От одной мысли, что такое возможно, у нее закружилась голова. Но сказанное доктором было столь чудовищно, что в это с трудом верилось.
– Это ведь всего лишь предположение, да?
Айзенменгер внезапно перестал вышагивать по комнате и остановился как вкопанный. Он резко повернулся к Елене:
– Три человека либо умерли, либо исчезли при таинственных обстоятельствах. Тернер разбился насмерть – это считается несчастным случаем, но только если отбросить предысторию. Хартману выпало сомнительное удовольствие проводить вскрытие жертвы Протея, и теперь его шантажируют, вынуждая фальсифицировать результаты. – Доктор покачал головой. – Сама подумай, не многовато ли для простого несчастного случая в захолустной лаборатории.
Слова Айзенменгера заставили Елену задуматься.
– «ПЭФ» не стал бы вести подобные разработки по собственной инициативе. За всем этим кто-то стоит.
– Больше, чем просто кто-то…
Айзенменгер и Елена переглянулись.
– Какое-то национальное ведомство, – одними губами прошептала она.
Доктор кивнул:
– Какое-то. Может, наше, а может, и не наше. – Под окнами прогудел автомобиль, и Айзенменгер выглянул в окно. – В нашем мире только государство считает себя вправе по собственному усмотрению лишать своего гражданина жизни, – так же тихо, как Елена, прошептал он.
Девчушка скулила, видимо умоляя его остановиться, но скотч, которым был залеплен ее рот, не давал ей возможности произнести ни слова. Впрочем, Розенталя это только возбуждало. Тем же самым скотчем он связал ее по рукам и ногам, заклеил глаза и, как ему нравилось думать, «пользовался ею». При этом он знал, что ей самой это не может не нравиться. Бобби скулила, и это было частью игры: она исполняла свою роль, он – свою. Иногда он принимался ласкать ее и приходил в восторг, чувствуя, как тело девушки откликается на его ласки, видя, что она получает от игры такое же удовольствие, как и он сам.
А то, что на ее теле осталось несколько синяков, что он до крови прокусил девушке сосок, так что та завизжала от боли, так ведь это случайно. Он прошептал ей в ухо:
– Ну давай сделаем это еще разок, Бобби.
Она заскулила еще сильнее. Ну просто прелесть, а не девочка!
– Ну давай, Бобби. Давай еще разок, будь паинькой.
Она извивалась, стараясь освободиться от пут, но колени так и не раздвинула. Розенталь притворно вздохнул:
– Ну вот еще!..
Судя по тому, что в ее сумочке он нашел распечатанную пачку сигарет, девушка курила. Видимо, считала, что с сигаретой она выглядит взрослой. Что ж, ей же хуже. Прикурив сигарету и воткнув ее в пах упрямицы, Розенталь не без удовольствия подумал, что, возможно, такой метод заставит ее бросить курить.
Люк был потрясающим любовником. Минутами, которые казались Беверли часами, они не разжимали объятий. Он замирал внутри ее, и она, выгибаясь дугой, старалась задержать это мгновение как можно дольше. Вот и сейчас Люк наклонился над ней, обхватив ее напрягшиеся груди ладонями, от чего их обоюдное наслаждение становилось еще сильнее. Она открыла глаза и увидела, что Люк смотрит на нее и улыбается:
– Тебе хорошо?
– Да… Да, – прошептала она.
Люк выпрямился, обхватил руками ее бедра и начал ритмично покачиваться. Чувствуя, как волна наслаждения вновь начинает захлестывать ее, Беверли подумала, что с этим удовольствием не сравнится никакой массаж.
Айзенменгер разбудил Елену посреди ночи. Когда около часа она отправилась в постель, доктор все еще продолжал ходить по комнате, поглощенный своими мыслями. Сейчас он, сидя на краешке кровати, тихонько тряс ее за плечо, вполголоса уговаривая проснуться. Елена нехотя открыла глаза и посмотрела на часы – те показывали половину пятого.
– Что? – произнесла она заспанным голосом.
– Нам нужно ехать. Думаю, я знаю, где следует искать Карлоса.
– Где? – Елена присела в постели, ее сон как рукой сняло.
– На Роуне.
Розенталь разъяснил Бобби, что негоже девочке быть столь неблагодарной – уж он-то знает толк в сексе, как никто другой. Малышка быстро оценила его аргументы, но все равно продолжала выказывать признаки недовольства: распустила нюни, расхныкалась и вообще выглядела мрачнее тучи. Хорошо хоть перестала обзывать своего учителя всякими нехорошими словами.
Розенталь в очередной раз наполнил ее бокал шампанским и, усевшись на кровать рядом с Бобби, принялся наблюдать за ней. Она опустошила бокал одним глотком, и Розенталь неодобрительно покачал головой. Этой глупышке еще многому предстояло научиться, прежде чем у нее появится вкус к настоящей жизни.
– Хочешь остаться на ночь? – спросил он. – Или вызвать тебе такси?
