей раз вполне преуспев, и продолжил игру.История заканчивалась трагически — девушка на полном скаку врывается в порт как раз в тот момент, когда корабль юноши выходит из гавани. И он даже не подозревает, что возлюбленная его разбивается насмерть — или падает с седла уже мертвой, потому что сердце ее навек разбито…Но вот скрипка Хьюитта умолкла, и мгновение спустя по залу таверны пронесся шквал аплодисментов. Аудитория высоко оценила изумительную музыку. Но музыкант, казалось, остался недоволен — он снова взялся за смычок.— Тут необходима кода, — сказал он и сыграл несколько нот основной темы.Все снова притихли, увидев, что юноша взял лютню и бережно пристроил ее на коленях. Завороженные дивной музыкой, все уже успели позабыть об истинной цели представления. Кое-кто с любопытством глядел на старшего из незнакомцев — тот молча улыбался. У Ньюберри вид был самый что ни на есть разнесчастный — он всей душой желал прервать эту пытку и ничего уже не мог поделать.А юноша тем временем заиграл — и царившее в таверне смущение постепенно сменилось благоговейным восторгом. Первые же ноты прозвучали словно эхо грустного напева, более того, совершенно непонятно было, как может лютня столь виртуозно подражать голосу скрипки. И слушатели словно сами очутились вдруг в туманных горах: многие кожей почувствовали зябкую влажность и поежились. То и дело они обменивались недоуменными взглядами.Никто и не ожидал, что паренек запоет, но он запел. Голос его был выше, чем у Хьюитта, но удивительно звучен и чист. Никто не мог предположить ничего подобного, слушая его односложные и невнятные ответы. Вот темп музыки убыстрился — одни кристальные ноты висели в воздухе, а другие мерцали вокруг, словно крошечные блики света на стрекозиных крылышках. И одновременно звучали басовые струны — это конские подковы стучали о камни дороги, по которой скакала отважная девушка… Руки юноши, прежде столь неловкие, что и ложку не могли удержать, теперь стремительно порхали по ладам.Он доиграл до того места, где ошибся Хьюитт, в точности повторил неверно сыгранный пассаж и остановился.— А-а, ч-черт! — вполголоса пробормотал он, потом заиграл снова, на сей раз безупречно.Многие из зачарованных слушателей помимо воли улыбнулись, но никто не издал ни единого звука.Но вот история бедных влюбленных подошла к концу, однако юноша, в отличие от Хьюитта, не прервал игры, он вернулся к основной теме и блистательно сымпровизировал медленный и печальный эпилог. Это была та самая кода, о которой упомянул Хьюитт. На сей раз музыку не сопровождало пение, но воображение слушателей живо нарисовало корабль юноши, уплывающий в туманные морские дали, а на берегу — неподвижно распростертую девушку с навек остановившимся сердцем…Когда отзвучало эхо последних нот, никто не шевельнулся. И вдруг посетители, не сговариваясь, все до единого встали, и таверна наполнилась криками восторга и шумом аплодисментов. Многие, не стесняясь, плакали. Впрочем, скорее, они и не подозревали о слезах, льющихся по их щекам. Бурю чувств пробудила не только невыразимо печальная песня. Сердца разрывались еще и оттого, что это жалкое по всем статьям существо оказалось столь волшебно одаренным. Как жестока бывает судьба!Хьюитт, который рукоплескал юноше громче всех, выступил вперед. Глаза его сияли. Паренек тоже поднялся и со смущенной улыбкой поглядел на музыканта. Похоже было, что одобрение публики ему приятно, хотя он чувствовал себя не вполне уверенно. Он опасливо пожал протянутую руку Хьюитта и потупился.— Спасибо тебе, дитя! — сказал музыкант трепещущим от волнения голосом. — Теперь это твоя песня. Никто и никогда больше не станет ее исполнять!— Простите нас, — послышалось из толпы. Юноша вновь кивнул. Хотя глаза его все еще смотрели в пол, на лице ясно читались гордость и удовлетворение.Теперь каждый жаждал поговорить с новоприбывшими, угостить их добрым вином. Все просили юношу поиграть еще. И тут одинокий голос воскликнул, перекрывая гомон:— Слэтон, неужели это ты?