Слова Майи меня уязвляют. По животу разливается боль. Не с таким брюхом создавать семью. Виски ударяет в голову. Новый приступ боли. Сигарету мне! Обжигаю пальцы. Сквозь туман доносится голос:
– Клео! Все нормально?
Чьи– то руки крепко хватают меня под мышки и кладут на пол. Теплый комочек сворачивается клубком на моем плече, мурлыкая.
– Брысь отсюда! Кошка, ты что, не видишь – она больна!
Закрываю глаза. Я бы хотела ответить, что вовсе не больна. В физическом смысле. Но не могу открыть рта. Мой язык огромен и порист, словно губка. Подо мной ходит пол, – похоже, я здорово пьяна. Тем лучше. Я могу зацепиться за это знакомое ощущение, чтобы совсем не отдать концы.
В своем бесчувствии я, однако, слышу шепот:
– Марк… твоя жена… проблема… вести машину… в таком состоянии…
Телефонный звонок. Чуть позже вокруг меня начинается суета. Пытаюсь открыть глаза, но веки такие тяжелые… Слышатся обрывки фраз, на этот раз совсем рядом:
– Думаешь, беременна? Говоришь, похожие симптомы?
Тишина. Шаги. Звук закрывающейся двери. Кошка воспользовалась моментом и снова ластится ко мне.
– Что? Интрижка?
– …изменяешь…
– Черт знает что! Да она…
– …сумочка…
Голоса становятся громче. Сумочка? Действительно ли я слышала слово «сумочка»? О нет! Лишь бы Майя не рассказала о нашем разговоре! Уже совсем очнувшись, пытаюсь встать и натыкаюсь на угол журнального столика. Со злобой смотрю на проклятый столик, глаза наполняются слезами – это было ужасно больно, оказывается, даже вещи могут прийти в ярость! – а также бессилием: там, за этой дверью, лучшая подруга вываливает все моему мужу с характерной для нее тактичностью. То есть с полным ее отсутствием.
– Неправда! Я ничего не…
– ЧЕК, ПРИДУРОК!
Майя теперь перешла на крик. Я спешу в соседнюю комнату, моя голова почти взрывается – тем хуже, нужно непременно их остановить, пока не дошло до драки. Увидев меня, они, смущенные, замолкают. Не нужно быть волшебницей, чтобы угадать их мысли: они наверняка задаются вопросом, что я услышала из их словесной перебранки, И выбирают подходящую линию поведения. Майя предпочитает делать вид, что ничего не произошло. Улыбается и целует меня в обе щеки.
– Ну, дорогая… Все будет хорошо!
Марк тоже спешит обнять меня с невероятной нежностью.
– Ничего не было, детка, клянусь тебе…
Дрожит. Вспотел. Неловко прижимает меня к себе, в то время как мы выходим на улицу и садимся в машину. Никогда не видела его в таком состоянии. Дома он зарывается головой в мою шею, кусает мочку уха, вцепившись в мои ляжки, задирает летнее платье и, прижав меня к стене у двери, занимается со мной любовью так, словно от этого зависит его жизнь. С отчаянной необузданностью его тело ищет во мне прощения, которое я вряд ли смогу ему подарить.
Почему я не воспользовалась случаем и не выяснила все тогда? Майя распахнула передо мной дверь в тайник, огромный, как ангар для «боинга», а я… Ничего. И это не безобидное «ничего». Нет. Я замечаю, что мне не хочется говорить об этом с Марком. Не хочу узнать больше и стать жертвой новой лжи. Удивительно, но Марк избегает этой темы. Такой предупредительный: дарит мне цветы и в то же самое время наблюдает за мной.
Я внимательно на него смотрю. Это совсем новое внимание, оно выявляет все, даже мелкие детали, которые я раньше не замечала. Например, он никогда не заканчивает фразы. На его черных костюмах заметна перхоть. Щурит глаза, когда ему задают вопрос, на который он не может ответить. Почесывает шею, когда врет. Мне больно видеть недостатки, делающие его менее красивым, приятным… таким обыкновенным человеком, в сущности. Я бы не сказала, что между нами что– то ухудшилось, это было бы ложью. Просто в первый раз, с тех пор как поженились, мы стали по– настоящему друг друга оценивать. Без враждебности. Но объективно. Это, может быть, еще хуже.
