https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/uglovie/
Когда Мейер на мгновение запнулся, он спросил:
– Позвольте задать вам личный вопрос, доктор. Вы действительно вступили в коммунистическую партию?
– Членского билета у меня никогда не было. Но это не имеет значения. В горах – не до билетов. Главное состоит в том, что я связал себя с Иль Лупо и всем тем, что стояло за ним: диктатурой пролетариата, порядком, устанавливаемым силой.
– Могу я узнать, почему?
– Все очень просто, – Мейер всплеснул руками. – Для меня такой шаг был самым естественным. Я видел крушение либерализма. Сам стал жертвой диктатуры одного человека. Я понимал необходимость равенства, дисциплины, перераспределения капитала. Видел глупость и упрямство угнетенных. И мне казалось, что Иль Лупо предлагает единственное разумное решение.
– А его угроза Джакомо Нероне?
– Она полностью соответствовала логике момента.
– И вы согласились?
– Мне… Я не могу сказать, что не согласился.
– Вы переговорили об этом с Джакомо?
– Да.
– И что он ответил?
– Как это ни странно, монсеньор, оп тоже согласился с Иль Лупо, – лицо Мейера затуманилось. – Он сказал: «Нельзя верить в одно, а действовать по-другому. Иль Лупо прав. Если хочешь создать совершенный политический механизм, необходимо выбросить все ненужные детали. Иль Лупо не верит в Бога. Он верит только в реально существующего человека, так что его действия вполне логичны. Алогичный у нас ты, Мейер. Ты хочешь съесть омлет, но не желаешь при этом разбить яйца».
– И вы нашли, что на это ответить?
– Боюсь, я не смогу назвать мой ответ достойным. Нероне, конечно, сказал правду. Но я спросил: как можно соединить его признание, что проделанное им не имеет будущего, с его готовностью умереть за то, что он сделал?
– И что же Нероне?
– Он указал, что и его действия подчинены определенной логике. Он верил, что Бог – идеален, а человек, после изгнания из рая, несовершенен, и, отсюда, в мире всегда будут беспорядок, зло и несправедливость. Нельзя создать систему, которая избавит мир от всего этого, потому что люди, управляющие ей, так же несовершенны. Единственное, что возвышает человека и удерживает его от самоуничтожения, – сыновние отношения с Богом и братские – с человеческой семьей. Дела Джакомо – выражение этих отношений. Между ним и Иль Лупо неизбежен конфликт, ибо несовместимо то, во что верит каждый из них.
– И Иль Лупо, будучи вооружен, должен уничтожить его?
– Именно так.
– Почему же он не ушел?
– Шла речь и об этом, – вздохнул Мейер. – Я предложил ему взять Нину и мальчика и уехать в другое место. Он отказался. Заявил, что Нине не причинят вреда, а он сам давным-давно перестал бегать от опасности.
– И он остался в Джимелло?
– Да. Я ушел в горы, а за день до того, как Иль Лупо привел свой отряд в Джимелло Миноре, вернулся в деревню. Партизаны решили использовать мой дом как штаб и послали меня, чтобы я в нем прибрался. Кроме того, Иль Лупо попросил еще раз переговорить с Джакомо Нероне и убедить его изменить решение…
…Стоял теплый день, шумно стрекотали цикады. Нероне и Мейер гуляли по саду среди смоковниц и неспешно рассуждали, что произойдет, когда Партизаны спустятся с гор. Уговоры доктора ни к чему не привели. Джакомо твердо отказался покидать деревню, и Мейеру осталось лишь сообщить, какую участь уготовил ему Иль Лупо.
– Он высказался предельно ясно. Сначала тебя опозорят, затем – расстреляют.
– Как же он собирается опозорить меня?
– Деревню должны занять на рассвете. Тебя арестуют и приведут сюда для немедленного суда.
– Каковы обвинения?
– Дезертирство из армии и сотрудничество с немцами.
Нероне сухо улыбнулся:
– Ему не потребуется больших усилий для сбора доказательств. Что потом?
– Тебя приговорят к смерти и сразу же приведут приговор в исполнение.
– Каким образом?
– Расстреляют. Это будет военный суд, трибунал. Иль Лупо хочет соблюсти все формальности.
– А Нина и мальчик?
– Их не тронут. Так, во всяком случае, распорядился Иль Лупо. Наказанием женщины и ребенка он может вызвать лишь неприязнь населения.
