Он вгляделся в их лица, увидел, что они совсем не похожи на те, какие были у них обеих утром, и спросил тоном хозяина:
– Что случилось?
– Фару… – начала было Фанни.
– Фанни, я вас умоляю… – взмолилась Джейн.
– Что случилось? – громко и нетерпеливо повторил Фару. – Женские ссоры? Истории с прислугой?
Фанни посмотрела на Джейн и издала короткий смешок. Джейн всем телом сделала уступчивое движение, нечто вроде вежливой пантомимы, как бы говоря ей: «Я оставляю всё на ваше усмотрение, говорите…» На что Фанни ответила кивком головы, означавшим: «Я всё беру на себя».
– Фару, – заговорила Фанни, – мы с Джейн только что серьёзно объяснились. Ты видишь – мы очень спокойны. Мы намерены оставаться спокойными и впредь.
Губы её теперь были бледно-сиреневыми, и она старательно выговаривала слова. Фару только сейчас заметил на лице жены эти бледные губы и слишком большие, слишком красивые глаза, погасшие и лишившиеся всякого выражения. Должно быть, он подумал, что она сейчас упадёт в обморок, потому что выбросил руку по направлению к ней. Но она пояснила:
– Джейн – твоя любовница, я – твоя жена, мы ничего не можем решать окончательно без тебя…
Фару, успевший уже сесть, медленно встал с места. Его брови величественно изогнулись, и женщины на мгновение испугались лишь потому, что считали его красавцем. Обе чего-то ждали, ждали, что сейчас грянет гром.
– Кто из вас первой заговорил об этом? – спросил наконец Фару.
– Я, разумеется, – оскорблённо ответила Фанни. Он остановил на ней взгляд – не горящий, холодно-подозрительный:
– Как давно ты знала об этом?
Она солгала, скорее из фанфаронства:
– О!.. Очень давно…
– И так хорошо скрывала это? Браво.
Она нашла, что это вульгарные нападки, и пожала плечами.
– Вот только, – продолжал Фару, – если ты действительно долго скрывала это… то меня удивляет… да, меня удивляет… почему ты не стала делать этого и дальше?
Опешив на мгновение, Фанни взяла себя в руки и выкрикнула:
– Значит, ты думаешь, что такое можно хранить в себе, можно замалчивать до бесконечности?
– Убеждён в этом, – сказал Фару. Обратившись жестом за сочувствием к Джейн, Фанни забормотала:
– Ну знаете ли… Ну знаете ли…
– Особенно тебе, – добавил Фару.
– Ради привычки, не так ли?..
До сих пор Фару смотрел только на дрожащие руки Фанни. Но вот он взглянул на её полные слёз глаза и заговорил более непринуждённо:
– Ради привычки, если тебе так нравится это слово. Разве за двенадцать лет я лишил тебя когда-нибудь, что бы я ни делал, хоть малой толики нежности?
При этих словах Джейн мягко скользнула в полосу света, и Фару вздрогнул.
– Я прекрасно понимаю, Джейн, что эта сцена чрезвычайно тяжела для вас… Но любые ваши слова сделают её ещё более тяжкой, и я заклинаю вас помнить об этом.
– А я и не собиралась ничего говорить, – сказала Джейн.
– Впрочем, – продолжил Фару, – я готов взять на себя всю ответственность.
Фанни прервала его пронзительным восклицанием:
– Что, ответственность? Какую ответственность? Кто от тебя требует ответственности?.. Дело вовсе не в этом, Фару… Говори что хочешь, делай что-нибудь, займись нами, но только не это… Давай, Фару, давай!
