https://wodolei.ru/catalog/sistemy_sliva/sifon-dlya-rakoviny/ploskie/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Неподалеку от нас две женщины вцепились, каждая со своей стороны, в мужчину и тащили его, будто хотели разорвать надвое. Прямо перед нами молодой, скромно одетый парень церемонно снял свою университетскую шапочку, а затем наклонил голову, как бык, и набросился на джентльмена куда более почтенного возраста. Молодая голова поразила пожилое брюшко, и мужчины, не удержав равновесия, повалились вниз, еле переводя дух.– Ссора, вы сказали, – повернулся я к Сьюзен. – Это что, типичная оксфордская ссора?– Город и университет никогда не придут к согласию. – Она пожала плечами. – Любого повода достаточно для драки.«Город и университет». Я уже слышал это выражение несколько раз с тех пор, как попал в Оксфорд. Не понадобилось много времени, чтобы понять всю натянутость отношений между студентами университета и городскими обывателями. Они, эти отношения, явно выражались в оскорблениях или ядовитых насмешках – или же просто в пристальных взглядах, – которыми обменивались через улицу. Но впервые я наблюдал, как враждебность перешла в открытое насилие. По отстраненному, почти веселому тону, которым Сьюзен отозвалась о сцене, видно было, что такое в Оксфорде – дело обычное.– А колокола призывают всех к оружию?– У Святого Мартина бьют тревогу горожане, а колокола церкви Святой Марии созывают студентов. Вам не пришлось бы долго оставаться здесь, Николас, чтобы начать узнавать звон этих двух колоколен.Отличить одни колокола от других было несложно: мерные, более торжественные звуки у Св. Марии резонировали с более резкими, нестройными нотами из церкви у Карфакса. Точно так же можно было отличить друг от друга и обе сражающиеся стороны: студенты были по большей части моложе своих противников, а на некоторых из них было студенческое платье. Забавно было наблюдать за школярами, кружившимися в сумерках, как оборванные летучие мыши, хотя в то же время это слегка шокировало (особенно такого человека, как я, наивно полагавшего, что за учением по пятам непременно идет вежливое обхождение).– Я-то думал, они используют свои головы для размышлений, а не бодания, как бараны.– Весьма неспокойный народ.– Горожане?– Студенты.Я заметил, что она смотрела на происходящее внимательно и с интересом. Большинство женщин ее круга постарались бы держаться подальше от волнений на улицах. Но Сьюзен Констант, заслышав упреждающие колокола, сразу устремилась к источнику шума и беспорядка.Мы стояли на безопасном расстоянии от схватки – по крайней мере, я так думал. Но в этот самый момент какой-то снаряд дугой вылетел из мрака и, ударившись о землю, заскакал у наших ног. Инстинктивно я отпрыгнул назад и миг спустя увлек за собой Сьюзен – от греха подальше. Предмет, круглый и крепкий, но с вмятинами, как у пушечного ядра, покатился за нами, как будто в погоню. Сьюзен наклонилась рассмотреть его. Она подняла его и рассмеялась:– Это каравай. Смотрите, и очень черствый. Это весьма бережливая битва. Выбрасывают только то, что не могут съесть.– Это, однако, мог быть и камень.– Хуже: это могли быть отбросы.Сьюзен стряхнула мою сдерживающую руку и уронила каравай на землю, хотя за секунду до того у нее был такой вид, будто она собиралась кинуть его обратно в гущу сражения. Это была женщина, которая знала, чего хочет. Что ж, если она хочет стоять поблизости от летающих караваев или камней – пускай. Я мог бы даже оставить ее там. Но мой обратный путь в гостиницу, в укрытие, лежал через самую середину этого исступленного безумия, и, пока все не успокоится, мне некуда пойти.Я поискал глазами широколобого бугая-студента и его почтенного противника, но они уже слились с бурлящей толпой. Их место заняла еще более несообразная пара. В нескольких ярдах от нас высокий молодой человек в студенческом облачении подвергался ударам по голове со стороны приземистой женщины. Она пользовалась не руками, но каким-то продолговатым предметом – я не сумел понять каким. Студент поднял руки, пытаясь отражать удары. Каждый раз, когда это импровизированное оружие опускалось на голову несчастного, женщина отпускала нелицеприятное замечание о своем противнике; ее голос четко раздавался поверх набата и шума схватки:– Что, спрятал мужество в штанах? Шмяк! – Ах ты, ученый олух! Бум! Где же я встречался с такой манерой выражаться?Ах да…Только я собрался спросить у своей спутницы что-нибудь вроде: «Эта женщина случайно не?…» – как Сьюзен Констант шагнула вперед и закричала сама:– Вильям! Вилл Сэдлер! Кормилица Рут!