— Ваши родители богаты? Он ответил смущенно:
— Для Боготы — да.
— Вы единственный ребенок в семье?
— У меня есть младший брат, который живет в Беркли, в США.
— Ваши родители, как и большинство колумбийцев, католики, если не ошибаюсь?
— Моя мать набожна.
— Вы собираетесь увезти мадам Наур в Боготу?
— Я так решил.
— У вас не возникнут разногласия с семьей, когда выяснится, что вы хотите жениться на разведенной женщине?
— Я совершеннолетний.
— Вы позволите мне воспользоваться телефоном? Мегрэ позвонил в «Отель де Лувр».
— Люка?.. Ты можешь оставить их одних… Не уходи из отеля. Я дам указание сменить тебя к концу дня… Алваредо усмехнулся:
— Вы оставили своего человека в комнате Лины, чтобы помешать ей позвонить мне по телефону, не правда ли?
— Сожалею, что был вынужден принять эти меры предосторожности.
— Очевидно, ваш инспектор будет следить и за мной?
— Естественно.
— Я могу встретиться с ней?
— У меня нет никаких возражений.
— Как она себя чувствует после поездки?
— Не так уж плохо, если ничуть не потеряла хладнокровия и сообразительности.
— Она ребенок.
— Очень хитрое дитя.
— Вы действительно ничего не хотите выпить?
— Нет, спасибо.
— Это значит, что вы еще рассматриваете меня как подозреваемого?
— Моя профессия — каждого считать подозреваемым. На улице комиссар глубоко вздохнул:
— Ну вот!
— Вы думаете, шеф, он лгал?
Не отвечая на этот вопрос, Мегрэ продолжал говорить:
— Садись в машину. Вот увидишь, скоро эта красная «альфа-ромео» устремится к улице Риволи. Держи ребят на набережной в курсе дела, потом тебя сменят…
— А вы?
— Я возвращаюсь на Парк-Монсури. Нужно, чтобы завтра все допросы были оформлены официально.
Засунув руки в карманы, он направился к стоянке такси на углу бульвара Сен-Мишель, проклиная вязаный шарф, который душил и щекотал его.
С улицы казалось, что дом Науров пуст. Комиссар попросил шофера подождать, пересек по хрустящему снегу садик и налгал на кнопку дверного звонка.
Дверь открыл заспанный Торранс.
— Ничего нового?
— Приехал Наур-старший. Он сейчас в гостиной с господином Пьером.
— Как он выглядит?
— На вид лет семьдесят пять, седые жесткие волосы, морщинистое лицо, но тем не менее полон энергии.
Дверь гостиной приоткрылась, и, увидев Мегрэ, Пьер Наур спросил:
— Я вам нужен, господин комиссар?
— Я хотел бы поговорить с Уэни.
— Он там, наверху.
— Ваш отец с ним виделся?
— Пока нет. Хотя, может быть, он и захочет задать ему некоторые вопросы.
Мегрэ повесил пальто, шарф на вешалку и пошел вверх по лестнице. В коридоре было темно. Он направился к комнате Уэни, постучал в дверь и услышал ответ по-арабски.
Войдя в комнату, он увидел секретаря, сидевшего в кресле. Тот ничем не был занят и посмотрел на Мегрэ пустым равнодушным взглядом.
— Проходите… что они вам рассказали?..
Глава 6
Это была самая простая и неприметная комната в доме. Наверное, у художника, сдавшего его Наурам, был молодой сын, потому что помещение, которое занимал Уэни, выглядело, как комната студента. Секретарь, должно быть, ничего в ней не менял, и, казалось, тут не было ни единой вещи, принадлежавшей нынешнему жильцу.
Уэни, который сидел, расслабившись, в кожаном кресле, вытянув перед собой ноги, был одет в такой же строгий, как и накануне, превосходного покроя костюм. Гладко выбритый, в белой рубашке, он рассматривал свои ухоженные ногти.