Она пришла в ужас от того, что он сумел в такой момент проявить умеренность, и злилась на него за то, что он ведёт себя так, как испокон веков вели себя мужчины, оказывающиеся между двумя женщинами. Почему Фару ещё не взорвался, не послал к чёрту все законы человеческой справедливости, все предосторожности, чувствительность Джейн и Фанни, почему ещё не унёс на руках предмет, пусть временный, своего блистательного выбора? «Какой он медлительный, Боже мой, какой же он медлительный… Пусть было бы неистовство, но только любовное, предназначенное одной из нас – не важно, мне или ей, пусть было бы отчаяние, но любовное… Неужели же мы такие старые, что он остаётся таким холодным, что он даже не чертыхается?..»
– Мы ведь не сумасшедшие, – сказал Фару. – Я всего лишь мужчина, но мужчина, решивший сохранить максимум равновесия в ситуации, в какой столько мужчин и женщин его теряют. Если я был в отношении Джейн…
– Речь идёт не обо мне, – перебила его Джейн. – Ведь я, кажется, ничего не требую. Речь пойдёт обо мне, только если Фанни захочет, чтобы я удалилась… что вполне естественно.
Он важно кивнул головой в знак согласия. Фанни пыталась обнаружить на его крупной лепки лице, увенчанном гривой волос, какое-нибудь мужское решение, обнаружить след волнения, вызванного у неё самой словами Джейн.
– Фанни прекрасно знает… – начал Фару. Он спохватился и повернулся к жене: – Ты прекрасно знаешь, Фанни, что ты – моя дорогая Фанни. И я всегда, что бы ни случалось, видел с твоей стороны на протяжении вот уже более десяти лет только нежность. И вот эти самые десять лет являются для меня залогом того, что ты пожалеешь ту, которая заслуживает того, чтобы её пожалели. Я заранее благодарен тебе за это.
«Та, которая заслуживает, чтобы её пожалели», не моргнув глазом восприняла и конец этой тирады, и немое изумление Фанни. Она даже слегка округлила губы, как бы собираясь присвистнуть от иронического восхищения. С приходом Фару она, казалось, утратила способность волноваться и удивляться и теперь спокойными глазами следила за движениями Фанни и Фару.
– Как это всё понимать, Фару? Как это всё понимать? – прошептала потрясённая Фанни.
Она посмотрела на Фару как раз в тот момент, когда он подавил зевок от нервного напряжения.
«Желание оказаться подальше отсюда сочится из всех его пор! – с возмущением подумала Фанни. – Сейчас он уйдёт… Он найдёт какой-нибудь предлог, чтобы уйти… И это всё, что он может сказать? Разве так ведут себя, когда в жизни наступает крутой перелом?..»
– Фару! – окликнула она его с мрачной печалью в голосе.
– Да, моя Фанни, я здесь. Я слушаю тебя. Ты хочешь, чтобы мы поговорили наедине?
– Фару!..
Она отвергла эту его мягкость и предупредительность, не желая, чтобы с ней разговаривали как с тяжелобольной. Она с удовольствием ударила бы Фару, лишь бы исторгнуть из него что-то невольное, непреодолимое – вспышку, проклятие, жалобный стон…
Фару рискнул положить ей руку на лоб и наклониться над ней, слегка запрокинув её голову. В глубине его больших жёлтых зрачков Фанни прочла желание убедить её с помощью чувственности, но где-то глубоко в них затаилась, как ей показалось, внимательная, трусоватая осторожность… Её злость сразу куда-то пропала, и она повела шеей, отчего его тяжёлая рука скользнула по волосам.
– Фару, послушай… Я сейчас не могу разговаривать с тобой… Ты вошёл слишком рано, понимаешь? Вот именно, ты вошёл слишком рано.
– Тем лучше, – сказал Фару с большим достоинством в голосе. – Моё место здесь. Покончим с этим.
Фанни обескураженно смотрела на него. У неё тоже возникло желание заговорить с ним на языке досадной в этой ситуации доброты.
– Нет, Фару, оставь… Нам с Джейн просто нужно закончить наш разговор и принять сегодня же вечером некоторые… практические решения. Между нами с Джейн не будет сказано ничего такого, что заставило бы нас повышать голос… Не так ли, Джейн?