– Эй, Клео… Я взял билеты на «Дон Жуана»!
Не сняв куртку, входит на кухню, где я готовлю обед, смакуя виски, и с улыбкой вручает мне билеты.
– Ты что, издеваешься?
Удивленный, Марк берет редиску и намазывает сверху немного соленого масла. Он, видимо, не расслышал.
– Так ты не рада? Я с ног сбился, пока достал билеты, четвертый ряд к тому же! Клеопатра, ты совсем обнаглела!
Бросает билеты на стол и садится за компьютер. Назвал меня «Клеопатра» – значит, действительно разозлен. На виске проступила жилка. От напряжения нижняя челюсть ходит ходуном. Беру свой стакан и следую за ним в гостиную.
– Извини, это очень мило с твоей стороны, но… «Дон Жуан», сейчас, понимаешь…
– И что? Это наша любимая опера, превосходный подбор актеров, тот, что зашел тогда к тебе в галерею, – просто супер! Я надеялся, что ты будешь довольна. – Не отрывая глаз от экрана, цедит сквозь зубы: – Ну замечательно, если ты не хочешь, пойду с кем– нибудь другим!
ЧТД (что и требовалось доказать). Мне больше ничего не остается, кроме как вернуться в слезах к моим спагетти болонез. Марк указывает подбородком на мой стакан:
– И перестань пить! Это уродует тебя и снижает способность критически оценивать ситуацию.
Презрительный тон. Намеренно жесткий. Хочется сказать ему что– то обидное. Жду, пока он снова залезет в свой сайт в Интернете, и у него за спиной, перед тем как выйти из комнаты, показываю ему средний палец.
Я начала худеть. Сигареты. Они заменяют мне завтрак, а зачастую и обед. «Мальборо», три соленых кренделя с тмином. Я давно уже забыла, что такое здоровая пища. У меня начали желтеть кожа на кончиках пальцев и глазные белки. На мне стали болтаться все мои юбки, и я постоянно вынуждена их поправлять. Это вошло в привычку. Мне нравится моя новая фигура. Она будто делает меня более твердой и в какой– то степени более чистой. Иссохшей. Освободившейся от всякой мягкости: грудей, ягодиц – этих излишних прикрас. А по сути, зачем они мне? Я возвращаюсь к своей основе, изначальной архитектуре моего тела. Остальное – лишь внутреннее убранство.
– Ха!
Я вздрагиваю:
– Вы напугали меня!
Погруженная в свои мысли, я не заметила, как он подошел. На нем тот же черный костюм, что и в прошлый раз. Волосы кажутся мне немного светлее. Он улыбается:
– Ничего себе! Да вы прямо истаяли!
Он дотрагивается до своего живота. С определенным изяществом. Это, несомненно, сценическая привычка. Я инстинктивно слегка касаюсь рукой бедра, поправляя застежку юбки с запахом.
– Извините, но мы уже закрылись.
Удивленно смотрит на меня.
– Галерея, – объясняю я, – сегодня не работает… I'm closed…
Он усмехается:
– Но дверь не была заперта.
– Это ничего не значит…
Вдруг он берет меня за руки и смотрит прямо в глаза:
– Что– то случилось?
Я расплакалась. Это сильнее меня. Он обнимает меня за плечи и прижимает к себе, чтобы я перестала дрожать. Как старший брат. Потом выводит меня на улицу.
– Пойдемте выпьем по чашечке кофе.
Не в состоянии сопротивляться или возражать, иду за ним до угла. И здесь, под платанами с запахами скошенной травы, собачьих испражнений и пыли я рассказываю ему свою историю.
После кофе, круассанов и анисового ликера с орешками заказываем салаты и полбутылочки розэ. Ральф – это его имя, – смеясь, наполняет мой бокал.
