Обслужили супер, доставка супер
«Я с тех пор нисколько не изменился». Вечером записка будет лежать на этом же месте. Только миссис Колридж добавит: «А жаль…»
Любящая жена, конечно, шутила, но частенько говаривала: легко питать нежность к человеку, которого совершенно не видишь.
Колридж захватил домой вырезки из газет с сообщениями о первой неделе, проведенной участниками шоу «Под домашним арестом». Сверху была приколота фотокопия записки на бланке «Любопытного Тома». Заголовок гласил: «Анализ популярности «арестантов» (зрители/пресса) на восьмой день игры». Автор был изумительно лаконичен:
Воггл – всеобщий любимец. Мегапопулярностъ.
Дэвид – гаденыш. Активно не нравится.
Капли – гшлет интечлектуалъности. Нравится.
Дервла – загадочная красотка. Нравится.
Лейла – очень соблазнительна, но дура. Не нравится.
Мун – дура и к тому же не очень соблазнительна. Не нравится.
Газза и Джаз нравятся (за исключением интеллектуалов и феминисток).
О Сэлли немного, в основном – негатив. (Примечание: нетрадиционное меньшинство полагает, что С. – сплошной стереотип. Предпочли бы симпатичного гомика или пассивную лесбу.
О Хэмише вообще ничего.
Колридж пролистал вырезки. Оценки большинства публикаций совпадали с выводами «Любопытного Тома». Но в заметках еще говорилось, что дела у «арестантов» идут лучше, чем предполагалось.
«Осевшее суфле вновь поднимается!» – гласил один из заголовков. Газета ссылалась на собственное суждение недельной давности, в котором утверждалось, что никакое суфле не поднимется вторично, не говоря уже о третьей попытке. Это было новостью для Колриджа: оказывается, перед третьей серией программы ходили разговоры о том, что идея себя изжила. Сам Колридж не сомневался, что подобные передачи обречены на успех, и, выходит, ошибался. Газеты свидетельствовали, что многие шоу с шумными и броскими героями из масс, которым пророчили звездную славу, не дожили до исполнения собственных обещаний. В начале недели ожидалось, что новая серия «Под домашним арестом» тоже потерпит крах. Но, несмотря на мрачные предсказания, после семи трансляций выяснилось, что рейтинг тот же, что и у двух предыдущих. Больше всех удивилась сама Джеральдина, в чем откровенно призналась в модной ночной передаче «Клиника».
Колридж вставил кассету в видеомагнитофон и тут же бросился уменьшать звук с экрана понеслись приветственные визги и вопли ведущей, которая встречала в своей программе Джеральдину. Ее крики наверняка долетели до второго этажа, где спала жена.
– Хай, дорогуша, – радовалась дико крутая послеполуночная ведущая. – Вот вы и разменяли вторую неделю в доме. Нам понравилось!
– Встречаем супертеледаму! – вторил ей такой же дико крутой послеполуночный ведущий. – Мы тебя любим, Джеральдина! Удачи!
– Воггл – настоящий класс! – выкрикнула девушка. – Мы тебя обожаем, Воггл!
– Воггл – душка! Воггл – клевый парень!
– Воггл – это полный улет!
Послышались бурные приветствия. Зрителям Воггл нравился.
– Удивительно, – проговорила Джеральдина, когда шум стих. – Я, конечно, рассчитывала, что он всех разбередит. Но не ожидала, что настолько сильно.
– Он теперь среди самых-самых, – воскликнула ведущая. – Как Деннис-бесенок[15] или Лягушонок Кермит в «Маппет-шоу».[16]
– Тут такое дело: никто бы не согласился с ним жить, но все по полной оттягиваются, наблюдая, как колбасятся другие.
– Воггл – супер!
– Воггл – душка! Отпад! – подхватил ведущий и быстро добавил: – У вас вообще все кайфово. Удачи всей их компашке!
– Bay!
– Но особенно я торчу от Келли. Ей-ей!
– Ты чего! – Девушка ткнула ведущего пальцем под ребра. – Нашел на кого западать! Дервла намного красивее – сто пудов!
– Красивее – согласен. От нее я тоже балдею, спасибо ей за это. Но у Келли… у Келли есть что-то особенное.
– Здоровые титьки?
