Я дал каждому гару по лепешке дорожного хлеба, и они с шумом принялись жевать. Очевидно, хлеб им понравился. В глубине сознания возникла мысль: как только припасы кончатся… Нет, об этом я подумаю, когда придет время. Мы будем тратить воду и пищу как можно экономней, но я не стану говорить о том, чем могут кончиться наши блуждания вслепую.
В конце коридора оказалась дверь. Она была закрыта, и я не видел никакой щели, когда снова включил фонарик и принялся внимательно разглядывать преграду. Слева от меня углубление, но никакой ручки или щеколды. Я вложил пальцы в углубление и нажал, но преграда оставалась неподвижной. Неужели мы заперты, как пленники?
Ничего не оставалось, как пытаться открыть дверь. Я снова собрался с силами, вцепился в нее пальцами и стал давить не внутрь, а двигать направо. Сначала мне показалось, что и на этот раз моя догадка неверна. Но потом, может быть, потому что пришлось преодолевать столетия бездействия, дверь неохотно заскользила в сторону. Мне требовалось напряжение всех сил, чтобы двигать ее. Я обнаружил, что легче это делать резкими рывками, а не постоянным усилием. Наконец панель отодвинулась, и мы увидели свет – почти такой же яркий, как наверху, во внешнем мире.
Глава 11
Свет, ясный и устойчивый, шел сверху, а между нами и его источником находился широкий лестничный пролет. Ступеньки очень низкие, и каждая расписана яркими красками. И нарисованы на ступеньках – лица!
Ничего нечеловеческого и чуждого, как в той статуе, что мы встретили в чащобе, в этих лицах не было. Эти люди могли бы и сегодня жить в любом владении или поселке. Они все разные, но такие реальные, что я мог подумать только одно: это изображения живых людей. И тем не менее они нарисованы на ступенях, и всякий поднимающийся по лестнице, куда бы ни поставил ногу, обязательно наступит на одно из них.
Есть что-то неприятное в том, как нарисованы эти лица, их черты слегка искажены, как будто люди эти вот-вот ухмыльнутся или подмигнут. При более внимательном рассмотрении становилось ясно, что тот, кто нарисовал эти лица, ненавидел своих натурщиков и опасался их. Наступать на беспомощные лица врага – для того, чтобы придумать такое, нужно очень сильно ненавидеть.
Илло опустилась на колени, пальцами коснулась ближайших лиц на самых нижних ступеньках. И, словно прикоснувшись к горячим угольям, отдернула пальцы.
– Там черепа, Барт… под рисунками настоящие черепа.
Наклонившись рядом с ней, я не увидел ничего, кроме рисунков на поверхности. Должно быть, прикосновение целительницы, настроенное на высочайшую чувствительность, открыло ей ужас, таящийся под рисунком.
– Их враги – как велик был их гнев!
– Это не могут быть люди. – Я сразу вспомнил ряды скелетов. Там кости были не тронуты, черепа на месте. А это место очень древнее и существовало – я был в этом уверен – задолго до того, как разведчик открыл Вур.
– Нет, конечно, они гораздо древнее, но очень похожи на нас. – Илло посмотрела в сторону двери наверху, откуда исходил свет. – Нужно идти туда… но наступать на это… – Она вздрогнула.
Я внимательно разглядывал лица. Да, все разные, очень реалистическое воспроизведение. Но все же это лица людей, кажется, таких же людей, как я сам.
– Это произошло очень давно, – успокаивал я девушку. Хотя не понимал, что именно «это». Должно быть, лестница сооружена в ознаменование окончательной победы и сокрушительного поражения – для кого: для строителей или тех, кто нарисован? Может быть, какой-то народ был изгнан с поверхности Вура, принял предосторожности и существовал здесь, а потом обрушил свою месть на победителей в самой чудовищной форме? Или ответ прямо противоположный: чужаки победили и отметили свою победу, создав вечный портрет побежденных? В любом случае, художник, сотворивший это, проявил в изображении этих лиц самую безжалостную точность, жестокость, злобность, на какие только способен наш вид.
– Очень давно, – повторила она. – Но они старались… запечатлеть их… своих врагов. Черепа – это большое зло. Зло!
Я выпрямился и, когда она не пошевелилась, помог ей тоже встать.
– Сейчас ничего нельзя сделать. Не думаю, чтобы тут было что-то, кроме костей…
– Этого мы не знаем. – Илло чуть повернула голову и встретилась со мной взглядом. В ее глазах отражался ужас. Она была потрясена. Такой я ее никогда не видел. – Как мы можем понять, что здесь произошло? Могила – тихое место, где ничего уже нет – это место воспоминаний для живых, а когда проходят годы, исчезает даже это. А такое сохраняет древнюю ненависть, она остается жива. – Девушка вздрогнула. – Мы не знаем, во что они верили… а вера – мощное оружие… и страж.
