https://wodolei.ru/catalog/dushevie_dveri/steklyannye/
так они ведут себя и за стенами спальни. Мне часто приходится напоминать мужчинам, кто тут главный.
– Я могу продолжать писать? – Перри смотрит на мои обнаженные руки, прижимающие к телу ноутбук. – Я имею в виду, для «Портфолио».
Я пожимаю плечами:
– Если тебе хочется, Брюс перешлет твои статьи в соответствующий отдел. – Я улыбаюсь. – Ты уже сделал для меня больше, чем сам можешь понять. – Я наклоняюсь вперед, к нему, и долго целую, его рот покрыт моей слюной. – С тобой было приятно иметь дело, Перри, но мне нужно сложить белье.
2
Если можно сказать что-то обо всех радиожурналистах независимо от их политических взглядов, партийной принадлежности или среды обитания, так это – все они лысые, толстые и ужасно одеты. Смазливые парни идут на телевидение, это престижней и можно пользоваться косметикой. Радио же привлекает людей одиноких, неряшливых холостяков, чьи одинокие ночи пропахли луком, чесноком и кофе.
У меня берет интервью Чип Флэннер, комментатор крупного медиа-концерна, ведущий «Медиа-Вахты». Это маленький прыщавый человечек, и он, как все мелкие мужчины, преисполнен чувства собственной значимости. На галстуке от «Геометри 101» огромное пятно, которое он безуспешно пытается прикрыть зажимом для галстука. На зажиме – президентский значок, таких зажимов у каждого репортера не один десяток, но на публике их носят только те, кто работает на радио.
– Так, сейчас мы выходим в эфир, я вас представлю, и мы начнем с нескольких основных вопросов по вашему делу. – Пока Чип говорит, я меряю шагами студию, изучаю его фотографии в черных рамках, развешенные по стенам, – с президентами США и разнообразными мировыми лидерами. Галстук, который он надел для интервью со мной, должно быть, один из его любимых. Он фигурирует на его фотографиях с Клинтоном, Бушем, Фордом, Никсоном и Горбачевым. Если верить фотографам, а верить им скорее всего нельзя, пятно появилось где-то во времена рейгановской администрации.
– Итак, для начала я хочу рассказать вашу историю, а затем развить тему и поговорить о деталях.
– И о Джорджии?
– Кто такая Джорджия?
– Одна из журналисток, освещавших эту историю.
– Кому это интересно? Вы сами – история, а написать может кто угодно. Вы – звезда. – Последние слова он произносит беззвучно, поскольку начинает мигать надпись «В ЭФИРЕ», она становится ярче. Мы выходим в прямой эфир.
«Медиа-Вахта»: Итак, Глория, почему вы это сделали? Чего ради вы рискнули карьерой, репутацией, всем, чтобы разоблачить недостатки американской правоохранительной системы?
Глория Грин: У меня не было выбора, Чип. После этого ужасного убийства Пи-Джея…
«Медиа-Вахта»: Вы имеете в виду, что Пи-Джей Баллок Третий, бывший главный редактор «Портфолио», был расчленен и отправлен в маленьких коробочках по всей стране?
Глория Грин: Как редактор влиятельного журнала, я располагаю соответствующими возможностями. Я признаю, что заказать статью по теме, столь небезразличной моему журналу после обвинений ФБР в сокрытии доказательств невиновности Перри Нэша и к тому же поместить себя на обложку – это необычно, даже рискованно. Но, как учил меня Пи-Джей, экстремальные обстоятельства требуют радикальных решений. Речь идет о доверии. Доверии к нашему правительству, нашей правоохранительной системе. Я никогда не предавала своих читателей, и я сделаю все необходимое, чтобы заполучить хорошую историю.
«Медиа-Вахта»: Глория, это вы – Почтальон – Потрошитель?
Глория Грин: Я один из главных подозреваемых, Чип, вот почему была важна эта статья. У ФБР не было серьезных причин отказываться от моей кандидатуры. Я предоставила «Портфолио» полный доступ к своей жизни, так что они смогли полностью все изучить, чего ФБР даже не попыталось. Журнал сделал то, что национальное правоохранительное агентство не удосужилось, – раскопал все факты, от моего начального образования и до того, что я пользовалась телефонной карточкой Пи-Джея на протяжении наших отношений, пока ФБР занималось расследованием сломанной ключицы. Результаты говорят сами за себя.