– Как тебе сказать? Это мужская тема.
Мужчины в студии согласно завопили.
– А что у нас с Дэвидом? Мы его не слишком любим? Скорее наоборот?
– Не слишком, – согласился ведущий.
При упоминании имени Дэвида публика загудела, и режиссер, воспользовавшись ситуацией, вывел на экран прямую трансляцию из дома, где разворачивалось действие шоу «Под домашним арестом»: Дэвид сидел на полу скрестив ноги и играл на гитаре. Он явно любовался собой. Зрители расхохотались.
– Подотри сопли! – пронзительно завопила дико крутая.
Колридж потягивал пиво и смотрел записанный три с половиной недели назад материал. Его поразила жестокость происходящего: человек на экране совершенно не подозревал, что над ним смеялись и потешались. Словно вся страна превратилась в огромный школьный двор, а зрители – в хулиганов-задир.
– Ну ладно, довольно! – У дико крутого ведущего как будто пробудилась совесть. – Я уверен, мама его любит.
– Хвала его мамочке! Только скажите, чтобы он постригся!
– И перестал играть на гитаре.
Интервью продолжалось – стали обсуждать неожиданный успех третьей серии «Под домашним арестом».
– Ты бросила вызов всяким умникам и зубоскалам, и шоу со-сто-я-лось! Это для тебя большое облегчение, Джери. Ну, признайся, что я прав!
– Абсолютно прав, – ответила Джеральдина. – Была бы я мужиком, сказала бы, что поставила на кон все, включая собственные яйца. Сбережения и то, что получила от раздела с Би-би-си. Я единственный постановщик «Любопытного Тома», ребята, и если провалюсь, не на кого будет валить.
– Железная женщина, – пришла в восторг девушка-ведущая. – Вы нам нравитесь. Примите и прочая!
– Именно железная, милочка, – подхватила Джеральдина. – Бросила халявное место на Би-би-си, чтобы заняться этим шоу. И тут все стали ждать, когда я окажусь в жопе.
– Да уж, – скаламбурил дико крутой послеполуночный ведущий. – Коль ушла с Би-би-си, то пощады не проси. Я слышал, тебе прочили место генерального директора? А ты хлопнула дверью!
– Думаю, в конце концов предложили бы. Ну и шут с ним. Я делаю программу, а не целуюсь целыми днями с политиками – такими, как эта задница Билли. Рылом не вышла.
Камера наехала на другого гостя «Клиники» – это был снисходительно улыбавшийся министр культуры Билли Джонс, который согласился засветиться в ночной передаче, осуществляя правительственную стратегию по сближению с молодежью.
– Очень жаль, – хохотнул он, – что у моей задницы нет никаких шансов расцеловаться с такой очаровательной леди, как вы, Джеральдина.
– Скажите, Билли, – вмиг посерьезнела ведущая, – на ваш взгляд, «Под домашним арестом» – супер ТВ или куча дерьма?
– О, «Под домашним арестом» – полный супер и никакого дерьма.
– А как быть с теми, кто утверждает, что наше телевидение деградирует? Что нам нужно больше, ну я не знаю, исторических, что ли, программ? Или классической драмы?
– Все это нужно: и история, и классические байки. Но политикам, педагогам и работникам сферы социальных проблем необходимо, так сказать, прислушиваться к молодежи. А молодых сегодня не слишком колышет история и классическая драма.
– Понтово. Это нам в кайф, – одобрил дико крутой послеполуночный ведущий.
– Необходимо как бы окунуться в то, что интересует молодых, например в Интернет. Мы считаем, что Интернет – это очень важно. И такие потрясающие эксперименты реального телевидения, как шоу «Под домашним арестом», тоже.
Колридж заснул до того, как представление закончилось и по экрану пробежала последняя строчка титров. А когда открыл глаза, увидел покрытого татуировками потного американского скинхеда в одних шортах, который орал в телевизор:
– Люди, я самый настоящий кусок дерьма!
Инспектор решил, что пора ложиться в постель. Джеральдина явно выкрутилась – это понятно, хотя, судя по всему, должна была провалиться.
Дэвиду повезло гораздо меньше. Он превратился в жертву, во всеобщее посмешище, и таким его сделала Джеральдина. Если бы он об этом знал, то мог бы захотеть отомстить «Любопытному Тому». Но он не знал. Откуда ему было знать?