– Но мы в это не верим! – Мне показалось, что я понял, на что она намекает, это потрясло меня, но только на мгновение. Я отказывался признавать такое предположение. Если не веришь, угроза не существует.
– Да. – В ее голосе все еще была дрожь. Илло больше не смотрела на меня, но крепко держала за руку и не убирала свою. А смотрела она на ступени.
– Мир – да будет с вами мир! С теми, кто создал это, и с теми, кто умер при создании, – мир! Потому что все это ушло – и теперь забыто. Покойтесь в окончательном и бесконечном сне!
Мне не показались странными ее слова. Я не обладал ее даром, но и мне было тревожно, когда я смотрел на эти изображения, предназначенные для того, чтобы на них наступали много раз. Но я не стал на них смотреть, не позволил себе переводить взгляд с лица на лицо.
По-прежнему рядом, держась за руки, мы поднялись по лестнице. Сзади стучали по камню копыта гаров: животные шли за нами. Мы не смотрели на то, по чему шли. Может быть, Илло, так же как и я, старалась забыть об этом, забыть о том, что могла означать эта лестница.
Меня поразил свет сверху. Лестница очень длинная, некрутая, поднимается медленно, ступеньки широкие. Я даже подумал, не поднимается ли она до самой поверхности. Может, вверху естественное освещение? Однако, поднявшись на самый верх и посмотрев в широкий портал, мы не увидели ни открытой местности, ни растительности, как в Чащобе.
Удивленный возглас Илло смешался с моим. Мы словно оказались на одной из экспериментальных станций, изображения которых я видел на лентах. На таких станциях изучают растительную жизнь. Рядами стояли секции из того же металла. В каждой секции желоб или корыто с почвой. В некоторых только сухие стебли и высохшие растения, в других растительность живая и пышная.
Над головой плывут туманные клочья, словно здесь заключены и настоящие облака. Эти клочья движутся медленно, время от времени останавливаются над желобами и поливают их дождем.
Над этими плывучими облаками паутина пересекающихся балок. Часть балок светится, другие темные. Свет их похож на солнечный на поверхности, а температура и влажность как где-нибудь на юге в период посева.
Тем не менее ничто здесь не напоминает обычный сад. Те живые растения, что оказались близко, мне совершенно не знакомы. Помещение, очевидно, очень большое, потому что другой его конец не виден. Мы пошли вперед и приблизились к первому желобу с живыми растениями.
Я закричал и вовремя успел оттолкнуть Илло. Из подобия густого папоротника появилось щупальце, похожее на хлыст, проворно метнулось к нам и совсем немного не дотянулось до того места, где мгновение назад стояла девушка.
Щупальце-лиана вытянулось снова, а само папоротникообразное растение дрожало и тряслось, словно так стремилось схватить нас, что пыталось вырвать из земли корни. Мы сторонились этого желоба, держась ближе к другому, с противоположной стороны; в нем были только сухие стебли. А щупальце за нами продолжало свои попытки.
– Держись подальше от ящиков с растениями. – После происшествия мой совет был, пожалуй, лишним. Илло хотела еще понаблюдать за движениями растения, но я потащил ее дальше. Чем скорей мы доберемся до противоположного конца этого места (если у него вообще есть конец), тем лучше. Однако я тщательно пролагал зигзагообразный маршрут, проходя только вблизи тех желобов, где не осталось ничего живого. Подумал о том, что надо вести гаров. Хотя не знаю, смогло ли бы такое щупальце удержать массивное животное. У него могут существовать разные способы подчинения добычи – например, ядовитые шипы. Но, оглянувшись, я заметил, что гары, снова выстроившись в цепочку, повторяют наш маневр, и снова возникли у меня сомнения в том, что мы правильно оценивали степень их разумности.
Мы уже находились напротив пятого от начала желоба с растениями, когда я неожиданно остановился. Перед нами были те же цветы, которые наблюдали за нами в погубленных Тенью поселках. Здесь цвет у них не такой яркий, и сами цветы меньше. Но несомненно, это тот же вид. К тому же, когда мы приблизились, все цветы повернулись к нам головками и началось бесконечное движение и кивание, не вызванное ветром.
По какой-то причине здесь цветы казались более зловещими, чем под открытым небом – может, потому, что здесь они у себя дома (как давно они были посажены и кем?), а в разрушенных поселках они производили впечатление забракованных и брошенных. Их необычно мясистые стебли производили шелестящий звук: это цветы терлись друг о друга в своем непрерывном движении.
И снова мы постарались держаться от них подальше. Далее следовала целая секция ящиков с высохшими мертвыми стеблями. Над ней балки не светились. Здесь мы шли свободно, гары тоже пошли быстрей, потому что не нужно было избегать растений.