– Естественно, – подтвердила Джейн.
Она стояла всё на том же месте, немного сзади Фанни, и смотрела внимательным взглядом.
– Хорошо… – согласился Фару. – Что ж… Я не вижу к этому препятствий. Ты не против, если я буду рядом, в своём кабинете? Я могу быть уверен, что ничто из того, что касается нас троих, не станет пищей для чьих-то пересудов? Даже для сплетен прислуги? Абсолютно уверен?..
Он воспользовался этой своей повисшей в воздухе фразой, чтобы медленно, пятясь задом, приблизиться к двери, устремляя то к одной, то к другой женщине свой падающий свысока жёлтый взгляд.
– Да, да, да, – всякий раз отвечала Фанни.
Она нетерпеливо кивала в знак согласия, отчего чёрный жгут её волос в конце концов рассыпался. Она поспешно собрала волосы обеими руками.
Фару внимательно смотрел на осунувшиеся лица женщин, на густую гриву распущенных волос, которую закручивали белые руки… В его глазах промелькнуло предложение мира, которое не могла видеть Фанни, но в нём было нечто такое, что Джейн агрессивно двинулась прямо на Фару.
– Да, можете быть уверены в этом. Но только дайте нам побеседовать наедине.
Фару с натужной улыбкой послушался. Джейн проводила его до самой двери и, закрыв её за ним, вернулась к Фанни, которая заканчивала приводить в порядок волосы.
– Вот так, – сухо сказала Джейн.
– Да… – удручённо вздохнула Фанни. – Вот так. Она беспомощно уронила руки вдоль туловища.
– Отдохните, Фанни. Спешить некуда.
Фанни вернулась в своё кресло возле камина и устроилась поближе к огню. Появление горничной заставило Джейн сесть и начать просматривать почту Фару и бумаги из «Писательского общества»; она притворилась, что разбирает их. Горничная прошла через гостиную в обратном направлении, неся смокинг и бельё Фару.
– Он уходит, – сказала Фанни вполголоса.
– Да, – сказала Джейн. – Сегодня вечером примерочная репетиция в «Жимназ». Вы идёте?
Фанни не ответила. Она свернулась калачиком в своём кресле, прижав колени к груди, и глядела на пламя. Джейн, едва опиравшаяся о спинку стула, казалось, ждала, что её вот-вот сменят на посту. Она делала пометки в блокноте, похоже, что-то подсчитывала в уме, потом посмотрела на ручные часы.
Около семи часов домой вернулся Жан. Фанни машинально ответила на его «Добрый вечер, мамуля» и не пошевелилась. Но от Жана Фару шёл такой оскорбительный, такой разоблачительный запах духов, что обе женщины одновременно подняли головы.
– Это от тебя так пахнет? – спросила Фанни.
– Как – так, мамуля?
Свои следы помятости на веках, свои блестящие, распухшие и горячечные губы, свою омрачённую падением юность – всё это юноша посвящал Джейн, обращал к ней как упрямое оскорбление. Он зло смеялся и предоставлял ей нюхать эти низкопробные духи, предвещавшие наконец его освобождение, запах другой женщины…
– Иди и переоденься, – приказала ему Фанни. – У нас от тебя сейчас заболит голова.
Он вышел, очень довольный тем, что его поняли и осуждают.
– Подумать только, – сказала Фанни. – Как это гадко выглядит, когда мальчик становится мужчиной… Ещё немного, и он бы привёл её к нам… Так гордится, что у него теперь есть любовница…
– У него, и против меня, – сказала Джейн.
– Это верно.
Обострённое ощущение того, что они остались наедине, позволяло им говорить без обиняков.