«Медиа-Вахта»: Но вы виновны?
Глория Грин: Как, по-вашему, если мне есть что скрывать, зачем я позволила одному из ведущих криминальных журналистов копаться в моей жизни, распять меня в моем собственном журнале? Зачем мне целенаправленно обнародовать факты против себя и под угрозой электрического стула критиковать Федеральное бюро расследований? Ни один нормальный человек не станет этого делать, Чип. Вот вы бы сделали?
«Медиа-Вахта»: Но ведь есть риск, что ваша прямота будет принята за признание.
Глория Грин: Но разве вы не понимаете, Чип, это и было признание. Мы все признаёмся в том, что позволили правоохранительным органам провалить расследование. ФБР поставило меня в такие условия, что мне пришлось исповедоваться перед американской публикой. ФБР годами дурит общественность, и, возможно, это первый случай, когда это не сошло им с рук.
«Медиа-Вахта»: Они все еще ведут против вас расследование?
Глория Грин: Они получили пощечину, поэтому что б они теперь ни предприняли, это обернется против них. Их действия я считаю местью одинокой женщине, уверенной в своей правоте и рискнувшей своей жизнью, чтобы привлечь внимание к недобросовестному расследованию. Публично дискредитированная организация преследует дискредитировавшую их особу, доказавшую, что ей нечего скрывать? Обвинение будет выглядеть совершенно неправдоподобным.
«Медиа-Вахта»: До этой недели многие в средствах массовой информации, следившие за падением продаж журнала, гадали, как долго вы еще продержитесь в «Портфолио». А теперь ходят слухи, что у «Портфолио» есть шансы на Пулитцера.
Глория Грин: Не следует забывать, что до сих пор ежемесячный журнал никогда не выигрывал премию. Для этого требуются чрезвычайные обстоятельства.
«Медиа-Вахта»: Но, разумеется, это и есть чрезвычайные обстоятельства, Глория. Ваши действия получили широкую поддержку и со стороны прессы, и со стороны публики. Скажите мне, вы имели частые контакты с ФБР в связи с делом Почтальона-Потрошителя? Вы ведь были связующим звеном между журналом и правоохранительными органами с того самого дня, когда было найдено тело. Насколько деморализовано ФБР? Как вы считаете, дело в итоге будет раскрыто?
Глория Грин: Разумеется, агенты Броди и Эммет были освобождены от своих обязанностей, а теперь они к тому же не хотят возмещать мои расходы на телефонные переговоры. Я невысоко оцениваю их способности, но парни были мне симпатичны. Я уверена, они найдут себе где-нибудь подходящее занятие, поспокойнее. Новые агенты пока официально не назначены. Ради них самих я надеюсь, что они проявят осмотрительность.
«Медиа-Вахта»: Вы не думаете, что преступник будет пойман?
Глория Грин: Откровенно говоря, Чип, я готова спорить на свою жизнь, что ФБР не поймает убийцу Пи-Джея. Разумеется, меня это очень беспокоит, мы с ним долго были вместе. Но его случай – лишь один из многих. Эта статья – не о «Портфолио», она о ФБР, о проблемах судебного расследования.
«Медиа-Вахта»: Едва ли не в одночасье «Портфолио» превратился из рядового околоинтеллектуального издания в центр национального внимания. Говорят, вы были на последнем дыхании – и вдруг продали полмиллиона экземпляров. Что дальше, Глория? Что мы можем ждать от «Порфолио» в следующих номерах?
Глория Грин: Если хотите знать – придется оформить подписку. Но одно я могу вам твердо пообещать: то, что вы сейчас наблюдаете, – не единичный случай. Эпоха газетной журналистики заканчивается, телевидение, радио и даже Интернет с успехом заменяют газеты. Мы входим в эру, когда журналы станут единственным серьезным печатным изданием. Это литература грядущего тысячелетия, и где бы я ни оказалась, я намерена возглавить это движение.
3
Папочка заставляет меня заказать к десерту коньяк, хотя вообще-то я хочу портвейна. Но он говорит, что коньяк шикарнее. Он говорит, что мы празднуем, и мы празднуем. Мы празднуем мой успех. «Моя пулитцеровская принцесса», – называет меня папочка, и приходится напомнить ему, что Пулитцер – всего лишь слухи.