– Much a do about nothing!
– Вы считаете?
Почувствовав нотку раздражения в моем голосе, он кладет руку мне на предплечье. Тысячи мелких морщинок прорезывают его лицо, когда он улыбается.
– УЕSS! Прежде всего, у вас нет никаких доказательств.
– А чек?
– Но это не значит, что он ее… ну, уоu know…
Я прекрасно понимаю!
– Let me tell you something, Клео. Я бы запросто мог преподнести подарок женщине, с которой работаю. За оказанную услугу…
– Что вы имеете в виду?
– Девушке, которая предложила мне петь в «Дон Жуане», например. Или даже моей преподавательнице по вокалу.
– Но вы сказали бы об этом! Не стали бы скрывать!
– Он и не скрывал. Хотя ваш муж должен был предвидеть, что вы заметите. – Прогоняет воробья, севшего на стол. – Но… сказать… это другое. Все мужчины знают, как женщины реагируют на подобные вещи. So…
О'кей. Один ноль в его пользу. Как бы я отреагировала, заявись однажды вечером Марк и скажи с невинным видом: «Дорогая, я обедал с такой– то в «Пон де ля Тур» и подарил ей такую же сумочку, как у тебя. Она была в восторге!»? Представляю, в каком восторге была бы я. Мы, наверное, обошлись бы парочкой разбитых тарелок. В конце концов, сервиз, подаренный нам на свадьбу, остался цел только благодаря молчанию Марка.
– And also… Даже если бы это оказалось правдой, если он все же переспал с ней…
Я поперхнулась салатным листом. Кашляю, делаю глоток воды, вытираю губы… и глаза.
– Она оказала вам услугу!
Это уже слишком. Насупившись, стучу вилкой по столу. Хочется уйти, но он так мил. И потом, он разбудил во мне любопытство. Интересно, что он скажет дальше. «Оказала услугу», никак не меньше!
– Именно. Муж вернулся домой довольный, и хорошем настроении. Неудовлетворенный, он был бы а grinch… ворчливым, противным. Отыгрывался бы на вас.
– Верно! С брюзжащим мужиком в доме ох как несладко приходится! Шел бы он ко всем чертям, лишь бы потом был в хорошем настроении!
– Ваша взяла, Клео. You had the last laugh
Итак, за мной осталось последнее слово. Но какой ценой? Довольный своей остротой, Ральф подмигивает мне. Решительно, мужчины устроены по другому.
– Now, Клео… Вы продадите мне Бехлера?
– О чем вы?
– Ваших ангелочков.
Пытаюсь сообразить. «Во– первых, я привязалась к этой картине. Сейчас я не в том настроении, чтобы ее лишиться. В наше время ангелы на улице не валяются. И потом… Если я сейчас ему продам, он больше не придет в галерею».
– Нет, Ральф. Я оставляю картину у себя. Не хочу продавать ангелочков, так и знайте.
– Даже мне?
– Даже вам.
Задумался. Пожимает плечами. Смотрит на часы…
– Too bad… O! Shit! Я опаздываю на репетицию.
Встает, кидает на стол несколько купюр, быстро целует меня в щеку.
– So long, Клео!
Прощальный жест рукой, и он исчезает за деревьями. Еще один, оставляющий пустоту там, где ступает его нога! Я допиваю и заказываю еще один бокал охлажденного розэ. Пропустила «сезонную распродажу». Это стоит обмыть!
Марк с недавнего времени стал возвращаться поздно. В ответ на мои упреки он долго смотрит на меня с безнадежным видом. А потом, ничего не говоря, усаживается за компьютер.
– Ужин готов!
– Что– то нет настроения. Видишь, я занят!
Подкравшись к нему сзади, убеждаюсь, что он тайком закрывает окошко бриджа «Гото».
– Все готово. Можешь ты сделать усилие и сесть за стол?
Нехотя встает.
– Что на ужин?
– Спагетти вонголе…
– Опять? Но мы уже ели спагетти на прошлой неделе!
– Да. Но это были спагетти болонез… – Пытаюсь улыбнуться. – Хочешь бокал вина?