День тридцать третий. 10.15 утра
Фотографию Воггла на «карте» почти совершенно закрыли тянущиеся к ней многочисленные ленты. Триша завершала оформление, прикрепляя последнюю – от Дервлы, на которой значились слова: «Стычка по поводу лобковых волос».
Дервла намеревалась оставаться серьезной и невозмутимой, как муза в рекламе ирландского пива. Но разве выдержишь, если каждый день приходится входить в душевую вслед за Вогглом?
День восьмой 9-30 утра
«Восьмой день, – оповестил зрителей диктор Энди. – Дервла только что вошла в душевую».
– Вогтл! – закричала она, появившись из двери. У нее в руке был зажат кусок мыла.
– Да, моя милая леди?
– Будь так добр, приняв душ, снимай с мыла лобковые волосы!
Сами виноваты: Воггл был бы рад не мыться вообще. Но остальные девятеро категорически потребовали, чтобы он хотя бы раз в день ополаскивался.
– Глядишь, через месяц-другой избавишься от грязи, – пошутил Джаз.
Теперь приходилось расплачиваться. Буйные кущи в паху Воггла, не ведавшие частых омовений, редели в ответ на каждое прикосновение.
Дервла помахала мылом перед лицом обидчика. Она долго сдерживалась, прежде чем напасть на Воггла, – не любила сцен, а тайный информатор сообщил ей, что Воггл самый популярный из всех «арестантов». Не отвернутся ли от нее зрители, если она поссорится с Вогглом? Но, с другой стороны, пусть знают, каково жить с таким типом! В конце концов Дервла не выдержала-. Воггл мылся ночью, а она вставала первой и постоянно натыкалась на следы его пребывания в душе.
– Мне каждое утро приходится снимать с мыла целый шиньон, а на следующий день оно опять обрастает, как участник «Грейтфул Дэд».
– О женщина-самка, напрасно ты страшишься естественной природы. Мои волосы не причинят тебе никакого вреда. В отличие от машины, которой ты владеешь. – Воггл, как всегда, одним махом перескочил от темы собственной неряшливости к обличению оппонента чуть ли не в разрушении целой планеты. Отработанный приемчик!
– При чем тут, на фиг, машины? – Дервла сама не ожидала, что сорвется и закричит. Она годами не повышала голос – была скорее человеком флегматичным. И все-таки не сдержалась.
– Очень даже при чем, моя кельтская чаровница. Ты вычеркиваешь меня из числа приоритетов – меня, мужчину, вместе с моей лобковой зоной. А между тем зло – это автомобили. Они – драконы, пожирающие нашу землю. Тогда как волосы – всего лишь безобидные, не отравляющие атмосферу мертвые клетки.
– Они безобидные и не отравляют атмосферу, когда растут у тебя на брюхе! – завопила Дервла. – А в душевой меня от них воротит. Пресвятая Дева Мария, откуда их столько? Можно набить матрас! Ты что, обрабатываешь их змеиным жиром?
Воггл не показал вида, хотя обвинения Дервлы задели его. Никто не заподозрил бы Воггла в проявлении чувств, потому что он плевал на всех остальных. Но Дервла ему нравилась. Он даже признавался в этом в исповедальне.
– Между нами существует явная связь, – заявил он. – Я почти уверен, что когда-то, в иной жизни, она была великой принцессой Священных рун, а я – кудесником.
И теперь, получив выговор от своей тайной симпатии, Воггл принял гордый и независимый вид.
– Мне нечего стыдиться волос с яиц. Они имеют такое же право на присутствие в доме, как другие телесные миазмы, например, гной на колечке в соске Мун, к которому я отношусь с должным уважением.
Это был умный ход. Накануне Мун зазывала «арестантов» посмотреть на свой воспалившийся сосок, правда, без особого успеха.
– Заткнись! – закричала она с оранжевого дивана. – Нечего трепаться про мою титьку. Откуда мне было знать, что тот долбаный подонок из Брайтона всунул мне дерьмовую железку вместо золота. А божился, что золото! И еще учтите, я мажусь савлоном[17] и ничего не оставляю на вашем поганом мыле.