– Как только Пулитцеровский комитет увидит твои фотографии, это перестанет быть всего лишь слухами.
Я отвечаю ему испепеляющим взглядом.
Папочка помогает мне подняться на ноги, его руки поглаживают шов моей юбки, он шепчет, что дома у него для меня сюрприз. Потом целует меня в лоб, в губы. Я пьяна. Мы наслаждаемся друг другом, и каждый наслаждается собой в другом.
– А Мэдисон там тоже будет? – шепчу я ему на ухо.
– Она еще в офисе, принцесса. Она говорит, что ей нужна вся ночь, чтобы понять, какая статистика тебе нужна.
– Ну, мне нужны все эти популярные фигуры ФБР…
– Она говорит, что ты заставляешь ее составлять графики по избирательным округам. Ты уверена, что четко ей все объяснила?
– Я просто использую таланты Мэдисон. – Я поглаживаю его пальцы, вкладываю их себе в рот. Я жажду всецело завладеть его вниманием и знаю, как этого добиться. – Я вот думаю, может, мне пойти на государственную службу?
Мой отец живет в Сан-Ансельмо, в изящном доме начала века с лампами работы Дирка ван Эрпа и без телевизора. Дубовые полы без ковров, на стенах – японские гравюры.
Он выключает сигнализацию и ведет меня внутрь, его рука обнимает меня за бедра. Ведет меня в гостиную, к кушетке из темной кожи, на которой лежит обнаженная женщина с красной ленточкой вокруг шеи.
– Ты приготовил ее для меня? – спрашиваю я, повернувшись к отцу.
– Я приготовил ее для нас, – отвечает он, обвивая мою руку вокруг своей шеи.
Мы не делали этого уже некоторое время и никогда раньше – таким способом, хотя папочка не раз предлагал. Когда я еще училась в средней школе, он иногда будил меня среди ночи и спрашивал, не хочу ли я присоединиться к нему и приведенной им женщине. Я всегда говорила «нет», потому что из-за меня возникали проблемы. Я никогда не нравилась женщинам, с которыми он встречался, – они считали меня соперницей. Чувствовали, что между мной и папочкой что-то есть, и разумеется вину за это возлагали на меня. Но правда в том, что мы были сообщниками, тайными возлюбленными даже для моих ближайших друзей. Людям этого не понять, мы знаем, что никто бы нас не одобрил. Но здесь нет принуждения. Папочка значит для меня больше, чем кто-либо на свете, потому что я нравлюсь ему больше, чем кто бы то ни было. Это выходит за рамки того, что могут понять другие. Это сокровенное, а я сейчас нуждаюсь в тайне.
– Она красивая, – говорю я своему отцу. Темноволосая, худая, она не имеет ничего общего со мной. – Как ее зовут?
– Как ты хочешь называть ее? – спрашивает он, стягивая с меня блузку через голову.
Пока папочка наполняет два бокала «Макалленом» двадцатилетней выдержки, я изучаю девушку вблизи. Она лежит очень спокойно, движутся только глаза: она переводит взгляд с одного из нас на другого. Глаза у нее зеленые, как у моей матери, волосы затеняют часть лица.
Девушка завистливо смотрит, как мы пьем, папочка протягивает ей бутылку. Скотч булькает в ее горле, она приканчивает бутылку и кладет ее набок. Подходит к папочке на цыпочках, расстегивает его штаны и раздвигает ширинку на боксерских трусах, извлекает его пенис.
Пока папочка играет с девушкой, я расстегиваю юбку. Я обнажена, и мы боремся с ним, как боролись, когда я была маленькой девочкой и мы оставались по воскресеньям вдвоем. Мои груди трутся о щетину его щек, он целует меня в шею, рот у него теплый и липкий.
Я прижимаю тело папочки к своему, стискивая конечности, вжимаясь носом в выемку у него на груди, волосы щекочут мне лицо, папочка гладит меня по обнаженной спине.
А потом… потом с грохотом открывается входная дверь. Когда папочка успел дать Мэдисон ключи от дома?
4
Позолоченные компьютерные терминалы, вроде бы мертвые, но на самом деле просто заблокированные в ожидании, занимают целую стену в «Чате» – кибер-баре, где дигерати устраивают вечеринку для прессы. Разумеется, Мойра знает тут всех, если не по имени, то по адресу электронной почты. Сейчас она склоняется над золотистыми терминалами. Она в обычных джинсах и майке.
