Она, повернувшись, взглянула на него и невольно рассмеялась. В рабочем халате он выглядел как школьник-переросток. Он, хотя и чуть смущенно, присоединился к ее смеху.
– Немного маловат, да? Завтра принесу мой собственный.
– В этом нет необходимости. Мы берем халаты напрокат у фирмы, которая их также стирает и гладит. Сообщите госпоже Сфорци ваш размер, и все будет в порядке.
– Спасибо, госпожа Бек.
– Ну, давайте сразу же и начнем! – Она указала ему на кресло перед компьютером, дала в руку «мышку» и пододвинула стул для себя.
Он хотел уступить ей кресло.
– Нет, сидите! Я только на пару минут, посмотрю, что у вас получается.
Тобиас Мюллер вызывал на дисплее одно за другим соответствующие изображения дома и, просмотрев, переходил к следующему.
– Ну, заметили что-нибудь?
– Здесь нет двери на улицу.
– Совершенно верно. А почему я от нее отказалась?
– Потому что хотите, чтобы дом был, так сказать, обращен к саду. Горизонтальная проекция имеет очень ограниченную площадь. Если планировать двери и с фасада, и с тыла, то пришлось бы еще предусмотреть тамбур, а это означало бы потерю еще части пространства.
– Да, – согласилась Доната, – примерно так рассуждала и я.
– По этой же причине прямо из парка вход ведет в жилое помещение без всякого вестибюля, а туалет расположен по другую сторону.
– Верно, – подтвердила Доната. – Конечно, можно было бы без особых хлопот выделить место для гардероба, если так пожелает заказчик. Но мое решение кажется мне масштабнее и изящнее.
– Так оно и есть. – Он повернулся в кресле лицом к ней. – И чтобы выиграть пространство, вы разместили кухню в подвале, так?
– Да. У всех домов поселка большую роль играют подземные помещения. Здесь можно размещать кухни, любительские мастерские или даже плавательный бассейн.
– Гениально! – воскликнул он, и в его взгляде уже не было и следа насмешки.
– Ну, не преувеличивайте! – охладила его пыл Доната, хотя и невольно почувствовала себя польщенной.
– Мне только одно непонятно…
– Да? – Ее тон побуждал собеседника к откровенности.
– Как будут доставляться в дом вещи при переезде в него новых хозяев? Или даже обыкновенные почтовые отправления? Ведь вы же определенно не сочли возможным прокладывать автомобильную дорогу через маленький парк?
– Нет. Вместо этого пройдут две замощенные дорожки, параллельные друг другу, мимо входов и вокруг всего парка. Почтовые машины по ним пройдут, а в определенные часы и со специальным разрешением – также и малогабаритные грузовые.
Тобиас Мюллер так напряженно задумался, что сморщил лоб от напряжения.
– А в остальное время они будут служить пешеходными дорожками, которые ведут из поселка к гаражам, понятно. А почему две? Потому что иначе машины по ним не прошли бы. Минутку, не подсказывайте! Я вот-вот и сам додумаюсь. Одна из дорожек предназначается для детей!
– Да, внутренняя. Чтобы они могли без помех и не обременяя взрослых кататься на роликах, роликовых досках и велосипедах.
– Великолепно! А в плохую погоду?
– К задней стенке гаражей примыкает остекленная пристройка с душевой и туалетами.
– Да там же можно разместить целый детский сад!
– Не исключено. Я об этом уже думала. Но такое решение остается все же за владельцем дома или съемщиками. Наша задача не в том, чтобы организовывать их быт; мы лишь хотим им предложить привлекательную среду обитания. А как они ее используют, это уж их дело.
Доната поднялась со стула. Ее обрадовало, что он так быстро схватывает ее замыслы. Гюнтер Винклейн обычно лишь воплощал в жизнь ее идеи, не будучи, однако, убежден в их правомерности.
– Прежде чем начать, – заметил Тобиас Мюллер, – я бы охотно взглянул на весь поселок в целом.
– Да, так и сделайте, господин Мюллер. – После паузы она добавила: – Думаю, мы отлично сработаемся.
Она тронула рукой его плечо. Это было совсем мимолетное движение, легкое, как прикосновение крыла бабочки, и все же Доната ощутила нечто похожее на удар тока. Ее рука отпрянула назад.
Он с улыбкой смотрел на нее, сидя в кресле.
Почувствовал ли что-то и он? Не может быть. Не должно быть. «Если я буду видеть его изо дня в день, – думала она, – это пройдет. Я к нему привыкну».
И Доната действительно привыкла к Тобиасу Мюллеру, но иначе, чем ожидала. Живой интерес, высказываемый им при всех обсуждениях, доставлял ей радость. Правда, его собственные предложения не всегда казались ей бесспорными, но побуждали к размышлениям.
Она была также рада ездить в его сопровождении на различные стройки, карабкаться вместе с ним по остовам сооружений, знать, что он всегда беспокоится о ней. Он никогда не предлагал ей опереться на его руку, зная, что она этого не любит, но всегда готов был прийти на помощь, если она вдруг оступится.