– Не увиливай, – подхватила Дервла. – Мун лечится. И ты тем более должен споласкивать после себя мыло. И не только мыло, но и слив тоже. А то такое впечатление, что там подох и успел разложиться сенбернар.
– Хорошо, – согласился Воггл, напустив на себя величественный вид – ну просто древний маг!
– Я счастлива.
– Но только при одном условии: если ты откажешься от машины.
День тридцать третий. 2.30 пополудни
Каждый раз, когда груда еще не просмотренных пленок немного уменьшалась и становилась не такой путающей, из хранилища приносили новые. Казалось, им не будет конца.
День восьмой. Джаз и Келли общаются в саду.
День восьмой. 3.00 пополудни
– Какую самую противную работу тебе приходилось делать? – спросил Джаз.
Они с Келли сидели на краю бассейна и балдели от солнца и от сознания того, как потрясающе смотрятся в своих весьма условных купальных костюмах.
– Тут и думать нечего, – отозвалась Келли. – Терпеть не могу участвовать в массовках.
– А что тут плохого? Звучит недурно.
– Недурно, если нет желания стать актером. Получай суточные, обед и старайся поближе подойти к какой-нибудь звезде. Но если хочешь стать настоящим профессионалом, все это жутко противно. Кажется, что большего никогда не достигнешь.
– Так ты мечтаешь стать актрисой?
– Это было бы круто. Только не говори: актрисой. Теперь все актеры, даже женщины. Влияние феминизма. Эмма Томпсон, Джуди Денч и Памела Андерсон – не актрисы, а актеры.
– Неужели? Очень странно.
– Я тоже никак не привыкну. Все-таки женщины. Но ничего не поделаешь – иначе определенно обидятся. Я не уверена, но мне кажется, это пошло с тех времен, когда все актрисы были проститутками. А Джуди Денч не хочет, чтобы ее считали проституткой. Как ты думаешь?
– Факт. Такая шикарная штучка явно не желает, чтобы ее считали проституткой, – заключил Джаз. – Значит, ты хочешь сделаться дамой-актером?
– Типа того! Поэтому я здесь. Очень надеюсь, что меня заметят. Выучила из «Билла»[18] сцену, где девчонку ломает в камере, и выдала в исповедальне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Любящая жена, конечно, шутила, но частенько говаривала: легко питать нежность к человеку, которого совершенно не видишь.
Колридж захватил домой вырезки из газет с сообщениями о первой неделе, проведенной участниками шоу «Под домашним арестом». Сверху была приколота фотокопия записки на бланке «Любопытного Тома». Заголовок гласил: «Анализ популярности «арестантов» (зрители/пресса) на восьмой день игры». Автор был изумительно лаконичен:
Воггл – всеобщий любимец. Мегапопулярностъ.
Дэвид – гаденыш. Активно не нравится.
Капли – гшлет интечлектуалъности. Нравится.
Дервла – загадочная красотка. Нравится.
Лейла – очень соблазнительна, но дура. Не нравится.
Мун – дура и к тому же не очень соблазнительна. Не нравится.
Газза и Джаз нравятся (за исключением интеллектуалов и феминисток).
О Сэлли немного, в основном – негатив. (Примечание: нетрадиционное меньшинство полагает, что С. – сплошной стереотип. Предпочли бы симпатичного гомика или пассивную лесбу.
О Хэмише вообще ничего.
Колридж пролистал вырезки. Оценки большинства публикаций совпадали с выводами «Любопытного Тома». Но в заметках еще говорилось, что дела у «арестантов» идут лучше, чем предполагалось.
«Осевшее суфле вновь поднимается!» – гласил один из заголовков. Газета ссылалась на собственное суждение недельной давности, в котором утверждалось, что никакое суфле не поднимется вторично, не говоря уже о третьей попытке. Это было новостью для Колриджа: оказывается, перед третьей серией программы ходили разговоры о том, что идея себя изжила. Сам Колридж не сомневался, что подобные передачи обречены на успех, и, выходит, ошибался. Газеты свидетельствовали, что многие шоу с шумными и броскими героями из масс, которым пророчили звездную славу, не дожили до исполнения собственных обещаний. В начале недели ожидалось, что новая серия «Под домашним арестом» тоже потерпит крах. Но, несмотря на мрачные предсказания, после семи трансляций выяснилось, что рейтинг тот же, что и у двух предыдущих. Больше всех удивилась сама Джеральдина, в чем откровенно призналась в модной ночной передаче «Клиника».
