Я пересек вслед за ними Мейн-стрит и вошел в книжный магазинчик на углу. Незажженная неоновая вывеска «У Тома» красовалась на другой стороне улицы почти напротив: «Лучшее пиво. Распивочно и навынос. Отведайте наши спагетти».
Солдатики с видом знатоков рылись в кипе комиксов. Выбрав с дюжину, они расплатились и вышли.
? Мальчишки, ? сказал седой продавец в пыльных очках. ? Призывают молокососов. Из колыбельки в могилу, одним махом. Я-то служил в экспедиционном.
Я буркнул что-то неопределенное, не поворачиваясь от окна. «У Тома» собиралась самая разношерстная публика. Деловые костюмы и спецовки, спортивные рубашки, футболки и свитера скрывались внутри и опять появлялись. Мелькали женщины в ситцевых платьях, открытых сарафанчиках, брюках и блузках, легких жакетиках и цветастых шелковых юбках. Среди них попадались белые, но больше всего было негритянок и мексиканок. Костюма в черно-белую клетку я не видел.
? Я-то служил в экспедиционном, ? раздался мечтательный голос из-за прилавка.
Я взял журнал и, притворившись, будто читаю, продолжал наблюдать за меняющейся толпой на противоположном тротуаре. Над крышами машин дрожало марево.
Продавец сказал посуровевшим тоном:
? Не положено читать, не заплатив.
Я бросил ему четверть доллара, и он смягчился:
? Поймите меня правильно, служба есть служба.
? Ясно, ? отрезал я, чтобы отделаться от экспедиционщика.
Люди за пыльным стеклом казались статистами в уличной сценке, снятой в утреннем колорите. Дома выглядели такими плоскими и уродливыми, что я не мог представить их изнутри. С одной стороны ресторанчика располагался ломбард, в витрине которого торчали скрипки и ружья, с другой ? кинотеатр, обклеенный кричащими афишами. Вдруг статисты забегали проворнее, и действие началось. Из двойной хлопающей двери кафе выпорхнула светлокожая, коротко стриженная негритянка в клетчатом черно-белом костюме. Немного помедлив на краешке тротуара, она зашагала в южном направлении.
? Вы забыли книгу! ? крикнул мне вслед продавец.
Я был посреди Мейн-стрит, когда девушка свернула налево, на улицу Идальго. Она шла мелкими быстрыми шагами. Смазанные маслом волосы блестели на солнце. На ходу она чуть не задела мое авто. Я проскользнул за руль и завел машину.
Походка у Люси была шикарная. Ее бедра покачивались, как груша на тонком стебельке талии, бронзовые голые икры под модной юбкой красиво пружинили. Когда она дошла до конца квартала, я двинулся следом, останавливаясь и пережидая на каждой парковке. Во втором квартале я задержался перед буддистской церковью. В третьем ? перед бильярдной, где негритянские, мексиканские и азиатские юнцы орудовали киями над зелеными столами. В четвертом ? перед красной кирпичной школой с песчаной площадкой для игр. Люси продолжала идти в восточном направлении.
Разбитый асфальт на дороге плавно перешел в иссохшую землю, и тротуар кончился. Люси осторожно ступала по пыли, в которой резвилась, скакала, барахталась детвора.
По бокам улицы подпирали друг друга жалкие развалюхи с разбитыми окнами, заставленными картоном, и покалеченными обшарпанными дверьми, а то и вовсе без дверей. Ослепительный свет придавал всему этому убожеству своеобразную суровую живописность, какую приобретают на ярком солнце лица стариков. Крыши домов провисли и стены накренились почти с человеческой покорностью, и у каждого был свой голос: этот бранился, тот болтал, какой-то пел. Дети в пыли играли в войну.
Люси свернула с Идальго на двенадцатом по счету перекрестке и зашагала в северном направлении вдоль зеленой ограды бейсбольного поля. В квартале от автострады она опять повернула на восток, на улочку, сильно отличавшуюся от всех прочих. Проезжая часть и пешеходные дорожки были выложены плитами, перед аккуратными белыми свежеоштукатуренными домиками зеленели газоны.
Я припарковался на углу, за миртовой изгородью, окружавшей крайний участок. Название улицы была написано на бортике тротуара. Мейсон-стрит.
В ее глубине, примерно посередине квартала, на подъездной дорожке к белому бунгало под перечным деревом стоял бледно-зеленый двухместный форд. Здоровенный негритянский парень в желтых плавках поливал его из шланга. Даже с большого расстояния было видно, как под его мокрой черной кожей играют мускулы. Люси приближалась к нему, двигаясь медленнее и грациознее, чем раньше.
Заметив девушку, парень улыбнулся и направил на нее струю воды. Она ловко увернулась и бросилась к нему бегом, позабыв о всяком шике. Он захохотал и пульнул водой в крону дерева, будто окатив ее своим материализовавшимся смехом, который долетел до меня полсекунды спустя. Скинув туфли, Люси юркнула за машину, спасаясь от рассыпавшихся брызг. Юноша бросил шланг и кинулся за ней.