Словно не замечая вызывающего вида секретаря, Мегрэ остановился перед ним и посмотрел ему прямо в глаза, как бы оценивая, и казалось, что оба они заняты детской игрой, в которой проигрывает тот, кто моргнет первым.
— Вы не очень-то стремитесь к сотрудничеству, господин Уэни.
На лице секретаря ничего нельзя было прочесть. Похоже, ему нравилось дразнить Мегрэ самоуверенной и иронической улыбкой.
— Лина…
Уэни сразу же заметил эту фамильярность.
— Кто, простите?
— Мадам Наур, если вам угодно, не вполне согласна с вашим утверждением о том, как вы провели время в пятницу вечером. Она заявляет, что, когда около полуночи вошла в гостиную, там были вы и господин Наур. По её словам, вы стояли возле хозяина, а сам он сидел за письменным столом.
Мегрэ ждал ответа, но Уэни молчал, продолжая улыбаться.
— Её показания противоречат моим, вы это хотите сказать? — наконец произнес он.
Во время этой беседы он говорил подчеркнуто медленно, выделяя каждый слог.
— Вы это отрицаете?
— Вчера я уже ответил на ваши вопросы..
— Но это не означает, что вы сказали правду.
Пальцы секретаря сжались на подлокотниках кресла, он смог взять себя в руки и ничего не сказал в ответ на слова, в сущности оскорблявшие его.
Комиссар подошел к окну, долго стоял перед ним, а затем, заложив руки за спину, с трубкой во рту, принялся расхаживать по комнате.
— Вы настаиваете, что вышли в начале второго ночи из бара «Липы». Это подтверждает и его хозяин… Но он не видел, когда вы пришли… Пока нет доказательств, что это не. произошло после полуночи и что вы не заходили на несколько минут в бар только для того, чтобы создать алиби…
— Вы опросили всех членов клуба, которые были в ту ночь в двух игорных залах?
— Вы прекрасно понимаете, что этого мы ещё не успели сделать, а сегодня, в воскресенье, клуб и бар закрыты.
— На это у вас ещё будет время. У меня тоже.
Может быть, он вел себя таким образом потому, что хотел вывести Мегрэ из равновесия? Уэни был хладнокровен, как шахматный игрок, и его трудно было поймать на какой-нибудь ошибке.
Вновь остановившись перед ним, комиссар спросил как бы между прочим:
— Вы не были женаты, господин Уэни? Секретарь ответил каким-то изречением или известной в стране поговоркой:
— Тот, кому мало одной ночи, проведенной с женщиной, — сам себе накидывает на шею веревку.
— Вы имеете в виду господина Наура?
— Его личная жизнь меня не касается.
— У вас есть любовницы?
— Я не гомосексуалист, если это вас интересует. На этот раз презрение ещё более ясно звучало в его голосе.
— Я полагаю, это означает, что у вас бывают определенные отношения с женщинами?
— Если французская полиция настолько любопытна, я могу сообщить имена и адреса.
— Вы не ходили к женщине в пятницу вечером?
— Нет. Я уже ответил на этот вопрос.
Мегрэ повернулся к окну, задумчиво посмотрел на авеню Парк-Монсури, покрытую снегом, и заметил несколько человек, которые прогуливались невзирая на холод.
— У вас есть оружие, господин Уэни?
Тот медленно, как бы нехотя, поднялся с кресла, открыл один из ящиков комода и вынул оттуда длинноствольный пистолет для спортивной стрельбы. Это оружие не помещалось в кармане и служило, видимо, для тренировок. Его ствол был по меньшей мере двадцати сантиметров в длину, а калибр не соответствовал калибру пули, извлеченной из черепа Наура.
— Вы удовлетворены?
— Нет.
— Вы не задавали тот же самый вопрос господину Алваредо?
