Аккуратно из сайт Водолей ру
«О, пустяки», но Шекспир только приказал мне оставаться там до конца пьесы и не выходить на завершающий танец; затем они вместе с Бербеджем вернулись за кулисы.Все то время, пока Шекспир искал Хью Ферна, а потом монашеское одеяние, со сцены доносились приглушенные женские крики. Это были голоса кормилицы и Джульетты, точнее, Томаса Поупа и юного Питера Пирса, когда первая говорит последней, что ее кузена Тибальта убил ее возлюбленный Ромео. Кормилица пытается утешить Джульетту. А теперь священник должен утешить Ромео.Стоя внизу, задрав голову, я смотрел, как Шекспир вышел на сцену через будку, и услышал, как он слегка изменил свою реплику – «Ромео, выйди и поговори с Лоренцо», – чтобы публика могла понять, кто он такой. Думаю, они догадались, что произошла замена, но возгласов удивления или протеста не последовало. Странно, как легко публика принимает все, что ей дают. Затем вошел Дик Бербедж в качестве Ромео, и снова все пошло гладко.Госпожа Давенант уже исчезла. Я не знал, ушла ли она смотреть пьесу или еще куда. Я вернулся к скамье и приготовился просидеть там всю трагическую развязку «Ромео и Джульетты». То, что только что произошло у меня перед глазами, сбивало с толку. Дело не в том, что Шекспир взял на себя роль брата Лоренцо в середине представления. В конце концов, это с самого начала была его роль, доктор Ферн всего лишь заменял его на один спектакль, а Шекспир всего лишь следовал древнейшему долгу актера – выйти на реплику. Нет, в тупик ставило другое: что же случилось с добрым доктором?Дождь прекратился, но воздух был влажным. Вот вам и залитая солнцем Верона! Меня, в тонкой, пропитанной кровью рубашке, пробрала дрожь – не только от холода. Разумнее было бы пойти и поискать мой камзол в кладовке, но я находился в том инертном состоянии, когда двигаться не хочется даже для избежания неудобства.Вместо этого я смотрел и слушал.Со своего места я наблюдал, как мои товарищи поспешно выходят на сцену и уходят снова, и слушал обрывки фраз, когда печальная история о молодых влюбленных постепенно подходит к концу. Двойная смерть в семейном склепе Капулетти. Появление герцога Эскала и обеих враждующих семей на месте трагедии. Последняя реплика герцога, когда он обрекает оставшихся в живых Монтекки и Капулетти жить с тем, что, хотя и косвенно, принесла их ожесточенная вражда.Пока что – все хорошо… или все плохо.А потом толпа во дворе «Золотого креста» захлопала в ладоши. Искренние рукоплескания, согревающие сердце любого актера, как луч солнца в этот серый, дождливый полдень.Когда стихли аплодисменты, где-то над моей головой из галереи грянула музыка, и «Слуги лорд-камергера» – все, и живые и мертвые к концу пьесы, – вышли и пустились в пляс, чтобы развеять печаль. Доски трещали, и воздух звенел от воплей и гиканья.Мои ноги почти подпрыгивали в такт. Я умирал от желания быть там, вместе с ними. Я чувствовал себя одиноким.Хотя не совсем.Потому что передо мной вдруг появился слуга доктора Ферна, Эндрю Пирман.– Вы не видели моего хозяина? – Выражение его лица было близко к панике. – Я везде его искал.– Мои люди тоже. Он не вышел во второй половине.– Пожалуйста… Мастер Ревилл… все-таки вы видели его?Во второй раз менее чем за полчаса я указал на крытый коридор слева от себя. Во второй раз я дал тот же ответ:– Некоторое время назад я видел, как он входил в одну из тех комнат. Не знаю зачем.Пирман тут же сорвался с места. Я позвал его, не беспокоясь о громкости своего голоса. Ничто не могло перекрыть музыку и шум танца.– Но там никого нет. Бесполезно. Дверь заперта. Я смотрел, как Пирман отчаянно толкает и дергает за ручку дальней двери, но та не поддавалась.Звуки рожков и барабанов над головой, топот ног и приветственные крики толпы все нарастали, пока не заполнили собой двор таверны. За сценой тем временем разворачивалась другая драма. Она отличалась от взволнованных вопросов Шекспира о Хью Ферне. Шекспир тревожился, потому что доктор должен был появиться на сцене, но его нигде не было. Он боялся за пьесу больше, чем за своего друга. Но на лице Эндрю Пирмана я читал неподдельное волнение – даже нечто большее, чем волнение.Он приподнялся, чтобы заглянуть внутрь через маленькое отверстие. Он проделал это несколько раз, но ясно было, что много увидеть он не мог. Пирман был несколько ниже меня. Он посмотрел на меня.– Помогите мне, – сказал он.Я нехотя встал. Как будто предчувствовал, что должно было случиться дальше. Хотя нет, не совсем так. Но я знал, что ничего хорошего ждать не приходится.– Там кто-то есть, лежит на полу, – сообщил Пирман. – Взгляните.