– Умница. Я им восхищаюсь.
– Еще раз напоминаю тебе, что в твоем распоряжении восемнадцать часов, если ты захочешь уйти. Я могу дать тебе денег. Тебе, Нине и ребенку их хватит на два месяца. Ты получишь деньги при условии, что уйдешь до рассвета.
– Я остаюсь. Мое решение неизменно.
– Тогда и говорить больше не о чем?
– Не о чем. Я благодарю тебя, Мейер, за твои старания, Мы – добрые друзья. Я это ценю.
– Да… чуть не забыл.
– Что же?
– Где ты будешь в девять утра?
– Я помогу Иль Лупо избежать лишних хлопот. И приду сюда.
– Боюсь, так не пойдет. Он хочет, чтобы тебя привели под конвоем.
– Не может же он требовать исполнения всех желаний? Я приду сам, в девять утра.
– Я передам ему.
– Вот и отлично.
Вое, что хотелось сказать, они облекли в слова, но ни один из них не знал, как распрощаться, поэтому оба молча продолжали ходить по тропе. Первым не выдержал Мейер:
– Очень жаль, что так все заканчивается. Это, конечно, не мое дело, но я хочу знать: что ты теперь собираешься предпринять?
Нероне не замедлил с ответом:
– Пойду к отцу Ансельмо, чтобы он исповедовал меня. Затем соберу кое-что в хижине и отнесу Нине. Поднимусь на виллу и спрошу графиню, не сможет ли она приютить у себя Нину и мальчика, пока все не закончится. Анна-Луиза – англичанка, а Иль Лупо достаточно умен, чтобы не сердить тех, кто дает ему оружие. А потом… – Его исхудалое лицо расплылось в улыбке. – Потом я буду молиться. Мне повезло, у меня есть время, чтобы приготовиться. Не каждому выпадает заранее знать время и место смерти. – Он остановился и протянул руку. – До свидания, Мейер. Не вини себя. Я буду вечно помнить о тебе.
– До свидания, Нероне. Я позабочусь о Нине и мальчике.
С его губ едва не слетела древняя, знакомая фраза: «Храни тебя Бог», но он вовремя вспомнил, что в мире Иль Лупо, который стал и его миром, не было места Богу…
– …А что произошло у отца Ансельмо? – спросил Блейз Мередит.
Мейер неопределенно махнул рукой.
– Ничего особенного. Старик не любил его. Они часто ссорились, знаете ли. Он отказался слушать исповедь Нероне. Я узнал об этом позже, об этом говорили в деревне.
– А графиня?
– Об этом я знаю понаслышке, от Пьетро, который лечится у меня. Джакомо пришел на виллу, чтобы попросить убежище для Нины и мальчика. Кроме того, как мне представляется, он хотел провести ночь на вилле, чтобы Иль Лупо не знал, где его искать и не смог бы доставить в деревню под конвоем, как преступника. Анна де Санктис вроде бы согласилась, но назначила за это цену…
– Какую цену?
– Она странная женщина, – Мейер поник головой. – Я знаю ее много лет и догадываюсь, что природа наградила графиню ненормальной страстью, причем это усиливается с возрастом. Муж разочаровал ее. Любовники приходили и уходили, не принося удовлетворенности. Гордость не позволяла ей снизойти до мужчины из деревни. Нероне подошел бы ей, но он уже полюбил Нину Сандуцци. Анна-Луиза ревновала к той с самого начала. В голове, видать, что-то перевернулось. Она пообещала приютить Нину и младенца под своей крышей, если Джакомо Нероне проведет ночь в ее постели.
– Мужчина на грани смерти? – ошарашенно ахнул Мередит.
– Говорю вам, она все видит в извращенном свете. Потому-то Николас Блэк и пользуется на вилле таким влиянием. Художник ей всячески потворствует. Как вы могли ожидать, Нероне отказался. Очевидно, она догадалась, что тот проведет последнюю ночь в доме Нины. И послала записку Иль Лупо. Джакомо арестовали за два часа до рассвета.
– Так вот почему графиня ненавидит его сына!
– Я не думаю, что она ненавидит мальчика. – Мейер покачал головой. – Скорее, ее влечет к нему. Но она все еще ревнует к Нине и ненавидит себя, хотя не знает этого.
Блейз Мередит перекинул ноги через край кровати, сел, пробежался пальцами по редеющим волосам.
