Как вы понимаете, мой друг,
приказ сей весьма опоздал. Побуждаемые к тому беспрестанно чинимыми
обидами, обитатели окрестных селений с семьями и скарбом бежали в леса,
где сбиваются в шайки, чинящие немалый ущерб нашим войскам. Не находя в
сих разоренных местах продовольствия и затрудненная из-за дождей в
подвозе, армия терпит нужду в самом насущном, в то время, как в ставке не
прекращаются пиры. Само собой, боевой дух войска это не поднимает. Боюсь,
что до первых морозов ждать не приходится. Спешу...", - это уже
неинтересно. Вам все понятно, господа?
Суил кивнула.
- К себе могу добавить известие, что готовится весьма
представительное посольство в Кеват. Возглавит его сводный брат Их
Величества кор Эслан. Люди сведущие говорят, что ему поручено просить о
военной помощи. Дабы не ехать с пустыми руками, Господин Квайр велел трем
главным ткаческим цехам представить бесплатно двадцать арлов лучших сукон,
двенадцать арлов парчи и семь арлов шелка. Цеху ювелиров повелели отдать в
казну золотых изделий на пятнадцать кассалов. Нам же, купеческой гильдии,
велено выплатить десять кассалов звонкой монеты.
- Представительное посольство, - заметил я. - А лагарцы будут так же
щедры?
Он сверкнул своей быстрой улыбкой.
- Думаю, не поскупятся.
- Кому же тогда помогать?
- Трудно сказать, биил Бэрсар. Наверное, тому, кто щедрее.
- Или тому, кто может проиграть слишком быстро.
В его глазах был вопрос, и я усмехнулся:
- А разве Тибайену нужна наша победа?
- Значит, он поможет Лагару?
- Зачем? Судя по письму, война еще может перекинуться на земли
Квайра.
- И Тибайен подождет?
- Как знать, биил Таласар. Из леса видно немного. Надо еще дожить до
весны.
- Разве вы?..
Суил взглянула с тревогой, и он опять усмехнулся.
- Крестьяне не рады войне, а если еще и голод...
Он грустно покачал головой.
- Наверное, и горожане - тоже.
- Смотря кто!
- Много ли в Квайре Оружейников?
- Есть еще и банкирские дома, которые сейчас наживают на ломб -
двадцать.
- Ну, деньги, конечно, сила, биил Таласар, но если в Квайре начнется
голод, банкиры не станут для вас закупать зерно. Остальное угадать
нетрудно.
- Бунт? - спросил он и даже привстал в кресле.
Я промолчал. Зря разговорился.
- И вы думаете, что Тибайен вмешается?
- Будущее покажет, биил Таласар.
Суил молчала, даже вперед подалась, чтоб не пропустить ни слова.
Теперь она встала и поклонилась.
- Нам пора, биил Таласар. Думаю, вас не затруднит...
- Конечно, - ответил он и тоже поднялся. Длинный, туго набитый
мешочек скользнул из его рук в руки Суил и мигом исчез в складках широкой
юбки.
- Рад был узнать вас, биил Бэрсар. Если судьба приведет вас в Квайр,
не обходите стороной мой дом, - и бросил возникшему на пороге слуге: - Я
рад этим господам в любой час!
Снова мы поспешили куда-то, и тень опять легла на лицо Суил. Я и сам
недоволен собой. Да, мне нужна была эта встреча.
Первый независимый человек, которого я встретил в Квайре.
Да, еще не связан с Баруфом, и могу говорить все, что хочу. И все
равно мне как-то неловко. И я спросил у Суил:
- Что-то не так? Я сказал лишнее?
- Да нет, вроде. Понравился ты ему, и то ладно - он человек надобный.
- Вздохнула тихонечко и вдруг спросила: - Думаешь, впрямь голода не
миновать?
Так мы и мотались по городу до заката. Побывали в храме и в огромном
сарае, где красильщики корчились в ядовитом пару, в ювелирной мастерской и
в харчевне, на конюшне и в унылом доме, где скрипели перьями писцы. Суил
перекинется с кем-то словом или сунет что-то в руку - и быстренько дальше.
Она неутомима, а я как-то очень скоро устал. Голова трещала от
напряжения, от мучительных усилий ощутить окружающее _н_а_с_т_о_я_щ_и_м_.
Но усилия не помогали, все казалось сном; я тупо и покорно уворачивался от
повозок, молча принимал толчки и брань. Я был счастлив, когда, наконец,
Суил сказала:
- Ой, да никак уходить пора? Гляди, ворота закроют!
Мы заночевали у Ваоры и чуть свет отправились в обратный путь.
Зиран встретила нас радостно, Баруф - будто и не расставались. Вышел
во двор умыться, а когда вернулся - ни Баруфа, ни Суил. Все логично. Суил
изложит наблюдения надо мной, и Баруф начнет меня дожимать. Самое время.
Все рассыпалось вдребезги, в режущие осколки; я боюсь, я растерян, надо
заново строить мир. Если дать мне время...
Я улыбнулся Зиран, и она улыбнулась в ответ.
- Присядьте со мной, раз они меня бросили.