Я поднялся на цыпочки и, прищурившись, стал вглядываться в огражденное решеткой пространство. Зная, что я ищу, я увидел на полу что-то, что могло быть и телом, но при таком скудном свете сложно было утверждать. Вероятно, это была всего лишь куча небрежно сваленной одежды. Все же я почувствовал, как желудок у меня сжался.– Может, вы и правы, – сказал я.– Боюсь, что так, – сказал он.Его лоб блестел от пота. Он настойчиво забарабанил в дверь, не переставая звать: «Доктор Ферн! Доктор Ферн!»Дверь была хлипкая – а там, где доски повело, даже зияли щели, – но держалась прочно.– Может, ее закрыли на засов изнутри? – предположил я.– Но здесь есть замочная скважина, – возразил Пирман.При всей своей обеспокоенности соображал он куда лучше меня. Ну да, вы могли бы врезать замок вместе с засовом для пущей уверенности, но вы бы не поставили засов внутри кладовой, где нет иного выхода. Зачем?Пирман отошел от двери на пару шагов. Я решил, что он собирается броситься на нее всем весом, но он жестом подозвал меня, как будто ожидал, что это сделаю я.– Мы должны позвать Оуэна Мередита, хозяина, – сказал я. – Это его собственность. У него наверняка есть ключ.– Я боюсь за доктора Ферна, – ответил Пирман, глядя на меня с подозрением, как будто я каким-то образом был ответствен за нынешнее положение дел. Странным образом вторя словам Шекспира, произнесенным некоторое время назад, он сказал: «Нужда заставит», разбежался и обрушился плечом на дверь. Дерево задрожало, но выдержало.Я по-прежнему был за то, чтобы пойти и привести Мередита, но Эндрю Пирман уже возился с досками около замочной скважины. Он втиснул пальцы в щель, а затем и всю руку, согнул ее и ухватился за кусок обшивки с другой стороны, высунув пальцы. Он принялся дергать доску из стороны в сторону. Кровь прилила к его лицу, а на руке выступили вены. Наконец ему удалось с громким треском отщепить большой кусок дерева. Пирман вынул его и протянул мне. Я осторожно положил его на каменный пол коридора. В то же время что-то в уголке сознания не давало мне покоя. Возможно, меня беспокоил незначительный вред, причиненный собственности хозяина гостиницы. Что ж, если помощник доктора имел серьезные основания так поступать, то, без сомнения, доктор или кто-нибудь еще сумеет возместить ущерб.Я наблюдал, как Пирман вслепую шарит по внутренней стороне двери, просунув в щель неловко согнутую руку.– Не могу ничего нащупать.Он помрачнел, но потом слегка оживился:– Сэр, ваша рука, вероятно, длиннее. Вы не попробуете?Он отодвинулся в сторону. Я просунул руку в неровную щель и принялся ощупывать поверхность. Сначала и мне ничего не попалось, но вдруг кончики моих пальцев коснулись чего-то металлического. Когда пальцы обхватили скользкий металл, я невольно выкрикнул:– Есть!Я мог бы попытаться повернуть ключ изнутри и таким образом попробовать открыть дверь, но сложно было как следует ухватиться за головку и стержень ключа. Вместо этого я крепко зажал его и медленно вытянул из замка, не дыша от страха, что он выскользнет из моей хватки. Медленно я вынул из пролома руку со стиснутым кулаком. На те мгновения, что занял у меня этот процесс, я забыл обо всем. О полутемном коридоре, напряженном взгляде помощника доктора, отдаленных звуках барабанов, рожков и топоте ног со стороны сцены. Только когда я торжествующе поднял ключ, я отметил все это снова. Настоящая цель добывания ключа оказалась на крошечную секунду забыта. Я стоял и спрашивал себя: что делать дальше?– Открывайте, мастер Ревилл.Я повернул ключ в замке ветхой двери. Ключ заскрежетал из-за ржавчины на выемках – видимо, им не очень часто пользовались, – но сама дверь распахнулась внутрь от легкого толчка моей руки. Мое сердце забилось сильнее, когда я увидел, что серая куча на грязном полу кладовой была человеком. Тело лежало на боку, спиной к нам, но, насколько я мог разглядеть его затылок, это действительно был Хью Ферн. Я почувствовал, что Пирман хочет протиснуться вперед, ощутил его горячее дыхание на своей шее.– Господи Иисусе!Он стрелой бросился в комнату и склонился над телом. Почтительно протянул руку и коснулся плеча лежавшего человека. Затем потряс его. Ответного движения, внезапного пробуждения не последовало. Этот человек не спал. По-прежнему на корточках, Пирман наклонился над телом, затем повернулся ко мне. На его лице застыл ужас. Он с трудом выдавил из себя слова:– Боже, это мой хозяин.– Он мертв?Пирман снова взглянул на тело и простонал – долгий звук отчаяния:– Да.– Я позову помощь, – сказал я.Я поспешил вон из коридора. Уходя, я слышал, как Пирман стонет и зовет доктора Ферна.Я хотел убраться подальше. По крайней мере, прежде чем вернуться, нужно привести свидетелей, больше свидетелей, чем один-единственный обезумевший от горя слуга.