Не могу сказать, сколько времени мы шли – сначала в чащобе, потом в этой подземной теплице. Однако я считал, что нам пора отдохнуть. Илло согласилась: мы ведь не знаем, что ждет нас впереди. Здесь, среди пустых ящиков с почвой, безопасно разбить лагерь. Гары, освобожденные от поклажи, легли: пастись здесь все равно невозможно. Я дал каждому из них по лепешке, а четвертую разломал на куски, и мы с Илло принялись их жевать, прислонившись спинами к одному из ящиков.
В этой части теплицы не только не было света – плывущие облака обходили это место. И мы были этому рады: не хотелось попадать под неожиданный дождь. И когда я посмотрел в это «небо», мне показалось, что далеко вверху я заметил переплетение линий – темный потолок.
Илло села не сразу. Вначале порылась в своем мешке и достала связку каких-то высохших кореньев. Тщательно разобрала их. Отложила два в сторону, еще с полдюжины разломала на кусочки, потом подошла к гарам и протянула ладонь с кусочками сначала Витолу. Тот принюхался с такой силой, что едва не сдул кусочки, потом вытянул пурпурный язык и слизнул подношение. Его спутники тоже охотно приняли свою долю.
Вернувшись, Илло протянула одну из оставшихся палочек мне.
– Это арсепал. У него много достоинств. Дикие животные ищут его и жуют. Он укрепляет, обостряет чувства и предотвращает инфекции. Хотелось бы иметь его побольше. Думаю, нужно проявить благоразумие и вооружиться против возможных неприятностей.
Корень обладал приятным запахом, чистым и свежим, и разгонял зловоние, которое доносилось от желобов с живыми растениями. Пожевав, я обнаружил, что хоть определенного вкуса корень не имеет, от него во рту создается впечатление чистоты. К тому же под действием слюны он стал мягким, его легко разжевать и проглотить.
Илло не стала сразу жевать свою порцию. Сидела и смотрела из нашего убежища у мертвых ящиков на живые, где слишком уж буйно разрослась эта нечисть. Мне в этот момент смотреть вперед не хотелось, хотелось лечь и уснуть – если только можно спать с таком месте.
– О чем ты думаешь? – спросил я наконец, главным образом потому что не мог уснуть, пока она сидит, зажав в руке корень, и смотрит туда, куда я смотреть не хочу. Почему-то я был уверен: она больше не наблюдает за растениями.
– О связи… – Она произнесла это с такой силой, что я очнулся. – Какова связь – между тем, что мы увидели сегодня, и Тенью? Кто впервые дал такое название угрозе – и почему? Могли просто назвать смертью, неизвестным или … – Она смолкла и продолжала смотреть вперед. И, может быть, видела то, что не видно мне.
У меня не было ответа, но она его и не ждала, а продолжала:
– Цветы – это первое доказательство существования такой связи. Зачем они в поселках? – Она широко развела руки, словно хотела схватить что-то и притянуть к себе. – Я хочу знать это! Должна знать! – Но тут состояние транса прошло, и Илло снова посмотрела на меня – так, словно снова увидела во мне личность. Впервые за все время она улыбнулась, маска исчезла, и передо мной была не целительница, а просто девушка.
– Когда я была маленькой, – даже тон ее голоса изменился и потерял поучительные интонации, – я читала ленты с рассказами. Старые, старые приключения, которые всегда новы – может, потому, что где-то в прошлом в них было зерно истины. Всегда женщина в беде. Ей угрожают все мыслимые опасности – чудовищные звери и злые люди. Но во всех испытаниях она никогда не теряет надежды, знает, что в конце концов добро восторжествует.
И еще в этих рассказах есть герой, могучий боец и работник, не знающий страха, для него опасность – это вызов, который он всегда готов принять. Вдвоем они проходят через множество приключений, сражаются мечом, умом и силой рук, пока зло не преодолевается и добро надевает корону победителя.
Иногда я думала, каково участвовать в таком приключении… – Она помолчала и продолжила:
– И вот я в нем участвую – и обнаруживаю, что ноги болят от ходьбы, что постоянно испытываешь холод страха и тебя не поддерживает знание, что все хорошо кончится. Да, приключения совсем не таковы, как рассказывают в этих лентах. – Я положил голову на руки и нарочно закрыл глаза. Конечно, я понимал, что я не герой и не проявлю героизм, если того потребуют обстоятельства. Мне показалось, что в ее словах есть оттенок насмешки – хотя, с другой стороны, она хочет сама приободриться. И в тот момент я был настолько эгоистичен, что пожелал: пусть продолжает и заодно подбодрит и меня. Но меньше всего мне хотелось обсуждать качества настоящего героя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21