– Сколько времени? – в голосе священника чувствовалась усталость. – Мне пора возвращаться, чтобы успеть к обеду. Хотя, видит Бог, я не хочу видеть сегодня их обоих.
– Так пообедаем здесь, – предложил Мейер. – Еда, конечно, будет похуже, но от вас не потребуется напускной вежливости. Я рассказал вам почти все и успею закончить уже сегодня. А на виллу я пошлю какого-нибудь мальчишку, чтобы он извинился за вас.
– Я буду вам очень благодарен, уверяю вас.
– А я благодарен вам, – улыбнулся Мейер. – Инквизитору не часто удается услышать такой комплимент от еврея.
В столовой виллы графиня и Николас Блэк обедали при свечах, в заговорщическом уединении. Настроение графини оставляло желать лучшего. Она начала осознавать, что ситуация все более выходила у нее из-под контроля – от Николаса Блэка толку чуть, а Мередит черпает информацию у Мейера, Нины Сандуцци и отца Ансельмо. Скоро адвокат придет к ней, будет задавать прямые, четкие вопросы. И ей придется признать свой позор, ответит она на них или промолчит.
Нервничал и Николас Блэк. Стычка с Мередитом за ленчем могла иметь продолжение. Теперь они противостояли друг Другу, а художник, при всей его насмешливости, трезво оценивал, сколь велико влияние церкви в латинской стране. И если последует вмешательство епископа – прощай, Италия! Какие конкретные меры будут приняты, Блэк, конечно, не знал, но мог предположить, что их итогом станет звонок из полиции с сообщением об аннулировании его вида на жительство. Власть в Италии принадлежала христианским демократам, за которыми стоял Ватикан.
Так что, заметив страх графини, он тут же попытался использовать его в своих интересах:
– Понимаю, дорогая, от этого священника – только хлопоты. Я уже сожалею, что пригласил его на виллу. Из-за меня вы попали в передрягу. Мой долг – помочь вам выпутаться из этой истории.
Лицо графини мгновенно просветлело:
– Если бы вы смогли это сделать, Ники…
– Я уверен, что нам это удастся, дорогая, – он наклонился вперед и похлопал Анну-Луизу по руке. – А теперь слушайте! Священник здесь. Нам от него никуда не деться. Вы же не захотите выгонять его?
– Нет, конечно, – графиня покачала головой. – Епископу, знаете ли, это не…
– Я знаю насчет епископа, – прервал ее Блэк. – Вам тут жить, поэтому не стоит портить с ним отношений. Мередит должен остаться на вилле. С этим все ясно. Но ваше-то присутствие совершенно не обязательно, не так ли?
– Я… я не понимаю.
– Все просто, дорогая, – художник взмахнул рукой. – Вам нездоровится. Мередиту известно, что вы страдаете мигренью и еще, Бог знает, какими женскими болезнями. Вам потребовалась немедленная консультация вашего врача. Поэтому вы едете в Рим. У вас там квартира. Вам необходимы слуги, чтобы вести хозяйство. Вы берете вашу служанку, Пьетро и, в знак особого расположения к Нине Сандуцци, ее сына. Вы хотите купить ему новую одежду. Обучить его светским манерам. Подумываете даже о том, чтобы он получил образование под руководством иезуитов… – Блэк хохотнул. – Какая мать устоит перед этим? А если и устоит? Мальчик у вас на службе. Итальянские законы довольно путаные, но я думаю, что в этом случае они на вашей стороне, при условии, что Паоло даст свое согласие на поездку. Его матери придется показать, почему она хочет, чтобы он оставался в деревне, я какую она может найти ему здесь работу. Кстати, вы сможете позаботиться и о ней, еженедельно передавая Нине Сандуцци часть жалованья мальчика через вашего мажордома.
Глаза графини на мгновение блеснули, но тут же поблекли вновь.
– Это прекрасная идея, Ники. Но как же вы? Мередит знает, чего вы добиваетесь. Он может причинить вам Немало неприятностей.
– Я подумал и об этом, – художник улыбнулся. – Я останусь здесь… как минимум, на неделю. Если Мередит начнет задавать вам вопросы, скажите, что я, по вашему разумению, плохо влияю на мальчика. И вы, как добрая христианка, хотите увезти его от меня подальше. Просто, не так ли?
– Прекрасно, Ники! Изумительно! – она даже захлопала в ладоши. – Завтра я обо всем договорюсь, и послезавтра мы уедем.
– Почему не завтра?