Я ненадолго присоединяюсь к ней, но кто-то увлеченно рассказывает очередной анекдот о Винтоне Серфе, и я понимаю, как отчаянно мне нужен глоток бурбона. Направляюсь к бару. Вокруг меня – сплошь вебмастера, ухаживающие за вебмастерицами, соблазняя их неограниченным доступом. В углу группка разработчиков мультимедийных программ для тинэйджеров тихонько общается на своем коде. Я стою посреди диодно-зеленой комнаты со стаканом дрянного бурбона в руке, и мне решительно нечего сказать ни одному из присутствующих.
Я забиваюсь в кресло у задней стены и надуваю губы.
Как обычно, все заканчивается чередой пустых разговоров – лишь бы не пить в одиночестве. Они знают обо мне, вся эта толпа, но им на меня наплевать. Хмурой я выгляжу особенно привлекательно, вот почему мужчины останавливаются у моего столика. Спрашивают, что я думаю о вечеринке, и я отвечаю, что она отстойная.
– Вы в самом деле так разговариваете в реальной жизни?
– Что вы имеете в виду? – спрашивают они, эти мужчины во фланелевых рубашках с лицами, прячущимися под волосами. Я на маскараде, где на всех одинаковые маски. Я пытаюсь им объяснить, а потом они предлагают принести мне еще выпить и пропадают с моим стаканом, и я остаюсь в одиночестве, пока на смену не приходит кто-нибудь другой. И снова начинается бессмысленный разговор о том же самом, и выпивка, которую они мне приносят, – все время не та, что я заказывала.
– Привет, Глория, – встревает мужчина, непохожий на остальных, протягивая мне свежий стакан бурбона со льдом. Он невысокий и грузный, одет в черное, кажется, его я знаю, только воспоминание отчего-то – газетного свойства.
– Арт Рейнгольд.
Разумеется. Арт Рейнгольд, издатель «Алгонкина», и даже для таких близких к нему, как Брайан Эдвард Рид-Арнольд, он – отшельник, прямо как Томас Пинчон. По слухам, большая часть сотрудников «Алгонкина» уверена, что он – продукт корпоративной мистификации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Я могу продолжать писать? – Перри смотрит на мои обнаженные руки, прижимающие к телу ноутбук. – Я имею в виду, для «Портфолио».
Я пожимаю плечами:
– Если тебе хочется, Брюс перешлет твои статьи в соответствующий отдел. – Я улыбаюсь. – Ты уже сделал для меня больше, чем сам можешь понять. – Я наклоняюсь вперед, к нему, и долго целую, его рот покрыт моей слюной. – С тобой было приятно иметь дело, Перри, но мне нужно сложить белье.
2
Если можно сказать что-то обо всех радиожурналистах независимо от их политических взглядов, партийной принадлежности или среды обитания, так это – все они лысые, толстые и ужасно одеты. Смазливые парни идут на телевидение, это престижней и можно пользоваться косметикой. Радио же привлекает людей одиноких, неряшливых холостяков, чьи одинокие ночи пропахли луком, чесноком и кофе.
У меня берет интервью Чип Флэннер, комментатор крупного медиа-концерна, ведущий «Медиа-Вахты». Это маленький прыщавый человечек, и он, как все мелкие мужчины, преисполнен чувства собственной значимости. На галстуке от «Геометри 101» огромное пятно, которое он безуспешно пытается прикрыть зажимом для галстука. На зажиме – президентский значок, таких зажимов у каждого репортера не один десяток, но на публике их носят только те, кто работает на радио.
– Так, сейчас мы выходим в эфир, я вас представлю, и мы начнем с нескольких основных вопросов по вашему делу. – Пока Чип говорит, я меряю шагами студию, изучаю его фотографии в черных рамках, развешенные по стенам, – с президентами США и разнообразными мировыми лидерами. Галстук, который он надел для интервью со мной, должно быть, один из его любимых. Он фигурирует на его фотографиях с Клинтоном, Бушем, Фордом, Никсоном и Горбачевым. Если верить фотографам, а верить им скорее всего нельзя, пятно появилось где-то во времена рейгановской администрации.
– Итак, для начала я хочу рассказать вашу историю, а затем развить тему и поговорить о деталях.