Он хорошо ладил с представителями строительных фирм, с рабочими и ремесленниками. Иного она и не ожидала: он знал, как разговаривать с этими людьми.
Через какое-то время дело дошло до того, что она смело могла бы посылать его в инспекционные поездки одного. Пришлось ей признаться себе, что не делала этого лишь потому, что не хотела лишать себя удовольствия, ставшего для нее столь притягательным.
В офисе он был со всеми в хороших отношениях, особенно с дамами. Донату не беспокоило, что он с ними шутит, особенно с молодой Вильгельминой, которая всегда проявляла готовность к флирту. Донате это казалось вполне естественным.
Коммерческий директор гордился своим знанием людей и, оставаясь наедине с Донатой, часто спрашивал:
– Ну, ты довольна молодым Мюллером? Он старается, а? – И когда она отвечала утвердительно, добавлял: – Я это знал с самого начала. Твое счастье, что ты меня послушалась.
Гюнтер Винклейн не то чтобы видел в Тобиасе соперника (для этого ему самому недоставало честолюбия), но ощущал себя несколько отодвинутым в сторону.
Подчас он делал таинственные замечания:
– Тебе будет тяжело, Доната, когда он уйдет.
– А зачем ему уходить?
– А зачем оставаться? Он не захочет все свои лучшие годы проработать под началом женщины.
Доната рассмеялась.
– Как это сделал ты?
– Я совсем другое дело, и ты это знаешь. Я доволен тем, что есть.
– Может, и он тоже?
– Ни в коем случае. Ему только одно важно: подсмотреть все, что ты делаешь. А потом, в один прекрасный момент – тю-тю! Только его и видели!
– Поживем, увидим.
Доната говорила себе, что утверждения Винклейна бессмысленны. Но так ли это на самом деле? Разве человек со способностями Мюллера не должен испытывать желания стать самостоятельным? Она планировала рано или поздно полностью доверить ему работу над одним из проектов. Но пока что делать это было рановато, она не могла перекладывать на него свою ответственность.
Пришло жаркое лето. Строительные замыслы Донаты осуществлялись хорошо. Она устроила два успешно прошедших приема в своем собственном доме, во время которых ей удалось собрать интересных людей. Правда, привлечь Антона Миттермайера, этого льва архитектуры и высшего света, не удалось. Иногда, стоя на своей красивой террасе или плавая с Крошкой Сильви и Христианом наперегонки, она испытывала желание видеть рядом и Тобиаса Мюллера. Но храбрости пригласить его у нее не хватало.
При этом нельзя было не заметить, что он проявляет о ней особую заботу. Раньше она нередко покидала офис последней. Теперь же таких случаев больше не стало. Тобиас оставался до самого ее ухода. Если она спрашивала о причине, у него всегда находилось убедительное объяснение. Он утверждал, что ему как раз нужно завершить ту или иную работу или всего лишь заняться какими-то старыми планами строительства, которые давно лежат на полке. Но было ясно, что ему не хочется оставлять ее одну в офисе. И никогда он не упускал случая проводить ее в подземный гараж, где стояла ее машина.
Тобиас ее не беспокоил, никогда не входил без вызова в ее кабинет, но, если раздавался поздний телефонный звонок, всегда отвечал на него.
Когда она выходила из кабинета, он справлялся:
– Может быть, сварить кофе на двоих? Или чаю? То и другое он готовил отлично. Для приготовления чая он использовал два чайника, чтобы напиток получался не слишком темным и имел как раз нужную крепость, а, приготовляя кофе, всегда настаивал на необходимости смолоть свежие зерна.
– Вы меня балуете, Тобиас, – говорила она, когда он в очередной раз ставил на ее рабочий стол чашку с ароматным напитком.
Он отвечал: «Так и полагается, госпожа шефша», «та ков обычай» или еще что-нибудь в этом роде.
Иногда, впрочем, случалось, что они сидели вдвоем – в совещательной комнате или в элегантном кабинете Штольце – и болтали друг с другом. Но разговор шел всегда только о делах профессиональных. Он мог уже приблизительно представить себе, какова ее жизнь, поскольку немало эпизодов становилось достоянием общественности. А ей даже в голову не приходило, что она не знает о нем почти ничего.
Однажды осенним вечером, помогая ей снять рабочий халат и надеть пальто, он заметил:
– Завтра утром нам ехать в Розенгейм, госпожа шефша.
Она повернулась к нему.
– Разве? Как же так? Мы ведь собирались ехать к дому Палленбергов.
– Да, я знаю. Но только что позвонил директор Мёснер. Он там установил срок встречи с одним солидным покупателем.
– Без согласования со мной? Ну и нравы!
Его лицо изобразило смущение.
– Сожалею, госпожа шефша, я дал согласие. Он был так настойчив.
– Этого вам делать не следовало бы.
– Клиент хочет внести какие-то изменения, так что глава строительной фирмы Оберманн не может вести дальнейшую работу, пока не получит новых указаний.