Теперь Мегрэ, в свою очередь, ничего не ответил. Этот допрос протекал в каком-то замедленном темпе, он был похож на шахматную партию, в которой каждый участник тщательно готовил хитрые ловушки.
Лицо комиссара сделалось серьёзным. Он глубоко затянулся, в трубке потрескивал табак. Оба молчали.
— Вам известно, что мадам Наур два года пыталась добиться развода?
— Я вам говорил, что эти вопросы меня не интересуют
— Однако вполне возможно, что господин Наур, учитывая ваши с ним близкие отношения, говорил об этом?
— Это утверждаете вы?
— Я ничего не утверждаю. Я спрашиваю, а вы не отвечаете.
— Я отвечаю лишь на вопросы, которые касаются меня.
— Знали ли вы о том, что мадам Наур примерно неделю назад решила уехать в Амстердам, что означало бы её окончательный разрыв с мужем?
— Меня это тоже не интересует.
— Вы по-прежнему утверждаете, что вас не было в гостиной во время драмы?
Фуад пожал плечами, считая вопрос излишним.
— Вы знали Наура около двадцати лет. В течение этого времени вы практически с ним не расставались. Он стал профессиональным игроком, который, как это принято говорить, играл по-научному, и вы помогали ему в математических расчетах.
Уэни, который, казалось, не слушал комиссара, вновь опустился в кресло. Мегрэ, взяв стул за спинку, уселся на него верхом в метре от собеседника.
— Вы приехали в Париж: без всяких средств, не так ли? Сколько Наур вам платил?
— Я никогда не получая от него жалованья.
— И тем не менее деньги вам были нужны.
— Когда это случалось, он мне их давал.
— Был ли у вас счет в банке?
— Нет.
— Сколько он вам давал каждый раз?
— Сколько я у него просил.
— Крупные суммы? У вас были сбережения?
— У меня никогда ничего не было, кроме одежды.
— Вы такой же хороший игрок, как ваш хозяин, господин Уэни?
— Не мне судить об этом.
— Он никогда не просил вас заменять себя у игорного стола?
— Случалось.
— Вы выигрывали?
— Как когда.
— Вы оставляли себе проценты с выигрыша?
— Нет
— А вам не приходило в голову заключить между собой какой-нибудь договор? Например, он мог бы отдавать вам проценты с выигранных сумм.
Уэни лишь отрицательно покачал головой.
— Итак, вы не были ни компаньоном, ни другом, поскольку полностью от него зависели. Можно утверждать, что ваши отношения были отношениями хозяина и слуги. Вы не боялись, что после его женитьбы эти отношения могут стать менее близкими?
— Нет.
— Разве Наур не любил свою жену?
— Нужно было бы задать этот вопрос ему.
— Ну теперь-то это уже поздно. Когда вам стало известно, что у мадам Наур есть любовник?
— А почему вообще я должен был знать об этом? Если он хотел разозлить Мегрэ, то ошибался, ибо комиссар прекрасно владел собой.
— Вы не можете не знать, что два года назад отношения между супругами, и так не идеальные, ухудшились. Вам было известно, что мадам Наур настойчиво требовала развода. Поручал ли вам хозяин следить за ней и сообщать о встречах с Алваредо?
На лице Уэни появилась еще более презрительная улыбка.
— Он сам однажды встретил их, выходя из ресторана на Пале-Рояль. Они не скрывались.
— Он был взбешен?
— Я никогда не видел его взбешенным.
— Однако, хотя между ними уже и не было супружеских отношений, он заставлял ее жить в своем доме, зная, что она любит другого. Не было ли это своего рода местью?
— Может быть.
— Не потому ли, сделав это открытие, он заставил ее расстаться с детьми, отослав их на юг?
— Я не способен, как вы, читать мысли людей, мертвых или живых.
— Я убежден, господин Уэни, что мадам Наур не лжет, когда заявляет, что вы находились в пятницу вечером в обществе ее мужа. Я даже склонен думать, что вы знали о поездке, которую она намеревалась совершить.