– Это невозможно, Ники. Поезд в Рим уходит из Валенты утром. Я не успею собраться.
– Жаль! – раздраженно воскликнул Блэк. – Ну, да один день ничего не решает. Постараемся не подпустить к себе нашего священника. С мальчиком лучше поговорить вам. Я не должен иметь к этому никакого отношения.
– Я поговорю с ним утром. – Графиня взяла бутылку вина и наполнила его бокал. – Давайте выпьем, дорогой! А потом откроем еще одну бутылку и отпразднуем найденное нами решение. За что мы будем пить?
Художник поднял бокал и улыбнулся графине:
– За любовь, дорогая!
– За любовь! – отозвалась Анна-Луиза де Санктис и чуть не поперхнулась при мысли: «Но кто любит меня? Кто вообще сможет меня полюбить?»
– Буду с вами откровенен, доктор. – Мередит отодвинул от себя пустую тарелку. – Сейчас меня более заботит не Джакомо Нероне, но его сын. Нероне мертв и, как мы надеемся, среди праведников. Мальчик же переживает серьезный моральный кризис, его могут совратить в любую минуту. Я чувствую, что несу за него ответственность. Но как мне выполнять взятые на себя обязательства?
– Это проблема, – согласился Мейер. – Мальчик уже более чем наполовину мужчина. Он волен в выборе и сам должен отвечать за свои поступки, при всей его неопытности. Паоло, несомненно, понимает, что происходит. Дети в семейных постелях взрослеют рано. Я думаю, он – хороший мальчик, но Блэк может его обольстить.
Мередит рассеянно крошил корочку хлеба.
– Даже в исповедальне нелегко проникнуть в душу подростка. Они пугливы, как кролики, а их внутренний мир куда сложнее, чем у взрослых. Лучше искать подход к графине или к Николасу Блэку.
– А вы пытались?
– С Блэком, да. Но он весь в своих горечи и негодовании. Мы не нашли точек соприкосновения. С графиней я еще не говорил.
Мейер холодно улыбнулся:
– С ней вам придется еще труднее. Женщины вообще не в ладах с логикой, а в данном случае прибавляются страх перед грядущей одинокой старостью и стыд за содеянное… – Он помолчал. – И мне кажется, священник ей не поможет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Позвольте задать вам личный вопрос, доктор. Вы действительно вступили в коммунистическую партию?
– Членского билета у меня никогда не было. Но это не имеет значения. В горах – не до билетов. Главное состоит в том, что я связал себя с Иль Лупо и всем тем, что стояло за ним: диктатурой пролетариата, порядком, устанавливаемым силой.
– Могу я узнать, почему?
– Все очень просто, – Мейер всплеснул руками. – Для меня такой шаг был самым естественным. Я видел крушение либерализма. Сам стал жертвой диктатуры одного человека. Я понимал необходимость равенства, дисциплины, перераспределения капитала. Видел глупость и упрямство угнетенных. И мне казалось, что Иль Лупо предлагает единственное разумное решение.
– А его угроза Джакомо Нероне?
– Она полностью соответствовала логике момента.
– И вы согласились?
– Мне… Я не могу сказать, что не согласился.
– Вы переговорили об этом с Джакомо?
– Да.
– И что он ответил?
– Как это ни странно, монсеньор, оп тоже согласился с Иль Лупо, – лицо Мейера затуманилось. – Он сказал: «Нельзя верить в одно, а действовать по-другому. Иль Лупо прав. Если хочешь создать совершенный политический механизм, необходимо выбросить все ненужные детали. Иль Лупо не верит в Бога. Он верит только в реально существующего человека, так что его действия вполне логичны. Алогичный у нас ты, Мейер. Ты хочешь съесть омлет, но не желаешь при этом разбить яйца».
– И вы нашли, что на это ответить?
– Боюсь, я не смогу назвать мой ответ достойным. Нероне, конечно, сказал правду. Но я спросил: как можно соединить его признание, что проделанное им не имеет будущего, с его готовностью умереть за то, что он сделал?
– И что же Нероне?
– Он указал, что и его действия подчинены определенной логике. Он верил, что Бог – идеален, а человек, после изгнания из рая, несовершенен, и, отсюда, в мире всегда будут беспорядок, зло и несправедливость. Нельзя создать систему, которая избавит мир от всего этого, потому что люди, управляющие ей, так же несовершенны. Единственное, что возвышает человека и удерживает его от самоуничтожения, – сыновние отношения с Богом и братские – с человеческой семьей. Дела Джакомо – выражение этих отношений. Между ним и Иль Лупо неизбежен конфликт, ибо несовместимо то, во что верит каждый из них.