Мужчина и женщина прекратили свои занятия – то бишь отступление и нападение соответственно – и посмотрели на Сьюзен. Озарение настигло всех одновременно. Я не знал молодого человека, но низенькая женщина была госпожа Рут, старая кормилица Константов. Она опустила свое боевое орудие и уставилась на студента. Позади них продолжала кружиться толпа, как сборище лишившихся рассудка танцоров, но эта пара стояла, так сказать, на авансцене.– Вильям Сэдлер, это ты? – сказала она.– Госпожа Рут, это вы! – сказал он. – Я так и подумал.Странное обхождение – обмениваться именами после обмена ударами, хотя «обмена», собственно, не было: удары сыпались в одну сторону.– Что ж ты не сказал, глупый студент? Знаешь ведь, я плохо вижу.– Я был слишком занят, уклоняясь от вашего оружия.– Оружие, Вильям Сэдлер! Да это просто вяленая рыба. Она даже не свежая. Ты не можешь утверждать, что тебе было больно.В сгущавшихся сумерках матрона протянула предмет, который действительно мог быть сушеной треской, о которой она говорила. Лично я не видел большой разницы между тем, бьют тебя по голове мокрой рыбиной или сухой – хотя в любом случае вряд ли это принесло бы сильные повреждения, – но госпожа Рут говорила с некоторым знанием дела. Кто осмелился бы возражать ей?– Вот прекрасная битва, – проговорила Сьюзен Констант, поддевая ногой круглый каравай. С тех пор как позвала по имени студента и старую кормилицу, она молчала. – Прекрасная битва, в которой дерутся благами земными, хлебами и рыбами. Может, от этого они чудесным образом умножатся.Студент рассмеялся в ответ – грубый смешок, одно-единственное «ха!». Видно было, что вяленая рыба не могла сильно повредить ему.– Отчего все затеялось? – спросил я, приветствуя госпожу Рут легким поклоном.Мой вопрос, казалось, еще больше развеселил этих троих.– С таким же успехом вы можете спросить, почему собака с кошкой шипят и рычат друг на друга, – ответила Сьюзен. – С вами все в порядке, Вильям?– Кто этот тип? – сказал студент, не давая себе труда ответить на вопрос.В пылу бушевавшего боя Сьюзен Констант представила нас так спокойно, словно мы находились на званом обеде.– Это Николас Ревилл, из тех актеров, которые приехали развлечь наши семьи. Николас, это Вильям Сэдлер, человек, за которого надеется выйти замуж моя кузина Сара.– А, господин Ревилл, – вмешалась госпожа Рут. – Вы помогли мне тогда на дороге. Я помню вас.– А я вас, мадам.– Вы будете играть в «Ромео и Джульетте»? – спросил Вильям Сэдлер.– И в других вещах, помимо нее, – сказал я.– А где же ваш приятный юный друг, тот, другой, что нес меня, когда меня ранили? – снова встряла госпожа Рут.Я заметил, что она все еще держит свою сушеную рыбу, так сказать, не вкладывая в ножны, наготове для следующего врага.Но прежде чем мы смогли поболтать о приятности Абеля Глейза и о пьесах, которые собирались ставить «Слуги лорд-камергера», и о прочих милых пустяках, нас прервал новый поворот событий в карфакском побоище. Колокола зазвонили еще яростнее, крики стали еще громче, а град предметов, летавших в воздухе, – еще плотнее. Посреди этой суматохи со стороны вдруг раздался звук трубы, как будто за сценой заиграли фанфары. Да, прямо как в настоящей битве, подумал я (не то чтобы я участвовал хотя бы в одной).Машинально мы повернулись на звук рога. Позади нас по Хай-стрит поднималась наиболее роскошно одетая группа людей, какую я только видел вне двора королевы Елизаветы. Их путь освещали факелы, которые несли их спутники по бокам группы. Дымящий свет плясал по лицам, что были суровы и морщинисты, и телам, что были в основном сгорбленны и сморщенны. Но их одежды! Ярко-зеленые одежды, небесно-голубые, пунцовые. Как будто множество цветочных клумб решили встать и прогуляться в середине ночи. Хлопотливый Бартоломью Ридд, занимавшийся костюмами актеров у «Слуг лорд-камергера», пришел бы в полный восторг от такого убранства.Мне не требовалось объяснять, кто были эти господа. То было само величие университета, главы домов и колледжей, сопровождаемые своей свитой, угрожающе размахивавшей факелами. Один из этой свиты, стоявший впереди, сжимал медную трубу, а другой, с мрачным лицом, имел при себе здоровую алебарду. Другие были вооружены длинными и крепкими палками, не считая закопченных факелов.– Бульдоги, господи боже! – проговорил Вильям Сэдлер.Я не видел никаких собак, но готов был принять его слова на веру.Затем с противоположной стороны, где дорога смыкалась с Карфаксом у церкви Св. Мартина, вышел другой отряд мужчин. Их одеяние было не так великолепно, как у первой компании, но и они несли на себе печать власти. Это значит, что они были среднего возраста или старше, выражение лица у них было серьезным, сопровождала их собственная вооруженная свита с факелами. Человек во главе этой процессии имел поблескивавшие в свете огня регалии, и я догадался, что он был мэром Оксфорда. Это были главные граждане города, то есть олдермены и именитые горожане, участвовавшие в самоуправлении. В их полномочия входило следить за поддержанием общественного порядка и должным образом наказывать нарушителей оного.