— Думайте, что вам угодно.
— Муж ее ненавидел?
— А может быть, она его ненавидела?
— Допустим, они ненавидели друг друга. Она решила во что бы то ни стало добиться свободы…
— Вот именно, во что бы то ни стало…
— Не обвиняете ли вы мадам Наур в том, что она убила своего мужа?
— Нет.
— Это обвинение относится к вам?
— Нет.
— Ну тогда к кому же?
С нарочитой медлительностью Уэни произнес:
— Лишь один человек был заинтересован в этом.
— Алваредо?
— Где он находился?
— В машине, стоявшей у дома. Теперь, похоже, Уэни вел допрос.
— Вы верите в это?
— До тех пор, пока у меня не будет таких показаний.
— Это очень пылкий молодой человек, не правда ли?
— Вероятно.
— И очень страстный? Разве вы не говорили, что вот уже два года он любовник мадам Наур? Его родители могут не принять разведенную женщину с двумя детьми. Если он идет на такое, разве это не доказывает его великую любовь?
Внезапно глаза секретаря стали жесткими, а на губах появилась язвительная усмешка.
— Ему было известно, — продолжал Уэни, по-прежнему неподвижно сидящий в кресле, — что в тот вечер должна была наступить развязка. Вы с этим согласны?
— Да.
— Скажите, господин Мегрэ, находясь на его месте и испытывая его чувства, позволили бы вы своей возлюбленной встретиться с упрямцем-мужем? Вы на самом деле верите в то, что он почти час ожидал на улице, нимало не тревожась тем, что происходит в доме?
— Вы видели его?
— Не пытайтесь поймать меня таким примитивным путем. Я ничего не видел, поскольку меня там не было. Я лишь показываю вам, что присутствие этого человека в гостиной куда более оправдано, чем мое.
Мегрэ поднялся со спокойным видом, словно добившись того, чего он желал.
— В комнате находились как минимум два человека, — произнес комиссар непринужденно. — Наур и его жена. Из этого следует, что мадам Наур должна была быть вооружена крупнокалиберным пистолетом, который нелегко спрятать в дамской сумочке. Науру стоило бы выстрелить первым, и уж потом она сразила его наповал.
— Не обязательно. Она могла выстрелить первой, а муж держал в руках оружие для самозащиты, и не исключено, что Он, падая на пол, машинально нажал курок — отсюда и неточность его выстрела.
— Теперь неважно, кто стрелял первым. Предположим, что вы при этом присутствовали. Мадам Наур вытаскивает пистолет из сумочки и, защищая своего хозяина, вы стреляете в ее сторону, воспользовавшись тем, что рядом с вами ящик стола, в котором пистолет калибра шесть тридцать пять.
— Вы хотите сказать, что после этого она выстрелила сама, но не в меня, потому что у меня в руках оружие, а в своего мужа?
— Я думаю, у вас были причины ненавидеть Феликса Наура.
— Почему это?
— Вот уже двадцать лет вы живете у него на положении бедного родственника, хотя между вами и нет реального родства. Вы не имеете никаких прав, а между тем на вас взваливают всякие дела вплоть до яиц всмятку по утрам. Вам не платят и вместо этого суют мелкие суммы на карманные расходы, да и то лишь тогда, когда вы попросите.
Я не знаю, имеет ли для вас значение то, что вы с хозяином разного происхождения. Как бы то ни было, ваше положение унизительно, а ведь ничто так не возбуждает ненависть, как унижение.
Вам представляется удачный случай отомстить. Наур стреляет в жену в тот момент, когда она направляется к двери, чтобы уйти уже навсегда. Тогда вы стреляете тоже, но не R нее, а в него, хорошо зная, что подозрение падет на Лину или на ее любовника, после чего вам остается лишь обеспечить себе алиби в клубе на Сен-Мишель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15