Не сам ли Зевс это, не сребролукий ли Аполлон или колебатель земли Посейдон? Нет, не похож он на смертного! Это один из богов, живущих на светлом Олимпе. Отпустите его скорее, высадите его на землю. Как бы не созвал он буйных ветров и не поднял бы на море грозной бури!
Но капитан со злобой ответил мудрому кормчему:
– Презренный! Смотри, ветер попутный! Быстро понесется корабль наш по волнам безбрежного моря. О юноше же мы позаботимся потом. Мы приплывем в Египет, или на Кипр, или в далекую страну гипербореев и там продадим его; пусть-ка там поищет этот юноша своих друзей и братьев. Нет, нам послали его боги!
Подняли пираты парус, и корабль вышел в открытое море. Вдруг свершилось чудо: по кораблю заструилось благовонное вино, и весь воздух наполнился благоуханием. Пираты оцепенели от изумления. Но вот на парусе зазеленели виноградные лозы с тяжелыми гроздьями, темно-зеленый плющ обвил мачту, всюду появились прекрасные плоды, уключины весел обвили гирлянды цветов. Испуганные пираты стали молить мудрого кормчего править скорее к берегу. Но поздно! Юноша превратился в льва и с грозным рыканьем встал на палубе, яростно сверкая глазами. На палубе корабля появилась косматая медведица, страшно оскалила она свою пасть. В ужасе бросились разбойники на корму и столпились вокруг кормчего. Громадным прыжком лев бросился на капитана и растерзал его. Потеряв надежду на спасение, пираты один за другим кинулись в морские волны, а Дионис превратил их в дельфинов. Кормчего же пощадил. Дионис принял свой прежний образ и, приветливо улыбаясь, сказал:
– Не бойся! Я полюбил тебя. Я – Дионис, сын громовержца Зевса и Семелы, дочери Кадма.
Крупным центром этрусков на северо-востоке Апеннин был порт и город-полис Спина, расположенный в сотне километров от того места, где позже появилась Венеция. Страбон пишет о нем:
«Спина, теперь деревушка, а некогда – известный греческий город. Во всяком случае, сокровищницу спинитов показывают в Дельфах.[21] Впрочем, история также говорит об их господстве на море. Кроме того, утверждают, что город был расположен на море, теперь же он находится внутри страны и отстоит от моря приблизительно на 90 стадиев[22]».
Этот город оказался на дне озера лагуны. Видимо, опираясь на Спину, этрусские пираты хозяйничали в Северной Адриатике. Значение Спины как порта особенно возросло во второй половине V века до н. э., после того как сиракузские греки нанесли этрусским морякам серьезные удары и фактически перекрыли им дорогу в Тирренское море. А в Спину продолжали беспрепятственно прибывать суда, доставлявшие из Аттики керамические изделия и ввозившие туда зерно, выращенное в долине реки По, янтарь, поступавший с Балтики, и другие товары. Этот порт являлся началом и концом кратчайшего торгового пути, соединявшего Этрурию с Грецией, так что именно он был широким окном для проникновения греческой культуры в среду этрусков. Точно известно, что в Спине греки занимали не менее влиятельное положение, чем знатные этруски.
Однако пиратский промысел определял свои правила поведения. Древние историки упоминают о нападениях этрусских пиратов на города и поселки, расположенные южнее, на побережье Сицилии и Южной Италии. И там у них были свои базы, например город Ортона. Вот слова Страбона об этом городе:
«Это город на утесах, обитаемый пиратами, жилища которых сколочены из корабельных обломков; во всех прочих отношениях это, как говорят, звероподобные люди».
На побережье Тирренского моря главным опорным пунктом тирренских пиратов был город и порт Популоний, расположенный на высоком мысе. В порту имелась оборудованная корабельная стоянка, а позднее были построены две верфи. То, что город располагался на мысе с узким перешейком, то есть почти что на острове, облегчало его защиту со стороны суши. Ну а с моря защитой его являлся флот этрусков. Страбон уточняет:
«Из всех старинных тирренских городов только один этот город расположен на самом море». Он объясняет это странное для морского народа обстоятельство тем, что «основатели городов или совершенно избегали моря, или же выставляли впереди укрепления со стороны моря, чтобы эти города не оказались (как незащищенные) легкой добычей для нападения с моря».