Девушка вынырнула из-за машины и схватила наконечник шланга. Когда парень выскочил следом, пенистый фонтан ударил ему прямо в лицо. Хохоча и отплевываясь, он вырвал наконечник у Люси из рук. Смех их слился.
Они стояли обнявшись посреди газона. Внезапно смех оборвался. Перечное дерево укрыло парочку в зеленом безмолвии. Вода из шланга ручейком бежала в траву.
Хлопнула дверь. До меня донесся звук, похожий на дальний удар топора. Влюбленные отскочили друг от друга. На крыльце белого бунгало показалась дородная негритянка. Она молча воззрилась на них, сложив руки на толстом, обтянутом передником животе. Во всяком случае, не было заметно, чтобы ее губы шевелились.
Юноша подхватил кусок замши и принялся так остервенело надраивать крышу машины, словно на ней осела вся скверна мира. Люси подняла свои туфли с таким видом, будто искала их по всему свету и наконец нашла. Не поворачивая головы, она прошла мимо парня и скрылась за углом бунгало. Дородная негритянка вернулась в дом и бесшумно закрыла за собой дверь.
Глава 3
Я обогнул квартал, оставил машину недалеко от перекрестка и вошел на Мейсон-стрит с другого конца. Парень под перечным деревом все еще намывал форд. Он взглянул на меня только раз, когда я переходил дорогу, и больше мной не интересовался.
Его дом был пятым по северной стороне улицы. Я открыл белую калитку третьего по счету дома. На его крыше, как большое металлическое перо, торчала телевизионная антенна. Я постучал в дверь и вытащил из внутреннего кармана пиджака черную записную книжку и карандаш.
Дверь приоткрылась, и в щель высунулось немолодое тощее оливковое лицо с запавшим ртом.
? Чего вы хотите? ? Губы выпятились и опять запали.
Я открыл записную книжку и нацелил на нее карандаш.
? Моя фирма проводит опрос населения.
? Нам ничего не надо. ? Рот закрылся одновременно с дверью.
Дверь следующего дома была распахнута настежь. С улицы хорошо просматривалась гостиная, заставленная старой мебелью. Я постучал, и дверь задребезжала, ударившись об стену.
Парень под перечным деревом поднял глаза от крыла машины.
? Входите, входите. Она будет рада. Тетушка всем рада. ? Потом, словно спохватившись, он буркнул: «Мистер», и повернулся ко мне своим мощным загривком.
Из недр дома послышался голос, старчески-слабый, но удивительно певучий.
? Холли, это ты? Нет, для Холли, пожалуй, рановато. Да кто бы там ни был, входите. Врагов у старухи нет, а друзья навещают меня здесь, в моей комнате, ведь я не встаю. Так что давайте, входите.
Слова сыпались без остановки, выговор был приятный, по южному мягкий. Я пошел на голос и, миновав гостиную, короткий коридорчик и кухню, оказался в маленькой прикухонной комнатенке.
? Еще недавно я принимала друзей в гостиной. А тут доктор мне говорит, лежи-ка ты, солнце мое, в постели и не думай больше готовить, пусть Холли за тебя управляется. Вот я тут и лежу.
Комнатка была совсем крохотная, почти без мебели, с единственным открытым окном, через которое проникали свет и воздух. Голос доносился с кровати, стоявшей у окна. Там, в окружении подушек, полусидела негритянка с изможденным серым лицом, на котором, как темные янтари, сияли огромные глазищи. Ее блеклые улыбающиеся губы безостановочно шевелились.
? Это, говорит, твое счастье, что тебя скрутил артрит, потому что от твоей беготни у тебя бы точно сердце лопнуло. А я говорю, очень мне надо, горе ты утешитель, чтоб сердце тикало как часы, коли нельзя ни вставать, ни готовить. Он меня обозвал железной бабкой, а я рассмеялась ему прямо в лицо, не могла сдержаться. Этот доктор мой добрый друг, что бы он там ни болтал. А ты доктор, сынок?
Огромные глаза излучали свет, блеклые губы улыбались. Я с трудом заставил себя соврать:
? Мы производим опрос радиослушателей Южной Калифорнии. Я вижу, у вас есть радио.
Между ее кроватью и стеной был втиснут большой радиоприемник цвета слоновой кости, заменявший собой тумбочку.
? Конечно, есть. ? Она явно была разочарована. Ее мягкая верхняя губа с едва заметными усиками собралась в гармошку.
? Ваш приемник работает?
? Конечно, работает. ? Она оживилась, снова найдя тему для разговора. ? Я бы не стала держать радио, которое не работает. Оно меня развлекает с раннего утра до позднего вечера. Просто я время от времени даю ему чуть-чуть передохнуть. Вы уйдете, и я его опять включу. Только не спешите. Посидите немного. Я люблю заводить новые знакомства.
Я сел в единственное имевшееся в комнате кресло-качалку, стоявшее в ногах кровати. С моего места мне была видна стена соседнего дома с открытым в задний дворик окном кухни.
? Как тебя звать, сынок?
? Лью Арчер.