Колридж вставил кассету в видеомагнитофон и тут же бросился уменьшать звук с экрана понеслись приветственные визги и вопли ведущей, которая встречала в своей программе Джеральдину. Ее крики наверняка долетели до второго этажа, где спала жена.
– Хай, дорогуша, – радовалась дико крутая послеполуночная ведущая. – Вот вы и разменяли вторую неделю в доме. Нам понравилось!
– Встречаем супертеледаму! – вторил ей такой же дико крутой послеполуночный ведущий. – Мы тебя любим, Джеральдина! Удачи!
– Воггл – настоящий класс! – выкрикнула девушка. – Мы тебя обожаем, Воггл!
– Воггл – душка! Воггл – клевый парень!
– Воггл – это полный улет!
Послышались бурные приветствия. Зрителям Воггл нравился.
– Удивительно, – проговорила Джеральдина, когда шум стих. – Я, конечно, рассчитывала, что он всех разбередит. Но не ожидала, что настолько сильно.
– Он теперь среди самых-самых, – воскликнула ведущая. – Как Деннис-бесенок[15] или Лягушонок Кермит в «Маппет-шоу».[16]
– Тут такое дело: никто бы не согласился с ним жить, но все по полной оттягиваются, наблюдая, как колбасятся другие.
– Воггл – супер!
– Воггл – душка! Отпад! – подхватил ведущий и быстро добавил: – У вас вообще все кайфово. Удачи всей их компашке!
– Bay!
– Но особенно я торчу от Келли. Ей-ей!
– Ты чего! – Девушка ткнула ведущего пальцем под ребра. – Нашел на кого западать! Дервла намного красивее – сто пудов!
– Красивее – согласен. От нее я тоже балдею, спасибо ей за это. Но у Келли… у Келли есть что-то особенное.
– Здоровые титьки?
– Как тебе сказать? Это мужская тема.
Мужчины в студии согласно завопили.
– А что у нас с Дэвидом? Мы его не слишком любим? Скорее наоборот?
– Не слишком, – согласился ведущий.
При упоминании имени Дэвида публика загудела, и режиссер, воспользовавшись ситуацией, вывел на экран прямую трансляцию из дома, где разворачивалось действие шоу «Под домашним арестом»: Дэвид сидел на полу скрестив ноги и играл на гитаре. Он явно любовался собой. Зрители расхохотались.
– Подотри сопли! – пронзительно завопила дико крутая.
Колридж потягивал пиво и смотрел записанный три с половиной недели назад материал. Его поразила жестокость происходящего: человек на экране совершенно не подозревал, что над ним смеялись и потешались. Словно вся страна превратилась в огромный школьный двор, а зрители – в хулиганов-задир.
– Ну ладно, довольно! – У дико крутого ведущего как будто пробудилась совесть. – Я уверен, мама его любит.
– Хвала его мамочке! Только скажите, чтобы он постригся!
– И перестал играть на гитаре.
Интервью продолжалось – стали обсуждать неожиданный успех третьей серии «Под домашним арестом».
– Ты бросила вызов всяким умникам и зубоскалам, и шоу со-сто-я-лось! Это для тебя большое облегчение, Джери. Ну, признайся, что я прав!
– Абсолютно прав, – ответила Джеральдина. – Была бы я мужиком, сказала бы, что поставила на кон все, включая собственные яйца. Сбережения и то, что получила от раздела с Би-би-си. Я единственный постановщик «Любопытного Тома», ребята, и если провалюсь, не на кого будет валить.
– Железная женщина, – пришла в восторг девушка-ведущая. – Вы нам нравитесь. Примите и прочая!
– Именно железная, милочка, – подхватила Джеральдина. – Бросила халявное место на Би-би-си, чтобы заняться этим шоу. И тут все стали ждать, когда я окажусь в жопе.
– Да уж, – скаламбурил дико крутой послеполуночный ведущий. – Коль ушла с Би-би-си, то пощады не проси. Я слышал, тебе прочили место генерального директора? А ты хлопнула дверью!