– И о Джорджии?
– Кто такая Джорджия?
– Одна из журналисток, освещавших эту историю.
– Кому это интересно? Вы сами – история, а написать может кто угодно. Вы – звезда. – Последние слова он произносит беззвучно, поскольку начинает мигать надпись «В ЭФИРЕ», она становится ярче. Мы выходим в прямой эфир.
«Медиа-Вахта»: Итак, Глория, почему вы это сделали? Чего ради вы рискнули карьерой, репутацией, всем, чтобы разоблачить недостатки американской правоохранительной системы?
Глория Грин: У меня не было выбора, Чип. После этого ужасного убийства Пи-Джея…
«Медиа-Вахта»: Вы имеете в виду, что Пи-Джей Баллок Третий, бывший главный редактор «Портфолио», был расчленен и отправлен в маленьких коробочках по всей стране?
Глория Грин: Как редактор влиятельного журнала, я располагаю соответствующими возможностями. Я признаю, что заказать статью по теме, столь небезразличной моему журналу после обвинений ФБР в сокрытии доказательств невиновности Перри Нэша и к тому же поместить себя на обложку – это необычно, даже рискованно. Но, как учил меня Пи-Джей, экстремальные обстоятельства требуют радикальных решений. Речь идет о доверии. Доверии к нашему правительству, нашей правоохранительной системе. Я никогда не предавала своих читателей, и я сделаю все необходимое, чтобы заполучить хорошую историю.
«Медиа-Вахта»: Глория, это вы – Почтальон – Потрошитель?
Глория Грин: Я один из главных подозреваемых, Чип, вот почему была важна эта статья. У ФБР не было серьезных причин отказываться от моей кандидатуры. Я предоставила «Портфолио» полный доступ к своей жизни, так что они смогли полностью все изучить, чего ФБР даже не попыталось. Журнал сделал то, что национальное правоохранительное агентство не удосужилось, – раскопал все факты, от моего начального образования и до того, что я пользовалась телефонной карточкой Пи-Джея на протяжении наших отношений, пока ФБР занималось расследованием сломанной ключицы. Результаты говорят сами за себя.
«Медиа-Вахта»: Но вы виновны?
Глория Грин: Как, по-вашему, если мне есть что скрывать, зачем я позволила одному из ведущих криминальных журналистов копаться в моей жизни, распять меня в моем собственном журнале? Зачем мне целенаправленно обнародовать факты против себя и под угрозой электрического стула критиковать Федеральное бюро расследований? Ни один нормальный человек не станет этого делать, Чип. Вот вы бы сделали?
«Медиа-Вахта»: Но ведь есть риск, что ваша прямота будет принята за признание.
Глория Грин: Но разве вы не понимаете, Чип, это и было признание. Мы все признаёмся в том, что позволили правоохранительным органам провалить расследование. ФБР поставило меня в такие условия, что мне пришлось исповедоваться перед американской публикой. ФБР годами дурит общественность, и, возможно, это первый случай, когда это не сошло им с рук.
«Медиа-Вахта»: Они все еще ведут против вас расследование?
Глория Грин: Они получили пощечину, поэтому что б они теперь ни предприняли, это обернется против них. Их действия я считаю местью одинокой женщине, уверенной в своей правоте и рискнувшей своей жизнью, чтобы привлечь внимание к недобросовестному расследованию. Публично дискредитированная организация преследует дискредитировавшую их особу, доказавшую, что ей нечего скрывать? Обвинение будет выглядеть совершенно неправдоподобным.
«Медиа-Вахта»: До этой недели многие в средствах массовой информации, следившие за падением продаж журнала, гадали, как долго вы еще продержитесь в «Портфолио». А теперь ходят слухи, что у «Портфолио» есть шансы на Пулитцера.
Глория Грин: Не следует забывать, что до сих пор ежемесячный журнал никогда не выигрывал премию. Для этого требуются чрезвычайные обстоятельства.
«Медиа-Вахта»: Но, разумеется, это и есть чрезвычайные обстоятельства, Глория. Ваши действия получили широкую поддержку и со стороны прессы, и со стороны публики. Скажите мне, вы имели частые контакты с ФБР в связи с делом Почтальона-Потрошителя? Вы ведь были связующим звеном между журналом и правоохранительными органами с того самого дня, когда было найдено тело. Насколько деморализовано ФБР? Как вы считаете, дело в итоге будет раскрыто?