– И Иль Лупо, будучи вооружен, должен уничтожить его?
– Именно так.
– Почему же он не ушел?
– Шла речь и об этом, – вздохнул Мейер. – Я предложил ему взять Нину и мальчика и уехать в другое место. Он отказался. Заявил, что Нине не причинят вреда, а он сам давным-давно перестал бегать от опасности.
– И он остался в Джимелло?
– Да. Я ушел в горы, а за день до того, как Иль Лупо привел свой отряд в Джимелло Миноре, вернулся в деревню. Партизаны решили использовать мой дом как штаб и послали меня, чтобы я в нем прибрался. Кроме того, Иль Лупо попросил еще раз переговорить с Джакомо Нероне и убедить его изменить решение…
…Стоял теплый день, шумно стрекотали цикады. Нероне и Мейер гуляли по саду среди смоковниц и неспешно рассуждали, что произойдет, когда Партизаны спустятся с гор. Уговоры доктора ни к чему не привели. Джакомо твердо отказался покидать деревню, и Мейеру осталось лишь сообщить, какую участь уготовил ему Иль Лупо.
– Он высказался предельно ясно. Сначала тебя опозорят, затем – расстреляют.
– Как же он собирается опозорить меня?
– Деревню должны занять на рассвете. Тебя арестуют и приведут сюда для немедленного суда.
– Каковы обвинения?
– Дезертирство из армии и сотрудничество с немцами.
Нероне сухо улыбнулся:
– Ему не потребуется больших усилий для сбора доказательств. Что потом?
– Тебя приговорят к смерти и сразу же приведут приговор в исполнение.
– Каким образом?
– Расстреляют. Это будет военный суд, трибунал. Иль Лупо хочет соблюсти все формальности.
– А Нина и мальчик?
– Их не тронут. Так, во всяком случае, распорядился Иль Лупо. Наказанием женщины и ребенка он может вызвать лишь неприязнь населения.
– Умница. Я им восхищаюсь.
– Еще раз напоминаю тебе, что в твоем распоряжении восемнадцать часов, если ты захочешь уйти. Я могу дать тебе денег. Тебе, Нине и ребенку их хватит на два месяца. Ты получишь деньги при условии, что уйдешь до рассвета.
– Я остаюсь. Мое решение неизменно.
– Тогда и говорить больше не о чем?
– Не о чем. Я благодарю тебя, Мейер, за твои старания, Мы – добрые друзья. Я это ценю.
– Да… чуть не забыл.
– Что же?
– Где ты будешь в девять утра?
– Я помогу Иль Лупо избежать лишних хлопот. И приду сюда.
– Боюсь, так не пойдет. Он хочет, чтобы тебя привели под конвоем.
– Не может же он требовать исполнения всех желаний? Я приду сам, в девять утра.
– Я передам ему.
– Вот и отлично.
Вое, что хотелось сказать, они облекли в слова, но ни один из них не знал, как распрощаться, поэтому оба молча продолжали ходить по тропе. Первым не выдержал Мейер:
– Очень жаль, что так все заканчивается. Это, конечно, не мое дело, но я хочу знать: что ты теперь собираешься предпринять?
Нероне не замедлил с ответом:
– Пойду к отцу Ансельмо, чтобы он исповедовал меня. Затем соберу кое-что в хижине и отнесу Нине. Поднимусь на виллу и спрошу графиню, не сможет ли она приютить у себя Нину и мальчика, пока все не закончится. Анна-Луиза – англичанка, а Иль Лупо достаточно умен, чтобы не сердить тех, кто дает ему оружие. А потом… – Его исхудалое лицо расплылось в улыбке. – Потом я буду молиться. Мне повезло, у меня есть время, чтобы приготовиться. Не каждому выпадает заранее знать время и место смерти. – Он остановился и протянул руку. – До свидания, Мейер. Не вини себя. Я буду вечно помнить о тебе.
– До свидания, Нероне. Я позабочусь о Нине и мальчике.
С его губ едва не слетела древняя, знакомая фраза: «Храни тебя Бог», но он вовремя вспомнил, что в мире Иль Лупо, который стал и его миром, не было места Богу…
– …А что произошло у отца Ансельмо? – спросил Блейз Мередит.