– Думаю, в конце концов предложили бы. Ну и шут с ним. Я делаю программу, а не целуюсь целыми днями с политиками – такими, как эта задница Билли. Рылом не вышла.
Камера наехала на другого гостя «Клиники» – это был снисходительно улыбавшийся министр культуры Билли Джонс, который согласился засветиться в ночной передаче, осуществляя правительственную стратегию по сближению с молодежью.
– Очень жаль, – хохотнул он, – что у моей задницы нет никаких шансов расцеловаться с такой очаровательной леди, как вы, Джеральдина.
– Скажите, Билли, – вмиг посерьезнела ведущая, – на ваш взгляд, «Под домашним арестом» – супер ТВ или куча дерьма?
– О, «Под домашним арестом» – полный супер и никакого дерьма.
– А как быть с теми, кто утверждает, что наше телевидение деградирует? Что нам нужно больше, ну я не знаю, исторических, что ли, программ? Или классической драмы?
– Все это нужно: и история, и классические байки. Но политикам, педагогам и работникам сферы социальных проблем необходимо, так сказать, прислушиваться к молодежи. А молодых сегодня не слишком колышет история и классическая драма.
– Понтово. Это нам в кайф, – одобрил дико крутой послеполуночный ведущий.
– Необходимо как бы окунуться в то, что интересует молодых, например в Интернет. Мы считаем, что Интернет – это очень важно. И такие потрясающие эксперименты реального телевидения, как шоу «Под домашним арестом», тоже.
Колридж заснул до того, как представление закончилось и по экрану пробежала последняя строчка титров. А когда открыл глаза, увидел покрытого татуировками потного американского скинхеда в одних шортах, который орал в телевизор:
– Люди, я самый настоящий кусок дерьма!
Инспектор решил, что пора ложиться в постель. Джеральдина явно выкрутилась – это понятно, хотя, судя по всему, должна была провалиться.
Дэвиду повезло гораздо меньше. Он превратился в жертву, во всеобщее посмешище, и таким его сделала Джеральдина. Если бы он об этом знал, то мог бы захотеть отомстить «Любопытному Тому». Но он не знал. Откуда ему было знать?
День тридцать третий. 10.15 утра
Фотографию Воггла на «карте» почти совершенно закрыли тянущиеся к ней многочисленные ленты. Триша завершала оформление, прикрепляя последнюю – от Дервлы, на которой значились слова: «Стычка по поводу лобковых волос».
Дервла намеревалась оставаться серьезной и невозмутимой, как муза в рекламе ирландского пива. Но разве выдержишь, если каждый день приходится входить в душевую вслед за Вогглом?
День восьмой 9-30 утра
«Восьмой день, – оповестил зрителей диктор Энди. – Дервла только что вошла в душевую».
– Вогтл! – закричала она, появившись из двери. У нее в руке был зажат кусок мыла.
– Да, моя милая леди?
– Будь так добр, приняв душ, снимай с мыла лобковые волосы!
Сами виноваты: Воггл был бы рад не мыться вообще. Но остальные девятеро категорически потребовали, чтобы он хотя бы раз в день ополаскивался.
– Глядишь, через месяц-другой избавишься от грязи, – пошутил Джаз.
Теперь приходилось расплачиваться. Буйные кущи в паху Воггла, не ведавшие частых омовений, редели в ответ на каждое прикосновение.
Дервла помахала мылом перед лицом обидчика. Она долго сдерживалась, прежде чем напасть на Воггла, – не любила сцен, а тайный информатор сообщил ей, что Воггл самый популярный из всех «арестантов». Не отвернутся ли от нее зрители, если она поссорится с Вогглом? Но, с другой стороны, пусть знают, каково жить с таким типом! В конце концов Дервла не выдержала-. Воггл мылся ночью, а она вставала первой и постоянно натыкалась на следы его пребывания в душе.
– Мне каждое утро приходится снимать с мыла целый шиньон, а на следующий день оно опять обрастает, как участник «Грейтфул Дэд».
– О женщина-самка, напрасно ты страшишься естественной природы. Мои волосы не причинят тебе никакого вреда. В отличие от машины, которой ты владеешь. – Воггл, как всегда, одним махом перескочил от темы собственной неряшливости к обличению оппонента чуть ли не в разрушении целой планеты. Отработанный приемчик!