Бобби хлюпала носом. Даже с заплаканными глазами и размазанной по лицу косметикой она выглядела милашкой. Если бы не ее симпатичная мордашка, он вряд ли обратил бы на нее внимание в баре.
– Я лучше пойду, – промямлила она.
Он кивнул, подошел к телефону и вызвал такси. Провожая Бобби, он протянул ей две стофунтовые купюры. Бобби попыталась было отказаться, но прочитала в глазах Розенталя, что делать этого не стоит, взяла деньги и выскользнула за дверь.
Оставшись один, Розенталь выключил в комнате свет, вернулся в постель и принялся ждать. Если он что и умел в этой жизни, так это ждать. Он ждал долго, ждал годами – вот главное, чему его научила служба. Тот, кто не умеет ждать, не задерживается там надолго, потому что именно в тишине ожидания ведется подготовка, именно так планируются операции, но самое главное – в такие периоды выковываются холодный ум, железная воля и выносливое тело.
Проявлять терпение, хранить молчание. Его учили, что для солдата это самые важные качества. Стрелять не целясь, убивать хладнокровно, не испытывая при этом никаких чувств, воспринимая убийство как часть своей работы, выживать в экстремальных обстоятельствах – это, конечно, необходимо, но все эти навыки ничего не стоят без умения ждать и способности хранить молчание, когда оно на вес золота.
Комната вобрала его в себя, окутала темнотой и превратилась в пустоту, в ничто – в четыре голые стены, где не было слышно даже его дыхания.
Его отец умер молодым, но все равно слишком поздно. За шесть лет, которые Розенталь прожил с ним, он успел увидеть и навсегда запомнить достаточно, чтобы не сожалеть о его смерти. Отец был человеком крайне жестоким и обожал насилие, чего Розенталь никогда не мог ему простить. В определенных ситуациях жестокость необходима, но упиваться ею, получать удовольствие от чужой боли нельзя. Насилие – это средство, но никак не цель.
Он не считал себя исключительным ребенком. Возможно, более сдержанным, более сосредоточенным, но не озорником и уж тем более не хулиганом. Учился превосходно, в спорте неизменно был первым. Вступил в армию, потом в спецслужбы – быстро, не прилагая к этому каких-либо особенных усилий. Жизнь текла сама собой, единственным эпизодом, несколько выбившим Розенталя из колеи, стала его собственная смерть на пятом году службы – его убили, наемники на Ближнем Востоке. Но прошло совсем немного времени, и это обстоятельство оказалось очень даже удобным. Нельзя сказать, что в армии ему жилось плохо, однако формальная смерть обернулась для Розенталя приятным сюрпризом – сам того не желая, он получил полную свободу, такую, о которой никто другой не мог даже мечтать. В результате Розенталь сделал быструю карьеру «чистильщика», если так можно назвать его нынешнюю работу, и репутация надежного профессионала приносила ему достойное вознаграждение. Даже правительство Ее Величества находило, что этот несуществующий «некто» весьма полезен.
Задание по прикрытию «ПЭФ» стало для Розенталя логичным продолжением его недолгой работы по проекту «Протей» в качестве консультанта по безопасности. Как водится, когда все пошло наперекосяк, все шишки посыпались на него.
Было бы намного легче, если бы информация, на которой основывалась вся операция, была проверенной. На протяжении своей карьеры Розенталь не раз попадал в ситуации, когда ему приходилось спасать положение и «зачищать» ошибки напортачивших ученых. Из-за подобных мудаков он потерял немало хороших товарищей – все эти горе-ученые не стоили даже мизинца любого из них. В истории с «ПЭФ» все пока шло более-менее гладко. Операция близилась к завершению. Оставалось кое-что подчистить, и все, дело будет сделано.
Главное – выждать. Если нужно – сидеть в засаде дни, недели, месяцы. Возможно, годы. Чтобы в нужный момент…
Розенталя начинало медленно клонить в сон.
В кармане пиджака завибрировал телефон. Бесшумно протянув руку к стулу, он одним движением достал его и ответил «да» прежде, чем сигнал вызова повторился.
Передвижение. Объекты Ф и А. Направляются на север.
– Докладывать каждый час.
Он положил телефон на стул. Ну вот. Лед тронулся.
Оценив ситуацию, Розенталь решил, что может позволить себе час сна, прежде чем примет руководство действиями подчиненных. Он закрыл глаза и моментально уснул.
Но тут же непонятно откуда возникшая мысль заставила его проснуться. Какое сегодня число? Он потерял счет дням, но быстро подсчитал, что вчера было двадцатое, значит, сегодня двадцать первое, а стоявший у изголовья кровати будильник подсказал, что двадцать первое наступило два часа сорок пять минут назад.
Не лучшее время для телефонного звонка, но лучше его сделать сейчас, возможно, потом у него не будет на это времени.