Мейер неопределенно махнул рукой.
– Ничего особенного. Старик не любил его. Они часто ссорились, знаете ли. Он отказался слушать исповедь Нероне. Я узнал об этом позже, об этом говорили в деревне.
– А графиня?
– Об этом я знаю понаслышке, от Пьетро, который лечится у меня. Джакомо пришел на виллу, чтобы попросить убежище для Нины и мальчика. Кроме того, как мне представляется, он хотел провести ночь на вилле, чтобы Иль Лупо не знал, где его искать и не смог бы доставить в деревню под конвоем, как преступника. Анна де Санктис вроде бы согласилась, но назначила за это цену…
– Какую цену?
– Она странная женщина, – Мейер поник головой. – Я знаю ее много лет и догадываюсь, что природа наградила графиню ненормальной страстью, причем это усиливается с возрастом. Муж разочаровал ее. Любовники приходили и уходили, не принося удовлетворенности. Гордость не позволяла ей снизойти до мужчины из деревни. Нероне подошел бы ей, но он уже полюбил Нину Сандуцци. Анна-Луиза ревновала к той с самого начала. В голове, видать, что-то перевернулось. Она пообещала приютить Нину и младенца под своей крышей, если Джакомо Нероне проведет ночь в ее постели.
– Мужчина на грани смерти? – ошарашенно ахнул Мередит.
– Говорю вам, она все видит в извращенном свете. Потому-то Николас Блэк и пользуется на вилле таким влиянием. Художник ей всячески потворствует. Как вы могли ожидать, Нероне отказался. Очевидно, она догадалась, что тот проведет последнюю ночь в доме Нины. И послала записку Иль Лупо. Джакомо арестовали за два часа до рассвета.
– Так вот почему графиня ненавидит его сына!
– Я не думаю, что она ненавидит мальчика. – Мейер покачал головой. – Скорее, ее влечет к нему. Но она все еще ревнует к Нине и ненавидит себя, хотя не знает этого.
Блейз Мередит перекинул ноги через край кровати, сел, пробежался пальцами по редеющим волосам.
– Сколько времени? – в голосе священника чувствовалась усталость. – Мне пора возвращаться, чтобы успеть к обеду. Хотя, видит Бог, я не хочу видеть сегодня их обоих.
– Так пообедаем здесь, – предложил Мейер. – Еда, конечно, будет похуже, но от вас не потребуется напускной вежливости. Я рассказал вам почти все и успею закончить уже сегодня. А на виллу я пошлю какого-нибудь мальчишку, чтобы он извинился за вас.
– Я буду вам очень благодарен, уверяю вас.
– А я благодарен вам, – улыбнулся Мейер. – Инквизитору не часто удается услышать такой комплимент от еврея.
В столовой виллы графиня и Николас Блэк обедали при свечах, в заговорщическом уединении. Настроение графини оставляло желать лучшего. Она начала осознавать, что ситуация все более выходила у нее из-под контроля – от Николаса Блэка толку чуть, а Мередит черпает информацию у Мейера, Нины Сандуцци и отца Ансельмо. Скоро адвокат придет к ней, будет задавать прямые, четкие вопросы. И ей придется признать свой позор, ответит она на них или промолчит.
Нервничал и Николас Блэк. Стычка с Мередитом за ленчем могла иметь продолжение. Теперь они противостояли друг Другу, а художник, при всей его насмешливости, трезво оценивал, сколь велико влияние церкви в латинской стране. И если последует вмешательство епископа – прощай, Италия! Какие конкретные меры будут приняты, Блэк, конечно, не знал, но мог предположить, что их итогом станет звонок из полиции с сообщением об аннулировании его вида на жительство. Власть в Италии принадлежала христианским демократам, за которыми стоял Ватикан.
Так что, заметив страх графини, он тут же попытался использовать его в своих интересах:
– Понимаю, дорогая, от этого священника – только хлопоты. Я уже сожалею, что пригласил его на виллу. Из-за меня вы попали в передрягу. Мой долг – помочь вам выпутаться из этой истории.
Лицо графини мгновенно просветлело:
– Если бы вы смогли это сделать, Ники…
– Я уверен, что нам это удастся, дорогая, – он наклонился вперед и похлопал Анну-Луизу по руке. – А теперь слушайте! Священник здесь. Нам от него никуда не деться. Вы же не захотите выгонять его?