Обе группы настороженно остановились в нескольких ярдах друг от друга. На мгновение я подумал, не перейдут ли и они тоже или, скорее, их свита к ударам. Но то были почтенные люди, сознававшие собственное достоинство, не говоря уже о незапятнанном великолепии их одеяний. Они были здесь для того, чтобы загасить пламя, а не раздувать его. Мы вчетвером – госпожа Рут, Сьюзен Констант, Вильям Сэдлер и я – занимали очень неудобную позицию – на виду, почти посредине. Я заметил, что Вильям Сэдлер слегка прикрыл свое лицо рукавом. Я тоже испытывал смутное чувство стыда, несмотря на то что попал на это сражение с опозданием и совсем не принимал в нем участия.Весть о присутствии двух групп властей предержащих, казалось, довольно быстро распространилась по мятежной толпе. Те, что продолжали драку на земле, поднимались, делая вид, будто случайно упали. Некоторые личности с краев спешили растаять в темноте. В одно мгновение воздух, насыщенный проклятиями и стонами, палками и летающим хлебом (а может, и летающей рыбой), опустел. Даже дикий перезвон церковных колоколов притих, пока не замер вовсе, издав последний пронзительный звук. Затем обе компании сопровождающих двинулись, как по команде, прямо в середину стремительно растворяющейся массы. Мрачного вида парень с алебардой прошел около меня.– Пойдем! – прошипел кто-то мне на ухо.Это был Вильям Сэдлер. Он потянул меня за камзол.– А как же…Но Сьюзен Констант и старая кормилица уже исчезли.Я следовал за Сэдлером, который поспешно устремился в противоположном направлении, прочь от Корнмаркет и вниз по улице, известной как Саутгейт. Мы были не одиноки. Другие фигуры изо всех сил старались слиться с окружавшим их мраком. Из моего небольшого опыта знакомства с лондонским дурным поведением мне известно, что нужно делать, когда сталкиваешься с представителями закона, несущими большие палки. Вы берете ноги в руки. Власти, вероятно, не станут разбираться в том, кого они осыпают ударами, и на их стороне – вся сила закона. В данном случае было целых две силы закона, город и университет, а посему шансы быть битым удваивались.Мы шли не больше нескольких секунд, как вдруг колокола снова зазвонили. На этот раз вместо взволнованного перезвона, созывавшего школяров и горожан драться на Корнмаркет, мы услышали ровный, настойчивый звук.– Вечерний звон, Вечерний звон – сигнал для гашения огня и тушения света. (Прим. перев.)

– сказал Вильям Сэдлер.Я позволил ему вести себя. Что знал я об Оксфорде и его особенных обычаях? Может, здесь любого, пойманного на улице после того, как прозвонил вечерний звон, вешают, топят и четвертуют бульдоги, а может, погребают заживо под тысячами книг.Мы свернули налево в боковые ворота и очутились на большой открытой площади, окруженной сплошной линией домов. Меня удивил шум бегущей воды, слышный, несмотря на колокол, но потом я разглядел мерцание фонтана в центре. Я решил, что это колледж Вильяма Сэдлера. И он вроде бы подтвердил эту догадку, уверенно пробираясь по темному четырехугольнику, где только в паре окон на дальней стороне изредка вспыхивал свет; все здесь казалось тихим и спокойным после беспорядков в Карфаксе. На фасаде здания, вдоль которого мы шли, чернели проходы, казавшиеся моему взбудораженному воображению отверстиями в пещерах. Сэдлер остановился у третьего или четвертого из них.– Сюда, – сказал он.– Куда «сюда»?– В Крайст-Черч, бывший Кардинальский колледж, а в свое время – и колледж Короля Генриха Восьмого. Моя комната на третьем этаже.Мы ощупью поднялись по темной лестнице. Я стоял, пока он возился с ключом. Затем постоял еще немного, когда он вошел в комнату, нашел привычной рукой трутницу и зажег несколько свечей. Это были хорошие свечи, не какие-нибудь сальные. В комнате было тепло от огня, дремавшего в очаге.– Входите, мастер Ревилл.– Николас. Ник для друзей.Вильям указал на скамейку с дальней стороны стола, заваленного книгами. Я сел и огляделся. Стены были украшены панелями. В углу стояла кровать с пуховыми перинами. И здесь жил всего один человек. Должным образом обставленная, хорошо освещенная и отапливаемая комната отнюдь не походила на келью.– Узрите жилище студента, – произнес Сэдлер. – Это не то, что вы ожидали?– Я думал, это что-то более… монашеское, что ли.– Не все мы созданы быть монахами – даже если бы они еще существовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36


А-П

П-Я