Магара со щеками, влажными от недавних слез, проталкивалась сквозь толпу, а по пятам за нею следовали Бростек и Варо.Старший из новоприбывших обернулся к ней, и лицо его озарила радостная улыбка.— А-а, так здесь собрались все паршивые овцы! Глава 5 Магара и Слэтон тепло обнялись. Лицо Слэтона лучилось улыбкой.— Как я рад тебя видеть! — сказал он девушке.— А я — тебя, — ответила она.Потом Магара представила ему своих спутников, и они все вместе уселись за стол.— Слэтон — еще один неблагодарный отпрыск аристократической фамилии, — объяснила девушка. — Вроде меня. Наши дома всего в пяти лигах один от другого, и мы знаем друг друга с самого детства. — Она взглянула на ухмыляющегося Бростека и грозно предостерегла: — Молчи лучше! — Но тотчас же личико ее озарила улыбка.— Даже я время от времени способен на благопристойное поведение, — с гордостью объявил он и обратился к новичку: — Добро пожаловать, Слэтон. Что привело тебя в Тревайн?— Да вот он, — ответил Слэтон.Все посмотрели на юношу. Теперь он сидел за столом в обществе музыкантов, односложно отвечая на их вопросы, и казалось, не замечал множества восторженных глаз, устремленных на него. Выражение его лица было каким-то отсутствующим.— Кто он такой? — шепотом спросила Магара.— Сын тетушки Селии. Его зовут Лисле.— Я и не знала, что тетушка Селия вышла замуж.Магара вспомнила кроткую женщину с нежным голоском, которая все время что-то напевала.— А она и не выходила замуж, — ответил Слэтон. — Долгое время всю эту историю держали в тайне, но правда все равно вышла наружу — такое немыслимо скрыть. Селия никому и никогда не говорила, кто отец ее ребенка, но ходили слухи, будто какой-то странствующий музыкант. В это мне легко поверить…— Лисле, без сомнения, одарен великим талантом, — согласился Бростек.— Это и благословение, и проклятие, — вздохнул Слэтон.— А почему проклятие? — спросил Варо.— Вы же видите, какой он… Все считают его слабоумным идиотом, он вызывает к себе мимолетную жалость и скорое забвение. Селия растила его совершенно одна. Кое-кто, правда, пытался помочь ей, но она отвергала помощь. Она обожала мальчика, лелеяла его и все время что-то напевала ему своим птичьим голоском. Все считали, что бедняга долго не протянет, но Селия придерживалась иного мнения, и вскоре Лисле стал неотъемлемым, но неприметным атрибутом поместья — вроде одной из отцовских собак. Но вот настал час, когда стало известно про его музыкальный талант, и все переменилось. — Слэтон умолк и пригубил бокал. Глотал он с трудом. — Я и по сей день не знаю, кто проболтался отцу, но, когда это случилось, Лисле превратился в игрушку, в диковинку, которой отец кичился перед гостями. Те сперва смеялись над ним, потом делали большие глаза, и Лисле это нравилось. Ему всегда нравилось, когда кто-нибудь слушал его игру, именно по этой причине постепенно и порвалась ниточка, связывавшая его с матерью. Мне дурно становилось, когда гости насмехались над ним, награждая оскорблениями, которых он даже уразуметь не мог! — В глазах Слэтона вновь сверкнула ярость. — В конце концов мне пришлось забрать его из поместья, — обреченно и злобно закончил он свой рассказ.— Но почему вы пришли именно сюда? — спросила Магара.— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, — с вымученной улыбкой ответил Слэтон, явно радуясь возможности переменить тему.— Я чувствую себя здесь как дома, — сказала девушка. — Нигде во всем мире не сыскать такого удивительного места!— Но, похоже, ты вовсе не катаешься тут как сыр в масле, ведь правда? — спросил Слэтон. — Тебе не приходилось скучать по роскоши родного Аренгарда?В присутствии Магары вот уже несколько лет никто не произносил названия ее родного поместья. И сейчас она почувствовала себя как-то странно…— Она утверждает, будто скучает лишь по тамошней библиотеке, — смеясь, вставил Бростек. — Хотя и здесь у нее не один десяток книжек.