– Нет, конечно, – графиня покачала головой. – Епископу, знаете ли, это не…
– Я знаю насчет епископа, – прервал ее Блэк. – Вам тут жить, поэтому не стоит портить с ним отношений. Мередит должен остаться на вилле. С этим все ясно. Но ваше-то присутствие совершенно не обязательно, не так ли?
– Я… я не понимаю.
– Все просто, дорогая, – художник взмахнул рукой. – Вам нездоровится. Мередиту известно, что вы страдаете мигренью и еще, Бог знает, какими женскими болезнями. Вам потребовалась немедленная консультация вашего врача. Поэтому вы едете в Рим. У вас там квартира. Вам необходимы слуги, чтобы вести хозяйство. Вы берете вашу служанку, Пьетро и, в знак особого расположения к Нине Сандуцци, ее сына. Вы хотите купить ему новую одежду. Обучить его светским манерам. Подумываете даже о том, чтобы он получил образование под руководством иезуитов… – Блэк хохотнул. – Какая мать устоит перед этим? А если и устоит? Мальчик у вас на службе. Итальянские законы довольно путаные, но я думаю, что в этом случае они на вашей стороне, при условии, что Паоло даст свое согласие на поездку. Его матери придется показать, почему она хочет, чтобы он оставался в деревне, я какую она может найти ему здесь работу. Кстати, вы сможете позаботиться и о ней, еженедельно передавая Нине Сандуцци часть жалованья мальчика через вашего мажордома.
Глаза графини на мгновение блеснули, но тут же поблекли вновь.
– Это прекрасная идея, Ники. Но как же вы? Мередит знает, чего вы добиваетесь. Он может причинить вам Немало неприятностей.
– Я подумал и об этом, – художник улыбнулся. – Я останусь здесь… как минимум, на неделю. Если Мередит начнет задавать вам вопросы, скажите, что я, по вашему разумению, плохо влияю на мальчика. И вы, как добрая христианка, хотите увезти его от меня подальше. Просто, не так ли?
– Прекрасно, Ники! Изумительно! – она даже захлопала в ладоши. – Завтра я обо всем договорюсь, и послезавтра мы уедем.
– Почему не завтра?
– Это невозможно, Ники. Поезд в Рим уходит из Валенты утром. Я не успею собраться.
– Жаль! – раздраженно воскликнул Блэк. – Ну, да один день ничего не решает. Постараемся не подпустить к себе нашего священника. С мальчиком лучше поговорить вам. Я не должен иметь к этому никакого отношения.
– Я поговорю с ним утром. – Графиня взяла бутылку вина и наполнила его бокал. – Давайте выпьем, дорогой! А потом откроем еще одну бутылку и отпразднуем найденное нами решение. За что мы будем пить?
Художник поднял бокал и улыбнулся графине:
– За любовь, дорогая!
– За любовь! – отозвалась Анна-Луиза де Санктис и чуть не поперхнулась при мысли: «Но кто любит меня? Кто вообще сможет меня полюбить?»
– Буду с вами откровенен, доктор. – Мередит отодвинул от себя пустую тарелку. – Сейчас меня более заботит не Джакомо Нероне, но его сын. Нероне мертв и, как мы надеемся, среди праведников. Мальчик же переживает серьезный моральный кризис, его могут совратить в любую минуту. Я чувствую, что несу за него ответственность. Но как мне выполнять взятые на себя обязательства?
– Это проблема, – согласился Мейер. – Мальчик уже более чем наполовину мужчина. Он волен в выборе и сам должен отвечать за свои поступки, при всей его неопытности. Паоло, несомненно, понимает, что происходит. Дети в семейных постелях взрослеют рано. Я думаю, он – хороший мальчик, но Блэк может его обольстить.
Мередит рассеянно крошил корочку хлеба.
– Даже в исповедальне нелегко проникнуть в душу подростка. Они пугливы, как кролики, а их внутренний мир куда сложнее, чем у взрослых. Лучше искать подход к графине или к Николасу Блэку.
– А вы пытались?
– С Блэком, да. Но он весь в своих горечи и негодовании. Мы не нашли точек соприкосновения. С графиней я еще не говорил.
Мейер холодно улыбнулся:
– С ней вам придется еще труднее. Женщины вообще не в ладах с логикой, а в данном случае прибавляются страх перед грядущей одинокой старостью и стыд за содеянное… – Он помолчал. – И мне кажется, священник ей не поможет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35