– Ну, что же делать, тогда возьмите это на себя, Тобиас.
– Самостоятельно?
– Почему бы и нет? Мою установку вы знаете, известны вам и границы ваших полномочий. А мне обязательно надо быть в Крайллинге, чтобы решить вопрос с черепицей.
– Может быть, удастся объединить оба объекта? И Крайллинг, и Розенгейм?
– Когда надо быть в Розенгейме?
– В десять.
– Видите, не получается. В Крайллинге мы можем до десяти управиться, но, чтобы доехать до Розенгейма, потребуется еще час. А сдвигать все сроки завтра утром не получится.
– Тогда, прошу вас, пошлите меня к дому Палленбергов, а сами поезжайте в Розенгейм.
Она удивленно подняла свои светлые брови.
– Не вижу причины. Разве вы недостаточно уверены в себе, чтобы провести разговор в Розенгейме?
– Нет, дело не в этом… – Он запнулся, в глазах его уже не было и следа обычной веселости, только обеспокоенность; могло даже показаться, что он покраснел.
– В чем дело, Тобиас? Ну, говорите же!
– Мне не по душе, когда вы рискуете собой, лазая по стенкам новостроек, – выдохнул он.
– Ну, Тобиас, я же всегда это делала.
– Если бы вы хоть надели туфли, предусмотренные техникой безопасности…
– Эти штуки мне слишком неудобны, вы это знаете. Я балансирую на каблуках, и все проходит отлично. Со мною никогда еще ничего не случалось.
– Но меня это беспокоит.
– Ну так послушайте, Тобиас, – энергично начала она свой ответ, но остановилась, не зная, что сказать дальше. – С вашей стороны очень мило, – произнесла она мягче, – что вы беспокоитесь обо мне. Я к таким вещам не привыкла, но ценить их умею. Но право же, мне не требуется опекун, уверяю вас.
– Прошу простить меня, госпожа шефша, – подавленно проговорил он. – Я не хотел быть навязчивым.
– Неужели вы никак в толк не возьмете, что я и сама способна за собой проследить? Я – взрослая женщина, можно сказать, и более чем взрослая, а вы опекаете меня как малого ребенка.
Он смотрел в пол.
– Может, это оттого, что вы очень напоминаете мне мою маленькую сестру.
– Сестру? – растерянно повторила Доната и подумала: «Глупая гусыня, чего ты еще-то ожидала? Будь довольна, что он хоть не сравнивает тебя с матерью!»
– Вы этого, естественно, понять не можете. Да я и сам не понимаю, в чем тут дело.
Доната двинулась уже было к двери.
– И сколько же лет вашей сестре?
– Сейчас было бы девятнадцать. Но она дожила только до семи.
Пораженная услышанным, Доната остановилась. Она молчала. Все слова утешения, приходившие ей в голову, казались столь банальными, что произносить их не хотелось.
– Она погибла в результате аварии, – продолжал он сдавленным голосом. – А за рулем сидела моя мать.
– И мать тоже? Что стало с ней? – спросила Доната, все еще не глядя на него.
– Тоже погибла. Умерла по дороге в больницу. И отец всего этого не перенес. Как раз перед аварией у него с матерью была отвратительная ссора.
Теперь она все-таки оглянулась. Подошла к нему. Увидела слезы в его глазах. Нежно обняла его. Она не могла иначе.
– Я возьму на себя Розенгейм, Тобиас, – проговорила она. – И обещаю вам: в будущем стану носить эти проклятые туфли, предусмотренные техникой безопасности.
– Спасибо, Доната. – Он крепче прижал ее к себе. От его поцелуя у нее закружилась голова.
Ей стоило большого усилия над собой высвободиться из его объятий.
– Я бы не сказала, что ты поступил со мной совсем уж по-братски, – заметила она с чуть грустным юмором.
– Да ведь ты тоже уже не маленькая девочка, – ответил он, как бы оправдываясь.
– Это уж точно. И даже не большая. Мне сорок два.
– Я же знаю; почему ты мне об этом напоминаешь?
– Чтобы не сглаживать острые углы.
– Никаких острых предметов, Доната, между нами не будет никогда.
Отношения между Донатой и Тобиасом Мюллером становились день ото дня все более сердечными. Совершенно инстинктивно они стремились это скрыть от окружающих, но, разумеется, не могли достигнуть в этом полного успеха. Уже многим бросилось в глаза, что Тобиас никогда не уходит из офиса сразу по окончании рабочего дня, вечно находя предлоги, чтобы задержаться еще на какое-то время. Предположение, что это делается ради Донаты, напрашивалось само собой. Еще до того, как их отношения стали интимными, в офисе уже шептались об этом, причем предполагалось, что именно для любовных утех они и остаются вдвоем по вечерам на работе. И взгляды, и некоторые недвусмысленные улыбки сотрудников, сдержать которые им не удавалось, отчетливо свидетельствовали о сложившемся мнении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29