? Лью Арчер, ? повторила она нараспев, как будто декламируя мелодичный стих. ? Красивое имя, ничего не скажешь, очень красивое имя. А я по последнему мужу Джонс, только меня так никто не называет, все тетушка да тетушка. У меня три замужних дочери и четыре сына в Филадельфии и Чикаго. Двенадцать внуков, шесть правнуков, и еще есть на подходе. Хочешь посмотреть? ? К стене над приемником было прикноплено множество фотографий. ? Ты небось все ноги себе отбегал, не грех и отдышаться. Тебе хоть платят-то хорошо, сынок?
? Не очень.
? Я смотрю, на добротную одежку хватает, и то ладно.
? Это у меня временная работа. Я хотел спросить, у кого на вашей улице еще есть радио? Ваш сосед меня просто выставил.
? Тоби, что ли? Ну, ясное дело, он. У них и радио и телевизор имеются. ? В ее вздохе слились зависть и смирение. ? Он получает доход со своих домов на улице Идальго.
Я сделал в книжке ничего не значащую пометку.
? A с другой стороны?
? У Энни Норрис ничего нет. Когда руки-ноги меня слушались, я бегала в церковь не реже Энни Норрис, но такой ханжой никогда не была. Энни твердит, что радио ? это измышление дьявола, а я ей говорю: ты, подруга, отстала от времени. Она даже не пускает своего мальчишку в кино, а я ей внушаю, что это все детские забавы, как бы похуже чего не выкинул. Да он уж и выкинул. ? Она замолчала и с трудом приподняла свою узловатую руку с прикрытого простыней колена. ? Вот тебе и дьявол. Слышишь?
Перевалившись на бок, она повернулась лицом к окну. За стенами соседнего дома возбужденно спорили два женских голоса.
? Вот опять ругается со своей жилицей. Послушай.
Один голос, глубокое контральто, явно принадлежал дородной негритянке. До меня долетали лишь обрывки ее фраз.
? Вон из моего дома... строишь глазки моему сыну... вон... мой сын...
Второй голос, сопрано, дрожал от страха и злости.
? Неправда. Это ложь. Вы сдали мне комнату на месяц...
Низкий голос нахлынул, как волна:
? Убирайся. Складывай вещички и убирайся. Деньги я тебе верну. Можешь их прокутить, мисс Чэмпион.
Хлопнула входная дверь, и раздался мужской голос:
? Что тут происходит? Мама, оставь Люси в покое.
? Не лезь не в свое дело. Мисс Чэмпион съезжает.
? Ты не можешь ее вот так вышвырнуть. ? Голос юноши срывался от обиды. ? Она заплатила до конца месяца.
? Она съезжает, это дело решенное. А ты, Алекс, отправляйся в свою комнату. Что бы подумал твой отец, если бы услышал, как ты разговариваешь с матерью?
? Делай, как тебе велит мать! ? выкрикнула девушка. ? Я здесь все равно не останусь после такого поклепа.
? Поклепа! ? повторила старшая женщина с убийственным сарказмом. ? Я говорю о факте, мисс Чэмпион, и не единственном факте. Мне известно еще кое-что, о чем я даже не могу заикнуться в присутствии Алекса.
? Еще кое-что?
? Не прикидывайся дурочкой. Я сдаю свою чистую комнатку не для того, чтобы в ней принимали мужчин. Вчера ночью ты развлекалась там с мужчиной и не пытайся выкручиваться.
Ответа Люси я не услышал. У кухонного окна неожиданно появилась миссис Норрис. Я не успел даже отвернуться, но она не подняла на меня глаз. Лицо ее было каменным. Она с грохотом опустила раму и задернула занавеску.
Пыхтя и улыбаясь, старая негритянка опять откинулась на подушки.
? Да! Похоже, жилица теперь уйдет. Я-то знала, что при взрослом парне опасно пускать в дом такую фифу, как эта Люси. ? И она добавила с искренностью старухи, которой нечего терять, кроме жизни: ? Черт, без их ругани станет совсем скучно.
Я встал и прикоснулся к фланели, прикрывавшей ее худое плечо.
? Приятно было познакомиться, тетушка.
? Мне тоже, сынок. Бросай ты эту бродячую работу, пожалей свои ноги. Я ног не жалела, всю жизнь кухарила в больших домах и вот свалилась. Береги ноги... ? Ее голос за моей спиной становился все тише и тише и наконец потерялся в пространстве.
Я опять сел в машину и, проехав несколько метров вперед, остановился в таком месте, с которого можно было вести наблюдение за домом Норрисов. Бродячий этап работы закончился, начался сидячий. В закупоренной машине было страшно душно, но откинуть верх я не решался. Я снял пиджак и стал ждать. Секунды медленно складывались в минуты, как складываются в стопки новые блестящие монеты.
Мои часы на щитке показывали два, когда желтое такси въехало на Мейсон-стрит с противоположной стороны. Таксист притормозил у дома Норрисов и посигналил. Машина зарулила на подъездную дорожку, потом попятилась и остановилась у бортика тротуара. Из дома вышла Люси Чэмпион с картонкой под мышкой. На голове у нее была шляпка. Алекс Норрис, теперь уже полностью одетый, тащил за ней два одинаковых серых чемодана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25