- Ну, от меня-то какой прок! - но села напротив, положив на стол
огрубевшие руки.
- Славная у вас дочка!
- Да, утешил меня детьми господь. Как осталась одна, думала, сроду их
не подниму, а они вон какие выросли!
Материнской гордостью осветилось ее лицо, прекрасны были ее усталые
руки, и боль, давно потерявшая остроту, привычной горечью тронула душу.
Мое детство прошло в закрытой школе, может быть, самой знаменитой в
Олгоне. Наверное, только это меня спасло. Когда мои родители погибли в
авиакатастрофе, первым, что я почувствовал, была радость за них.
Наконец-то они избавились друг от друга!
Пожалуй, мать мне была все-таки ближе. У нее был живой ум и ловкие
руки, сложись ее жизнь по-другому, она многое бы смогла. Но судьба заперла
ее в блестящую клетку, и мать лишь растратила себя, мечась между прихотями
и вспышками веры. Наверное, мы могли бы быть друзьями или, может быть,
соучастниками, но отец стоял между нами ледяною стеной. В детстве я его
ненавидел, в юности презирал, теперь, пожалуй, жалею. Он жилой одной
карьерой, ради нее женился на не любимой, ради нее обрек и мать, и себя на
ад.
Оказываясь дома, я всегда поражался тому, как страстно и исступленно
они ненавидят друг друга. Ненавистью был пропитан воздух их дома; я
задыхался в нем; даже моя тюрьма, моя проклятая школа там мне показалось
уютней.
Я часто думал, чем это кончится, много лет это было моим кошмаром,
неуходящей тяжестью на душе, и весть о их смерти была для меня
облегчением.
И они умерли, как подобает любящим супругам, в один день и в один
час.
Я встал и вышел на крыльцо. Был предзакатный час, и мир казался
удивительно теплым и не знающим зла. Солнце почти сползло за зубчатую
стену леса: кроткий медовый свет обволакивал мир, и мне очень хотелось
жить. Просто жить, бездумно и беззаботно, просто дышать, просто быть.
Скрипнули доски крыльца; Баруф стоял со мной рядом и молча смотрел,
как тускнеет золото дня, и даль заволакивается лиловой дымкой.
- Поговорим? - спросил он меня, наконец.
Я не ответил. Я просто побрел за ним в дальний конец усадьбы. Сели на
бревно, зачем-то брошенное за кустами, и прозрачная тишина вечера обняла
нас.
- Как вам Квайр? - спросил, наконец, Баруф.
Очень некстати: так хорошо молчать под улетающим ввысь
безоблачно-серым небом, в нежном покое уходящего дня. Я не ответил. Я еще
не хотел начинать.
- Теперь вы начали понимать, - не вопрос, а скорее утверждение, и я
повернулся к нему, одолевая подступавшую ярость:
- У вас нет права меня торопить! Два месяца вы меня продержали в
потемках - теперь моя очередь, ясно!
- Нет, - сказал он спокойно. - Я вам времени не дам. Вы мне слишком
нужны.
- А иначе что? "Или-или"?
- Вы это сами придумали, - ответил он. - Мне не нужна ваша смерть.
Мне нужны вы.
Он сидел, тяжело опершись на колени, - уже не властный, непроницаемый
Охотник, не дерзкий пришелец, готовый менять судьбы мира, а просто
одинокий измученный человек, изнемогающий под тяжестью взваленной ноши.
Наверное, только мне он мог показаться таким, и наверное потому я ему
нужен. Только поэтому? Нет, сейчас я не мог его пожалеть, потому что он
мне еще нужнее. Чем нужней мы друг другу, тем отчаяннее надо драться
сейчас за наше будущее, за то, чтобы мы не стали врагами.
- Вы зря боитесь меня, Тилам, - сказал он устало. - То, что я от вас
хочу, вас не унизит.
- Вы слишком привыкли решать за других. Я не люблю, когда за меня
решают.
- Да вы ведь сами все решили. Видели же Квайр?
- Да.
Да, я увидел Квайр, и это все меняет. До сих пор - в лесу - я не то
чтобы представлял его другим - просто не представлял. Непривычная речь,
дурацкая одежда, нелепые ружья - это все антураж, а за ним обычные люди. А
оказалось, что все не так. Действительно, по-настоящему чуждый мир,
настолько чужой, что только усилием воли я заставлю верить в его
реальность. И в этом чужом, чуждом мне мире мне теперь предстоит жить и
умереть.
"Чужой" - говорю я себе - и знаю: не настолько чужой, чтобы я не
сумел в нем жить, и я скоро его пойму, но я совсем не хочу понимать, мне
нужен _м_о_й_ мир, единственный, распроклятый, который я не понимал
никогда, и ошибался, и жестоко платил за ошибки, но он был мой, и я теряю
его, теряю сейчас, в эту самую минуту, а не тогда, когда убежал из него.
"Чужой", - говорю я себе - и знаю: он ненадолго будет чужим, у меня
уже есть друзья и есть дело, да, хочу я того или нет, но оно есть, я решил
- это бесповоротно, но это совсем не мое дело, не то единственное, которое
я люблю. Хорош или плох этот мир, но физику Бэрсару в нем делать нечего.