Кривит рот и с вызовом бросает мне:
– Нет, спасибо. Я не употребляю алкоголь.
И специально делает такое ударение на слове «алкоголь», что у меня складывается четкое впечатление, что он считает меня выпивохой.
– Ну так что с оперой? Ты решила пойти или нет?
В этот вечер, кажется, он меня выведет из себя!
– Нет.
– Что значит «нет»?
– Нет. Ноу. Не пойду. Мне кажется, неуместно было даже думать об этом.
Подношу бокал к губам, проливаю несколько капель. Вынуждена придерживать руку, чтобы она не дрожала. Марк вытирает губы и аккуратно складывает салфетку. Молча смотрит мне в глаза.
– Не знаю, что с тобой, Клеопатра, но ты и правда сама не своя. Или я чего– то не замечал раньше, или я не понимаю… Мне не нравится то, что я вижу.
Тем временем у меня снова ком подступает к горлу. Марк встает из– за стола.
– А по поводу «Дон Жуана»… – Он тщательно проговаривает каждую букву. – По поводу «Дон Жуана»… Не утруждай себя. Я легко найду того, кому это доставит удовольствие!
После этих слов отправляется спать. Немного подождав, пока он заснет, я иду следом.
– Здравствуй, девочка моя!
Майя.
– Я на машине, у галереи… Ты сегодня работаешь?
Который час? Лежа, поворачиваюсь к тумбочке Марка, где стоит будильник. Полдень! Нехотя скатываюсь на пол: пора вставать…
– Клео, где ты там?!
Майя громко отчитывает меня. Держу телефон на расстоянии, ожидая, когда она закончит, и отвечаю:
– Сейчас приду…
– Что ты копаешься, птенчик мой? Разве у тебя отпуск?
– Вроде нет.
На кухонном столе обнаруживаю туманную записку Марка: «Приду поздно. К ужину не жди. Кстати, макароны мне осточертели». А было время, когда он добавлял «целую», или «сердечко», или же «я тебя люблю».
– Ну, пошевеливайся! Не уеду, пока не увижу, как ты открываешь лавочку.
Прямо на белье, в котором я спала, напяливаю вчерашние брюки и рубашку, и вот я уже в дороге: спешу в галерею. Набираю номер мобильника Майи:
– Через пять минут буду. Встретимся в кафе?
– Даже не думай! Открываешь и начинаешь вкалывать! Только что один тип пытался разглядеть картины через стекло. Это же несерьезно!
Я вижу Майю в конце улицы, она ходит взад и вперед. На ней длинное оранжевое платье.
– Вместо того чтобы болтать, повернись и посмотри вперед – я здесь!
Еще не увидев меня, убирает мобильник. Насупилась.
– Могла бы помыть голову!
Беру прядь волос, подношу к носу: действительно…
– Ты совсем распустилась, Клео!
– А ты похожа на тибетского монаха.
Она опешила. С открытым ртом смотрит на меня, не понимая.
– На монаха?
– Да. Такие лысые, жужжащие как шмели. У них еще оранжевые одежды.
– Я не лысая. И не жужжу. И у меня не… А! Точно, у меня оранжевое платье. Однако на этом сходство заканчивается.
Одну за одной включаю лампы над картинами, извлекая из тени цветы, мороженое и ангелов. Рассеянно прохожу мимо. В это утро картины не разговаривают со мной, лишь большая роза, кажется, пустила шипы в мое сердце.
– Ну вот, готово! – Широким жестом, с гордостью показываю на холсты. – Все проснулись. Пойдем возьмем по аперитивчику?
– С ума сошла? Знаешь, который час? Готова поспорить, что ты ничего сегодня не ела.
Зажигаю сигарету, наслаждаюсь большой затяжкой, прежде чем выпустить дым. У меня начинается приступ кашля, когда я нагибаюсь, чтобы схватить стаканы и бутылку виски. Майя заставляет меня сесть. Хочет, чтобы я выпила воды, но у меня горит горло, и тут поможет лишь алкоголь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15