Розенталь поднялся с постели, оделся, бесшумно выскользнул на улицу и зашел в будку телефона-автомата. Оттуда он совершил ставший уже традиционным ежегодный звонок, чтобы поздравить мать с днем рождения и заверить ее, что она все еще не одна.
Утренний телефонный звонок развеял приятные сны Беверли. Проснувшись, она обнаружила, что лежит в постели одна, и действительность окрасилась для нее отнюдь не в радужные тона. Такова жизнь: ночные радости неизменно сменяются утренним одиночеством.
– Да, слушаю.
– Беверли? Это Джон Айзенменгер. Мы в Карлайле, на пути в Шотландию. Я подумал, лучше, если вы будете в курсе.
– Что вы там забыли?
Айзенменгер ответил уклончиво:
– Может я, конечно, ошибаюсь, но решайте сами. В любом случае, это наш единственный шанс.
Тогда не ошибайся.
– Но вы все взвесили?
– Послушайте, сейчас я не могу вам всего объяснить. Просто мне, кажется, удалось вычислить место, где он мог бы прятаться.
Беверли верила в детективные способности Айзенменгера, а потому не стала с ним спорить.
– Если будет что-нибудь новое, я сообщу, – коротко сказала она.
– И мы тоже, – прозвучало в ответ.
Путешествие оказалось долгим и утомительным. До Карлайла они добрались без приключений и сравнительно быстро, но за ним дороги стали уже, и на въезде в Глазго они попали в плотную пробку. И хоть позднее количество машин на дорогах заметно поубавилось, сами дороги становились все более разбитыми и от широкого двухполосного шоссе остались одни воспоминания. Лето еще не наступило, но даже в это время года шотландское высокогорье, казалось, привлекало туристов не меньше, чем надоедливую мошкару. Погода тоже не радовала, впрочем, Айзенменгер и Елена на отдых и не рассчитывали. В первые часы их пребывания в Шотландии небо заволокли низкие облака, потом начался отвратительный затяжной дождь, и к тому моменту, когда машина доктора подъезжала к Форт-Уильяму, хляби небесные разверзлись окончательно.
В результате в Аллапуле они оказались лишь к восьми вечера. Елена, предвидя такой поворот событий, заранее раздобыла телефон единственной местной гостиницы и заказала номер. Об ужине они даже не вспомнили.
Получив сообщение, что Айзенменгер и Елена миновали Глазго и продолжают двигаться на север, Розенталь сразу понял, куда они направляются. Его людям не удалось вычислить Ариаса-Стеллу, поэтому, следуя на некотором расстоянии за машиной доктора, он ничего не терял, однако ему нужно было отыскать Карлоса первым. В правильном направлении вели свой поиск доктор и адвокат или же нет, Розенталя сейчас не интересовало. Если они и ошиблись, он все равно не будет в проигрыше.
Не отрывая взгляда от дороги, он совершил несколько телефонных звонков – предупредил своих людей и вызвал вертолет. В любом случае на подготовку операции уйдет несколько часов, к тому же погода была отвратительной и изменений к лучшему не предвиделось. Тем не менее Розенталь не позволял раздражению одержать над ним верх. Во времени он ограничен не был, особенно теперь, когда продвигался за машиной Айзенменгера к островку, затерянному у северо-западного побережья Шотландии. Никуда они оттуда не денутся.
Розенталь улыбнулся своим мыслям. Покинув Лондон, они, вероятно, решили, что им ничего не угрожает. Но как только они окажутся на Роуне, у него наконец появится возможность решить хотя бы часть проблем – независимо от того, там Ариас-Стелла или нет.
Зазвонил телефон. Если не считать старухи с косой, Ламберт был последним, чей голос ей сейчас хотелось бы услышать.
– Как я понимаю, вы нездоровы.
– Совершенно верно, сэр. Грипп. Косит всех, направо и налево.
По телефону голос шефа казался механическим, трудно было даже предположить, что он принадлежит человеческому существу.
– Ну-ну.
Как это у него получается? Превратить одно короткое слово в целый пассаж недоверия?
– Так точно, сэр.
Повисла мучительная пауза, вымотавшая Беверли не меньше, чем любые слова, которые мог бы в этой ситуации сказать Ламберт. Некоторое время в трубке раздавалось лишь легкое потрескивание, но, казалось, даже оно было пропитано недоверием и скептицизмом. Наконец Ламберт произнес:
– Выздоравливаете?
– Думаю, да, сэр.
– И когда вы намерены приступить к работе?
Беверли и сама раздумывала об этом. Отъезд Джона с Белоснежкой оставил ее в некоторой растерянности, она до сих пор не была до конца уверена в правильности этого решения. По большому счету, она вполне могла подождать от них известий в участке, вдыхая драконовские испарения Ламберта.
– Возможно, завтра, сэр.
Если Ламберт и подпрыгнул от радости до потолка, он сделал это совершенно бесшумно, по крайней мере на его тоне это никак ни отразилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56