– Он делает то, что может, он причиняет себе зло, чтобы больше не любить вас…
– О! Любить меня… Разве что в такой степени, чтобы желать мне зла… Может быть, он уже причинил мне это зло… Я не спрашиваю вас, Фанни, – быстро добавила она. – Если хотите, то, пока мы спокойны, давайте поговорим, поговорим начистоту… Допустим, завтра я уеду…
– Нет-нет, – перебила её Фанни. – Лучше потом, после ужина… Вы же слышите, что уже накрывают на стол.
Джейн долгим взглядом посмотрела на свою подругу.
– Вы хотите, чтобы я поужинала здесь?
– Ну само собой разумеется, – раздражённо сказала Фанни. – Не будем усложнять.
– Хорошо. Вы правы. Я пойду к себе в комнату привести кое-что в порядок. Если я вам понадоблюсь…
Вернувшись, она застала Фанни на том же месте, возле затухающего огня. Она напомнила ей: «Фанни, ужин!» И Фанни, наспех приведя себя в порядок, пошла в столовую, где ещё плавал, слабея, запах духов, принесённый Жаном Фару. Проявив необыкновенную предупредительность, Фару дождался, когда жена сядет.
Фанни отметила, что он тщательно выбрит, причёсан, незаметно попудрен загаром. Смокинг был узок ему в талии, и он откидывал назад затылок, подтягивая плечи друг к другу. «На кого, интересно, он злится сегодня? – промелькнуло у неё в голове. – Может, на меня?..»
Усевшись за стол, она почувствовала себя разбитой, вялой и голодной. Она ела много, к величайшему удивлению Фару, который наблюдал за ней, беседуя с сыном. Джейн тоже беседовала с Жаном, который, прежде чем ответить, выдерживал удивлённую, не лишённую вызова паузу. Когда Фару церемонно наклонил над бокалом жены графин с вином, она посмеялась над ним:
– Не знаю почему, но у тебя сегодня вид почти как у молодого героя-любовника, которому дали комическую роль…
И она расхохоталась непринуждённым смехом, какой вырывается у выздоравливающих или очень усталых людей. Она думала:
«А моё горе, как мне с ним быть в этой ситуации? Когда мне им заниматься? Сегодня было место рассудочности, безрассудству, гневу – всему, кроме горя… Так они его у меня и отнимут…»
Фару покинул дом изящно, ловко, разговаривая, зажигая сигарету, надевая пальто. Фанни считала, что он в прихожей, а Джейн – что он в ванной комнате, когда он уже переходил через улицу. Фанни осталась наедине с Джейн и, сидя напротив неё за столом, покачала головой, немного хмельная от сухого вина:
– Вот это я называю стилем прислуги, такую вот манеру уходить.
– Как это? – озадаченно спросила Джейн.
– Вы не обращали внимания, что никогда не знаешь, в какой точно момент домашняя работница уходит из дома? Она исчезает, как гном. А всё потому, что она всегда уносит какой-нибудь сувенирчик, ломтик телятины для мужа, остатки кофе в бутылке, какие-нибудь кусочки сахара…
Она снова засмеялась. В гостиной, куда она перешла, кто-то уже подкинул дров в камин и развернул на подлокотнике её любимого кресла «бержер» большую вигоневую шаль, и горе, в своей самой эгоистической форме, сжало Фанни горло. Мысль о покинутости, угроза скорого одиночества разогнали преходящее тепло, которым она была обязана обильной трапезе. «С Фару чувствуешь себя такой одинокой…» Она села, обернула ноги покрывалом и закрыла глаза с навернувшимися двумя слезинками.
– Я вам не мешаю? – спросила тихим голосом Джейн.
– Нет-нет, – сказала Фанни, не открывая глаз.
– Вы предпочитаете поговорить сейчас?.. Да?.. Завтра рано утром я могу позвонить по телефону госпоже Дельвай. В сущности, она будет очень рада снова занять своё место…
– Кто, Дельвай? Какое место? – Фанни освободила голову от гребня, шпилек, и её голова легла на длинные, отливавшие влажным чёрным глянцем водоросли волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21