Я вспомнил о том, что еще не успел завершить, о главной, еще никому
не известной работе, и чуть не завыл от отчаянья и тоски. Хотя они и
ославили меня наглецом, авантюристом в науке, оскорбителем авторитетов, я
так и не посмел никому сказать, что сражаюсь со знаменитым уравнением
Атусабра, и мне немного осталось, чтобы его решить. Не посмел, потому что
за этим стояла вещь, еще более кощунственная, чем движение сквозь время -
власть над гравитацией, и я бы ее победил! Да, я бы ее победил!
В корчах утраты я почти позабыл о Баруфе, а он сидел себе тихо, ждал,
пока я перестану ерзать и меняться в лице, и его снисходительность
разозлила меня.
- Ну и что? - спросил я его. - С моей головой и руками я никогда не
пропаду. Еще и разбогатею, дом куплю... не хуже, чем у вас. Что
улыбаетесь? Не верите?
- Почему же? Дядя говорил, что в машине вы даже колбы для хронотрона
и интаксора сами выдули. Просто будь _э_т_о_ для вас важно, вы бы здесь не
оказались. Нет, Тилам. Наукой заниматься вам здесь не позволят, сами скоро
убедитесь. Куда вы тогда денете свой мозг?
- А вы ему применение найдете.
Баруф устало улыбнулся.
- Суил пересказала мне ваш разговор с Таласаром. Если учитывать, как
мало вы знаете, совсем неплохой прогноз.
- Тут все ясно.
- Да. Но вам, чтобы понять, потребовалось два-три факта, а мне
намного больше. Видите ли, Тилам, будь я... ну, хоть немного иным... я бы
сказал: судьба. Судьба, что вы попали сюда именно теперь, когда вы мне так
нужны. Я - хороший организатор и неплохой техник, и пока события шли не
спеша, я был уверен в себе. А теперь конец писаной истории, все понесется
вскачь, и я не уверен, что меня хватит на все. Напрасно вы морщитесь,
Тилам. На это ведь можно смотреть и по-другому. Не допустить гибели
нескольких стран и сотен тысяч людей. Не позволить откинуть регион на
сотню лет назад. Разве это плохо?
- Даже благородно, если забыть о цене.
- А вы знаете эту цену? Я тоже нет. Я знаю только, во что обойдется
законный ход истории. Погибнет треть населения материка и родится Олгон.
- А если вы убьете еще десятки тысяч людей, а Олгон все равно
родится?
Мы глядели друг другу в глаза, и в глазах его была жестокая,
неотвратимая решимость.
- Я - не гадалка, Тилам. Будущее тем и отличается от прошлого, что
его еще надо сделать. Всегда найдется уйма причин, чтобы отказаться от
действия - и они весьма убедительны. А для действия причина одна: я должен
это сделать. Именно я.
- Почему же именно вы? Кто вас на это уполномочил?
- Олгон, - сказал он серьезно. - Олгон, который сделал меня таким,
какой я есть. Мои товарищи, которых он убил и убьет. Все человечество, для
которого нет спасения в нашем будущем. Послушайте, вы же смелый человек -
чего вы испугались? Красивых слов? Не будет. Работа будет - грязная и
кровавая. И смерть - довольно скоро. А история о нас не вспомнит - и
правильно! Или, может, самолюбие - в упряжку не хочется? Плюньте. Сами о
своем самолюбии забудете. Обо всем забудьте, кроме дела. Ну?
- Есть и третье. Вы понимаете, что вам меня не скрутить? Это
предупреждение, а не похвальба. Делу я могу служить - вам не стану.
Смотрите сами, это может нам дорого стоить.
- Ничего, - сказал он с улыбкой. - Служите делу, а остальное... черт
с вами, выдержу!
И я с тревогой и облегчением протянул руку навстречу его руке.

2. КВАЙРСКАЯ ЗИМА
Я захлопнул книгу и потер глаза. Обещал себе не читать при лучине, но
после свидания с Угаларом меня опять потянуло к Дэнсу. Который раз
попадаюсь в эту ловушку: стоит абстрактному имени стать лицом - и
подлость, что именуют историей, становится невыносимой. Оч-чень тошно
говорить о будущем с человеком и знать, когда он умрет, и - главное - как.
И остается одно перетащит Угалара к нам. Конечно, есть люди умнее, но
именно он - единственный из всех квайрских полководцев - пять лет в
одиночку сражался против кеватцев и был так ужасно казнен в Кайале. Будет
казнен через одиннадцать лет.
Эргис вскинул голову, прислушиваясь к чему-то. Он сидел на нарах
напротив меня и чинил меховой сатар.
- Что? - спросил я лениво.
- Кричат, что ли?
Я тоже прислушался, но услышал лишь вопли вьюги.
- Погляжу, - со вздохом сказал Эргис, накинул на плечи сатар и вышел.
Выла и колотилась о стены метель, метались тени, щелкали в печке
секунды... А потом коротко рявкнула дверь, вкатилось белое облако пара, а
за ним высокая белая тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43