Глория Грин: Разумеется, агенты Броди и Эммет были освобождены от своих обязанностей, а теперь они к тому же не хотят возмещать мои расходы на телефонные переговоры. Я невысоко оцениваю их способности, но парни были мне симпатичны. Я уверена, они найдут себе где-нибудь подходящее занятие, поспокойнее. Новые агенты пока официально не назначены. Ради них самих я надеюсь, что они проявят осмотрительность.
«Медиа-Вахта»: Вы не думаете, что преступник будет пойман?
Глория Грин: Откровенно говоря, Чип, я готова спорить на свою жизнь, что ФБР не поймает убийцу Пи-Джея. Разумеется, меня это очень беспокоит, мы с ним долго были вместе. Но его случай – лишь один из многих. Эта статья – не о «Портфолио», она о ФБР, о проблемах судебного расследования.
«Медиа-Вахта»: Едва ли не в одночасье «Портфолио» превратился из рядового околоинтеллектуального издания в центр национального внимания. Говорят, вы были на последнем дыхании – и вдруг продали полмиллиона экземпляров. Что дальше, Глория? Что мы можем ждать от «Порфолио» в следующих номерах?
Глория Грин: Если хотите знать – придется оформить подписку. Но одно я могу вам твердо пообещать: то, что вы сейчас наблюдаете, – не единичный случай. Эпоха газетной журналистики заканчивается, телевидение, радио и даже Интернет с успехом заменяют газеты. Мы входим в эру, когда журналы станут единственным серьезным печатным изданием. Это литература грядущего тысячелетия, и где бы я ни оказалась, я намерена возглавить это движение.
3
Папочка заставляет меня заказать к десерту коньяк, хотя вообще-то я хочу портвейна. Но он говорит, что коньяк шикарнее. Он говорит, что мы празднуем, и мы празднуем. Мы празднуем мой успех. «Моя пулитцеровская принцесса», – называет меня папочка, и приходится напомнить ему, что Пулитцер – всего лишь слухи.
– Как только Пулитцеровский комитет увидит твои фотографии, это перестанет быть всего лишь слухами.
Я отвечаю ему испепеляющим взглядом.
Папочка помогает мне подняться на ноги, его руки поглаживают шов моей юбки, он шепчет, что дома у него для меня сюрприз. Потом целует меня в лоб, в губы. Я пьяна. Мы наслаждаемся друг другом, и каждый наслаждается собой в другом.
– А Мэдисон там тоже будет? – шепчу я ему на ухо.
– Она еще в офисе, принцесса. Она говорит, что ей нужна вся ночь, чтобы понять, какая статистика тебе нужна.
– Ну, мне нужны все эти популярные фигуры ФБР…
– Она говорит, что ты заставляешь ее составлять графики по избирательным округам. Ты уверена, что четко ей все объяснила?
– Я просто использую таланты Мэдисон. – Я поглаживаю его пальцы, вкладываю их себе в рот. Я жажду всецело завладеть его вниманием и знаю, как этого добиться. – Я вот думаю, может, мне пойти на государственную службу?
Мой отец живет в Сан-Ансельмо, в изящном доме начала века с лампами работы Дирка ван Эрпа и без телевизора. Дубовые полы без ковров, на стенах – японские гравюры.
Он выключает сигнализацию и ведет меня внутрь, его рука обнимает меня за бедра. Ведет меня в гостиную, к кушетке из темной кожи, на которой лежит обнаженная женщина с красной ленточкой вокруг шеи.
– Ты приготовил ее для меня? – спрашиваю я, повернувшись к отцу.
– Я приготовил ее для нас, – отвечает он, обвивая мою руку вокруг своей шеи.
Мы не делали этого уже некоторое время и никогда раньше – таким способом, хотя папочка не раз предлагал. Когда я еще училась в средней школе, он иногда будил меня среди ночи и спрашивал, не хочу ли я присоединиться к нему и приведенной им женщине. Я всегда говорила «нет», потому что из-за меня возникали проблемы. Я никогда не нравилась женщинам, с которыми он встречался, – они считали меня соперницей. Чувствовали, что между мной и папочкой что-то есть, и разумеется вину за это возлагали на меня. Но правда в том, что мы были сообщниками, тайными возлюбленными даже для моих ближайших друзей. Людям этого не понять, мы знаем, что никто бы нас не одобрил. Но здесь нет принуждения. Папочка значит для меня больше, чем кто-либо на свете, потому что я нравлюсь ему больше, чем кто бы то ни было. Это выходит за рамки того, что могут понять другие. Это сокровенное, а я сейчас нуждаюсь в тайне.