Главное – самому не оставаться поблизости от трупа. (Не только из-за естественной брезгливости; я внезапно осознал, что я был одним из последних, кто видел доктора Хью Ферна живым, что рубашка моя была в крови, что любой, обнаруживший Николаса Ревилла возле тела, может сделать неправильные заключения. Так случалось со мной и раньше, и если это похоже на расчет – увы, ничего не могу поделать.)Оказавшись на более открытом пространстве позади нашей сцены, я повстречал своих товарищей, слонявшихся вокруг в довольном, несколько покровительственном расположении духа. Действие было закончено. Ромео и Джульетта мертвы. Враждующие семьи объединены общим горем. Все пляски наконец сплясаны. Музыка стихла. Публика была вольна пойти домой или вернуться к своей дневной выпивке и прочим удовольствиям.Я выдохнул имя Хью Ферна, но мне не пришлось больше ничего добавлять. На моем лице, должно быть, отразилось что-то из настоящей трагедии, разворачивавшейся в коридоре «Золотого креста». Я махнул рукой в сторону крытого прохода.Шумная компания «Слуг лорд-камергера» увлекла меня с собой. У некоторых из нас костюмы были запятнаны кровью: Парис, Джульетта, Тибальт – все мы побывали в сражениях. Всей толпой мы поспешно прошли вдоль по коридору и за дверь дальней комнаты. Я был в хвосте, но через головы остальных разглядел все, что происходит.Эндрю Пирман был там же, где я его оставил. Он стоял на коленях у тела своего хозяина, которое было уже перевернуто на спину. Пирман прижимал ладони к лицу, как будто не мог больше вынести вида трупа. Хью Ферн, по-прежнему в одежде францисканского монаха, лежал, глядя в потолок комнаты, ставшей его последним пристанищем. Лицо его исказила гримаса ужаса, зубы были обнажены. Глаза выпучены. В его смерти не приходилось сомневаться. Как и в том, каким образом она произошла. Почти посредине его груди в складках пропитанного кровью одеяния монаха торчала рукоятка кинжала.Тело вынесли и положили у входа в узкий коридор – но не раньше, чем отправили пару слуг за простыней, чтобы постелить на землю. Возникло странное ощущение, что время остановилось. Люди – актеры, гостиничная прислуга, горожане, не успевшие разойтись после представления, – сновали, сменяя друг друга, возле тела. Кто-то пришел поглазеть, иные казались по-настоящему потрясенными. Шекспир проводил срочное совещание с Бербеджем и Томасом Поупом – последний все еще был одет в костюм кормилицы Джульетты, неуместный в данной обстановке. Я подумывал было уйти, но присутствие большого количества народа несколько успокаивало. К тому же, так как именно я обнаружил тело, я чувствовал себя обязанным остаться. Эндрю Пирман потерянно бродил по двору. Как покинутый пес, он не мог далеко отойти от своего хозяина.Послали за коронером, но посланный вскоре возвратился и сказал, что тот занят другим покойником, а тело Хью Ферна следует подержать еще несколько часов. Но где? Оуэн Мередит не выказывал большой охоты размещать покойного доктора в «Золотом кресте». К счастью, проблема была решена с появлением на сцене нового действующего лица.Мне он, впрочем, не был незнаком. Протискиваясь сквозь толпу, появился тот самый тип с отвисшим подбородком, которого я повстречал у Вильяма Сэдлера в Крайст-Черч. Одет он был так же хорошо, как и в тот вечер. На одни его башмаки мне пришлось бы копить несколько месяцев. Он вынул дорогие восьмиугольные часы и с нарочитой важностью посмотрел на них – уж не знаю зачем, если только он не хотел произвести на нас впечатление своим богатством и положением. Установив время, он встал над телом Ферна, потер руки, а затем наклонился, чтобы осмотреть его раны. Я тем временем обратил внимание на кое-что странное, возможно, меня навели на эту мысль великолепные башмаки появившегося человека.Странность была связана с ногами Хью Ферна. В какой-то момент перед своим первым выходом на сцену в качестве брата Лоренцо он поменял нарядные туфли с серебряными пряжками на более простую обувь, более подходящую для бедного монаха, которого он играл. Не знаю; где он достал эти башмаки, но мне доставило удовольствие, что он послушался совета молодого актера. Теперь же, когда он лежал мертвый во дворе «Золотого креста», на нем вновь были его собственные туфли – те самые, украшенные серебром и из тонкой кожи. В остальном он по-прежнему был одет как францисканец – в серую рясу, правда перепачканную кровью. Сменились только его башмаки. Я ничего не понимал.Кинжал тем временем оставался там же, где и был, – в груди Хью Ферна. Присев на корточки и вынув носовой платок, новоприбывший обернул его вокруг окровавленной рукоятки кинжала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36