О таком подходе к месту расположения городов у побережья упоминает и Фукидид:
«Города, основанные в последнее время, когда мореплавание сделалось более безопасным, а денежные средства возросли, строились на самом побережье, укреплялись стенами и занимали предпочтительно перешейки (ради торговых удобств и для защиты от враждебных соседей). Древние же города как на островах, так и на материке, напротив, строились в некотором отдалении от моря для защиты от постоянных грабежей (ведь грабили не только друг друга, но и все прочее прибрежное население), поэтому они еще до сих пор находятся в глубине страны».
Для обеспечения эффективности своей пиратской деятельности тирренцы заключали союзы с италийцами приморских городов западного побережья Апеннин. Так, Страбон отмечает, что «прежде у жителей Анция[23] были корабли и они вместе с тирренцами занимались морским разбоем, хотя и находились уже под властью римлян. Поэтому уже в прежние времена Александр[24] послал в Рим послов с жалобой на это; впоследствии Деметрий[25] отослал римлянам захваченных пиратов и велел передать, что хотя он оказывает им любезность, возвращая пленных ради родства римлян с греками, но все же считает недостойным, чтобы люди, владеющие Италией, высылали шайки пиратов или сооружали на форуме святилище Диоскуров,[26] почитая тех, кого все называют спасителями, и в то же время посылали в Грецию людей разорять отечество Диоскуров. Тогда римляне запретили антийцам этот промысел».
С этрусками союз против греков-колонистов заключили карфагеняне, потомки финикийцев, обосновавшиеся на побережье современного Туниса. В 550–530 годах до н. э. карфагенский полководец Магон с помощью этрусков захватил остров Ивиса, основал свои колонии на Сардинии и в Западной Сицилии. Соединенный флот этрусков и карфагенян разгромил фокейскую флотилию в бою у Алалии (Корсика). Греческие пираты были изгнаны из Корсиканского пролива между островами Корсика и Эльба.
Борьба между греками и этрусками за господство у берегов Южной Италии продолжилась. Этрусские пираты нападали на греческие суда и угрожали нападением на греческую колонию Кумы, расположенную вблизи нынешнего Неаполя. Кумы обратились за помощью к тирану Сиракуз Гиерону I. Его флот вместе с кумскими кораблями встретился в 474 году до н. э. недалеко от Кум с флотилией этрусков и нанес последним поражение.
Эта битва сильно подорвала влияние этрусков в Западном Средиземноморье. В 453–452 годах до н. э. этрусский флот не смог защитить от опустошительных набегов сиракузцев не только Корсику, но и саму Этрурию. Этруски потеряли остров Ильва (ныне остров Эльба), который для них имел особое значение, так как там добывали железную руду.
В дальнейшем морское могущество этрусков продолжало слабеть. В 384 году до н. э. сиракузский тиран Дионистий I во главе греческой флотилии из 60 кораблей атаковал с моря Южную Этрурию и разгромил город Пирги – порт крупного этрусского центра, города Цере. Последней попыткой слабеющих этрусских пиратов усилить свое влияние в Средиземноморье было обращение за помощью к своим врагам – грекам – и союз с ними в борьбе с Карфагеном. В 307 году до н. э. этрусские корабли прибыли в Сиракузы, чтобы оказать помощь грекам в борьбе с карфагенянами. Но этрусские пираты так и не добились благосклонности греков.
На протяжении многих веков Эгейское море продолжало кишеть пиратами; они особо активизировались в периоды между большими войнами, которые вели греческие города-государства, а позже эллинистические правители Балкан, Малой Азии и Египта. Последние очень часто были в сговоре с пиратскими вожаками. Ряды морских разбойников постоянно пополнялись за счет присоединения к ним наемных экипажей кораблей различных государств античного мира.
Вот характерная надпись, обнаруженная на острове Аморгос в Кикладском архипелаге и датируемая концом III или началом II века до н. э.:
«Пираты ночью наводнили страну, взяли в плен молодых девушек, женщин и других, числом более 30. Гегесипп и Антипапп, которые сами находились среди пленных, убедили начальника пиратов вернуть свободных людей и некоторых из вольноотпущенников и рабов, предлагая себя как гарантию (исполнения данных обещаний) и проявляя крайнее рвение, чтобы помешать тому, чтобы кто-либо из граждан и гражданок был распределен как часть добычи, или продан, или испытал что-либо недостойное их положения».
Братьям Гегесиппу и Антипаппу, сыновьям богатого горожанина Хегесистрата, которые убедили главаря пиратов Соклеида отпустить ряд пленников для сбора выкупа, был назначен в награду венок. Сама приведенная надпись является декретом народного собрания города-полиса в их честь.