– Она красивая, – говорю я своему отцу. Темноволосая, худая, она не имеет ничего общего со мной. – Как ее зовут?
– Как ты хочешь называть ее? – спрашивает он, стягивая с меня блузку через голову.
Пока папочка наполняет два бокала «Макалленом» двадцатилетней выдержки, я изучаю девушку вблизи. Она лежит очень спокойно, движутся только глаза: она переводит взгляд с одного из нас на другого. Глаза у нее зеленые, как у моей матери, волосы затеняют часть лица.
Девушка завистливо смотрит, как мы пьем, папочка протягивает ей бутылку. Скотч булькает в ее горле, она приканчивает бутылку и кладет ее набок. Подходит к папочке на цыпочках, расстегивает его штаны и раздвигает ширинку на боксерских трусах, извлекает его пенис.
Пока папочка играет с девушкой, я расстегиваю юбку. Я обнажена, и мы боремся с ним, как боролись, когда я была маленькой девочкой и мы оставались по воскресеньям вдвоем. Мои груди трутся о щетину его щек, он целует меня в шею, рот у него теплый и липкий.
Я прижимаю тело папочки к своему, стискивая конечности, вжимаясь носом в выемку у него на груди, волосы щекочут мне лицо, папочка гладит меня по обнаженной спине.
А потом… потом с грохотом открывается входная дверь. Когда папочка успел дать Мэдисон ключи от дома?
4
Позолоченные компьютерные терминалы, вроде бы мертвые, но на самом деле просто заблокированные в ожидании, занимают целую стену в «Чате» – кибер-баре, где дигерати устраивают вечеринку для прессы. Разумеется, Мойра знает тут всех, если не по имени, то по адресу электронной почты. Сейчас она склоняется над золотистыми терминалами. Она в обычных джинсах и майке.
Я ненадолго присоединяюсь к ней, но кто-то увлеченно рассказывает очередной анекдот о Винтоне Серфе, и я понимаю, как отчаянно мне нужен глоток бурбона. Направляюсь к бару. Вокруг меня – сплошь вебмастера, ухаживающие за вебмастерицами, соблазняя их неограниченным доступом. В углу группка разработчиков мультимедийных программ для тинэйджеров тихонько общается на своем коде. Я стою посреди диодно-зеленой комнаты со стаканом дрянного бурбона в руке, и мне решительно нечего сказать ни одному из присутствующих.
Я забиваюсь в кресло у задней стены и надуваю губы.
Как обычно, все заканчивается чередой пустых разговоров – лишь бы не пить в одиночестве. Они знают обо мне, вся эта толпа, но им на меня наплевать. Хмурой я выгляжу особенно привлекательно, вот почему мужчины останавливаются у моего столика. Спрашивают, что я думаю о вечеринке, и я отвечаю, что она отстойная.
– Вы в самом деле так разговариваете в реальной жизни?
– Что вы имеете в виду? – спрашивают они, эти мужчины во фланелевых рубашках с лицами, прячущимися под волосами. Я на маскараде, где на всех одинаковые маски. Я пытаюсь им объяснить, а потом они предлагают принести мне еще выпить и пропадают с моим стаканом, и я остаюсь в одиночестве, пока на смену не приходит кто-нибудь другой. И снова начинается бессмысленный разговор о том же самом, и выпивка, которую они мне приносят, – все время не та, что я заказывала.
– Привет, Глория, – встревает мужчина, непохожий на остальных, протягивая мне свежий стакан бурбона со льдом. Он невысокий и грузный, одет в черное, кажется, его я знаю, только воспоминание отчего-то – газетного свойства.
– Арт Рейнгольд.
Разумеется. Арт Рейнгольд, издатель «Алгонкина», и даже для таких близких к нему, как Брайан Эдвард Рид-Арнольд, он – отшельник, прямо как Томас Пинчон. По слухам, большая часть сотрудников «Алгонкина» уверена, что он – продукт корпоративной мистификации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26