– При чем тут, на фиг, машины? – Дервла сама не ожидала, что сорвется и закричит. Она годами не повышала голос – была скорее человеком флегматичным. И все-таки не сдержалась.
– Очень даже при чем, моя кельтская чаровница. Ты вычеркиваешь меня из числа приоритетов – меня, мужчину, вместе с моей лобковой зоной. А между тем зло – это автомобили. Они – драконы, пожирающие нашу землю. Тогда как волосы – всего лишь безобидные, не отравляющие атмосферу мертвые клетки.
– Они безобидные и не отравляют атмосферу, когда растут у тебя на брюхе! – завопила Дервла. – А в душевой меня от них воротит. Пресвятая Дева Мария, откуда их столько? Можно набить матрас! Ты что, обрабатываешь их змеиным жиром?
Воггл не показал вида, хотя обвинения Дервлы задели его. Никто не заподозрил бы Воггла в проявлении чувств, потому что он плевал на всех остальных. Но Дервла ему нравилась. Он даже признавался в этом в исповедальне.
– Между нами существует явная связь, – заявил он. – Я почти уверен, что когда-то, в иной жизни, она была великой принцессой Священных рун, а я – кудесником.
И теперь, получив выговор от своей тайной симпатии, Воггл принял гордый и независимый вид.
– Мне нечего стыдиться волос с яиц. Они имеют такое же право на присутствие в доме, как другие телесные миазмы, например, гной на колечке в соске Мун, к которому я отношусь с должным уважением.
Это был умный ход. Накануне Мун зазывала «арестантов» посмотреть на свой воспалившийся сосок, правда, без особого успеха.
– Заткнись! – закричала она с оранжевого дивана. – Нечего трепаться про мою титьку. Откуда мне было знать, что тот долбаный подонок из Брайтона всунул мне дерьмовую железку вместо золота. А божился, что золото! И еще учтите, я мажусь савлоном[17] и ничего не оставляю на вашем поганом мыле.
– Не увиливай, – подхватила Дервла. – Мун лечится. И ты тем более должен споласкивать после себя мыло. И не только мыло, но и слив тоже. А то такое впечатление, что там подох и успел разложиться сенбернар.
– Хорошо, – согласился Воггл, напустив на себя величественный вид – ну просто древний маг!
– Я счастлива.
– Но только при одном условии: если ты откажешься от машины.
День тридцать третий. 2.30 пополудни
Каждый раз, когда груда еще не просмотренных пленок немного уменьшалась и становилась не такой путающей, из хранилища приносили новые. Казалось, им не будет конца.
День восьмой. Джаз и Келли общаются в саду.
День восьмой. 3.00 пополудни
– Какую самую противную работу тебе приходилось делать? – спросил Джаз.
Они с Келли сидели на краю бассейна и балдели от солнца и от сознания того, как потрясающе смотрятся в своих весьма условных купальных костюмах.
– Тут и думать нечего, – отозвалась Келли. – Терпеть не могу участвовать в массовках.
– А что тут плохого? Звучит недурно.
– Недурно, если нет желания стать актером. Получай суточные, обед и старайся поближе подойти к какой-нибудь звезде. Но если хочешь стать настоящим профессионалом, все это жутко противно. Кажется, что большего никогда не достигнешь.
– Так ты мечтаешь стать актрисой?
– Это было бы круто. Только не говори: актрисой. Теперь все актеры, даже женщины. Влияние феминизма. Эмма Томпсон, Джуди Денч и Памела Андерсон – не актрисы, а актеры.
– Неужели? Очень странно.
– Я тоже никак не привыкну. Все-таки женщины. Но ничего не поделаешь – иначе определенно обидятся. Я не уверена, но мне кажется, это пошло с тех времен, когда все актрисы были проститутками. А Джуди Денч не хочет, чтобы ее считали проституткой. Как ты думаешь?
– Факт. Такая шикарная штучка явно не желает, чтобы ее считали проституткой, – заключил Джаз. – Значит, ты хочешь сделаться дамой-актером?
– Типа того! Поэтому я здесь. Очень надеюсь, что меня заметят. Выучила из «Билла»[18] сцену, где девчонку ломает в камере, и выдала в исповедальне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41