Историк А. Валлон говорит по этому поводу: «Раб или свободный – все годилось для пирата. Но свободный был более желателен. Не столько принималось во внимание, каким достоинством или какой силой он обладал, сколько было важно, какая цена может быть предложена за его свободу из его личных средств. Морской разбой, хотя и поставленный вне закона, имел свой законный способ действия: свободный гражданин, будучи продан, становился рабом того, кому он должен был возместить заплаченную за свой выкуп сумму. Таким образом, Никостат, который вышел в море, чтобы поймать трех своих беглых рабов, попал в руки пиратов, был доставлен в Эгину и продан.[27] Его выкуп стоил ему не меньше 26 мин,[28] и он должен был бы сделаться рабом, если бы не нашел средства вернуть то, что ему ссудили, чтобы выплатить этот выкуп. Это был поразительный закон, который, борясь с морскими разбойниками, в то же время покровительствовал их торговле под прикрытием подставного лица или укрывателя. В конце концов пираты становились также и корсарами, и государства давали им каперские свидетельства на право похищения людей враждебного племени, если государства сами не посылали свои корабли для подобного рода разбойничьих набегов».
Середина III века до н. э. была критической для Древнего Рима. Соперничество с Карфагенской державой – наследницей опыта и традиций финикийских купцов-пиратов – требовало создания соответствующего военного флота. Это был поворотный момент в ходе политического и военного столкновения между Римом и Карфагеном и, в известной степени, в истории римской республики. Аграрная страна, сильная своей сухопутной крестьянской армией, стояла на перепутье: нужно было либо строить флот и становиться могучей морской державой, либо полностью отказаться от стремления к господству в Западном, а затем и в Восточном Средиземноморье.
Правящие группировки Рима, приняв решение создать мощный военный флот, целеустремленно, с присущими римлянам основательностью и прагматизмом приступили к строительству кораблей и подготовке корабельных экипажей.
Как образец для постройки боевых кораблей римляне использовали выброшенную на берег карфагенскую пентеру (гребно-парусный корабль, на котором каждым веслом гребли одновременно пять гребцов). Древние историки сообщают, что римляне при помощи судостроителей из союзных греческих городов в Южной Италии изучили устройство этой пентеры и в 260 году до н. э. в короткий срок построили 100 таких кораблей. Имеются сведения, что при этом для ускорения постройки римляне изготавливали одновременно отдельные детали набора и обшивки корпусов для множества однотипных судов, которые в дальнейшем шли на сборку. Видимо, это был один из первых случаев в истории массового изготовления технических устройств из унифицированных деталей.
В том же году кроме 100 пентер римляне построили 20 более легких кораблей для разведывательной и посыльной службы. Одновременно со строительством флота римлянами велась подготовка экипажей – в первую очередь, команд гребцов. Сохранились сведения о массовом обучении гребцов согласованной гребле на пентерах еще на берегу во время постройки судов.
Древнегреческий историк Полибий сообщает об этом:
«Пока одни заняты были возложенным на них сооружением судов, другие собирали команду и на суше обучали ее гребле следующим образом: они посадили людей на берегу на скамьи в том самом порядке, в каком они должны были занимать места сидения на судах, посредине поставили келевста[29] и приучали их откидываться всем разом назад, притягивая руки к себе, а потом с протянутыми руками наклоняться вперед, начинать и кончать эти движения по команде келевста».
Безусловно, и при вводе в строй этих 120 кораблей римский флот по их числу и опытности экипажей не мог сравниться с карфагенским. Но римляне изобрели новое боевое средство – абордажный мостик (corvus – «ворон»), благодаря которому стало возможным в полной мере использовать в морском бою высокие боевые качества римских легионеров.
Полибий подробно рассказал об устройстве ворона и тактике его использования римлянами в морском бою:
«Так как корабли римлян вследствие дурного устройства были неловки в движениях,[30] то на случай битвы придумано было кем-то следующее приспособление, в позднейшее время называвшееся вороном: на передней части корабля утверждался круглый столб в четыре сажени[31] длиной и три ладони[32] в поперечнике, с блоком наверху. К столбу прилажена была лестница в четыре фута[33] ширины и в шесть сажен[34] длины, подбитая с помощью гвоздей поперечными досками. В дощатом основании лестницы было продолговатое отверстие, коим лестница и накладывалась на столб в двух саженях[35] от начала ее; по обоим продольным краям лестницы сделаны были перила вышиною до колен. На конце лестницы прикреплено было нечто наподобие железного заостренного песта с кольцом наверху, так что все вместе походило на орудие хлебопека;
1 2 3 4 5 6 7