— Зато там их были тысячи! — парировала она.— Зачем так много? — спокойно спросил Варо. Это было предметом их давнишнего спора. Но на сей раз Магара не позволила себя спровоцировать.— Я не собираюсь попусту расточать свое красноречие, растолковывая элементарные вещи бегемоту вроде тебя, у которого в башке мускулы вместо мозгов, — высокомерно ответила Магара. — Сейчас я в обществе вполне цивилизованного человека.Бростек и Варо обменялись долгими и мрачными взглядами. Внимательно наблюдавший за ними Слэтон несмело улыбнулся — он уже понял, что эти двое связаны крепкой дружбой, но чувствовал себя не вполне уверенно.— А давно ты был в Аренгарде? — спросила Магара.— Давненько. Мы путешествуем уже около четырнадцати месяцев.— Но почему вы так долго добирались сюда? — поинтересовался Бростек.Слэтон явно выглядел озадаченным этим вопросом.— Все парии Левиндре рано или поздно собираются здесь, — объяснила ему Магара.Затем девушка вовсе перестала обращать внимание на двух приятелей, поглощенная беседой с другом детства, — они обменивались домашними новостями, рассказывали друг другу о своих путешествиях, о том, как они теперь живут, что поделывают. Оставшиеся не у дел Варо и Бростек тем временем заказали ужин и выпивку. Когда первый голод был утолен, Бростек вновь вклинился в беседу.— Расскажи нам подробнее о Лисле, — попросил он.Слэтон заколебался, глядя на юношу, который все еще играл на лютне и выглядел совершенно счастливым. Несколько успокоившись, Слэтон повернулся к новым своим друзьям.— Лисле был слабым и болезненным ребенком, и уже в самом раннем детстве обнаружилось, что он… не вполне нормален. До четырехлетнего возраста он не умел ходить, а говорить толком до сих пор не может — так, несколько слов, хотя способен безошибочно повторить все, что произносит его собеседник. Зрение у него слабое, он даже одевается по утрам с трудом. Все считают его недоразвитым, но мне все время мерещится, будто рассудок его попал в некую западню и может заявлять о себе только через музыку…— В этом он воистину гениален! — вставил Бростек.— То, что вы нынче видели, — это еще цветочки, — продолжал Слэтон. — Он знает сотни песен, мелодий, даже сложнейшие инструментальные пьесы. И никогда не забывает ни единой ноты.— Это нечто сверхъестественное, — выдохнула Магара.— Мне и по сей день верится с трудом, хотя я наблюдаю эти чудеса вот уже несколько лет. — Слэтон вновь разгневался. — Юношей просто пользовались! Забавлялись, словно игрушкой, словно дрессированной мартышкой. Он ни секунды не был для них человеком! Порой за это я ненавидел отца… — Слэтон смутился и опустил глаза. — А через некоторое время и Селия не смогла больше этого сносить, особенно когда… — Он осекся и умолк. Все терпеливо ждали, и он снова с болью в голосе заговорил: — Она убежала, бросила его. Оставила мне записку — ухожу, мол, в волшебный сад, что в Неверне. С тех пор мы ее не видели.— А я думала, туда больше никто не ходит, — задумчиво произнесла Магара.— Так оно и есть.— Что это за место? — спросил Варо.— Это небольшая долина, скорее даже горная лощина, — принялась объяснять девушка. — Такое особое место, где некогда жили древние маги. Оно всегда считалось средоточием магии и целительных сил.— Тогда почему же люди больше не ходят туда? — не унимался Бростек.— Мы пытались пойти, — ответил Слэтон, — но этого места больше нет.— Как это нет?— А вот так. Там нет ни сада, ни вообще чего бы то ни было. Над лощиной всегда висит густой вязкий туман. Там сыро и холодно, и, когда входишь туда, ощущаешь под ногами лишь голые камни. Там просто не может ничего расти! Я сам пытался пересечь эту лощину, но вскоре, словно слепой, уже не понимал, в каком направлении иду. Некоторое время поплутав в тумане, я вышел почти в том самом месте, где вошел. Даже смельчаки обычно не отваживаются попытать счастья в другой раз…— Но ты, насколько я поняла, отважился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45