А философствование представляет собой не что иное, как сознательную или бессознательную мотивацию своего поведения этими предположениями. Так называемый практичный человек с презрением или насмешкой относится к философии, считая ее абстрактной болтовней. Однако в действительности этот человек представляет собой прагматика или позитивиста, и притом недалекого, потому что он никогда не ставит под сомнение свои взгляды.
Если организм человека удивителен, то удивительно и окружение, которое сопровождает его. И при этом оно чудесно не только как коллекция отдельных вещей и событий. Химия, биология, геология и астрономия дают нам очаровательную картину разных сторон нашего мира, тогда как метафизика - это восхищение целым. Я с большим трудом воображаю себе чуткого человека, который при этом лишен дара метафизического удивления. Такой человек никогда не переживает изумительно утонченного стремления задать вопрос, который никогда невозможно точно сформулировать. Мы уже говорили о том, что единственно реальный атом - выражаясь словами Тейяра де Шардена представляет собой Вселенную. Если единственно реальная вещь представляет собой все что есть, напрашивается вопрос: что это такое?
Однако как только я задал этот вопрос, сразу же возникает необходимость спросить кое-что о самом вопросе. Какого типа ответ я хочу получить? Обычно человек отвечает на вопрос "Что это такое?", указывая тот класс, к которому относится рассматриваемая вещь или событие. Он говорит, что это - животное, растение или минерал; что это - нечто твердое или газообразное, или что это - бегущий, прыгающий или идущий человек. Но в какой класс попадает все? Что вообще можно сказать обо всем? Ведь определить - означает ограничить, установить пределы, сравнить и противопоставить. Поэтому Вселенная - или все, что есть вообще - представляется нам неопределимой.
Очевидно, что в этом случае наш разум сталкивается с непреодолимым препятствием. Следовательно, у нас есть все основания считать, что постановка таких вопросов свидетельствует о направленном использовании разума. Ведь пытаться выразить словами то, о чем нельзя сказать и подумать, так же бессмысленно, как искать утренние новости в словаре. Таким образом, с точки зрения логики вопрос о том, что есть все, не имеет смысла, хотя он и звучит глобально. Как указал Витгенштейн, люди, задающиеся подобными вопросами, наверняка имеют расстройство интеллекта, которое можно вылечить с помощью "философской терапии". "Философствовать" означает, по его словам, мыслить о мышлении таким образом, чтобы при этом не возникало путаницы между содержательными утверждениями и бессмыслицей.
Однако эти последовательные логические рассуждения не устраняют человеческого любопытства и желания понять, которое отразилось в вопросе, как бы неудачно он ни был задан. Как я уже говорил, невероятно странно уже то, что что-то вообще происходит. Однако как мне выразить это ощущение в виде разумного вопроса, на который можно было бы получить удовлетворительный ответ? Дело, наверное, в том, что мне нужен не вербальный ответ. Ведь в случае, когда я прошу, чтобы меня поцеловали, я не хочу, чтобы мне вручили клочок бумаги, на котором написано "Поцелуй". Речь скорее идет о том, что метафизическое любопытство подразумевает существование некоторого переживания, озарения или откровения, которое может объяснить все без слов. Пройдя через это переживание, каждый может интуитивно понять, почему возникла Вселенная и что она собой представляет. По аналогии с этим занятие любовью объясняет без слов, почему среди нас есть мужчины и женщины.
В таком случае можно сказать, что лучший ответ на вопрос "Что такое все?" звучит так: "Взгляни и постигни!". Однако, вопрос почти всегда подразумевает поиск чего-то фундаментального в основе всего, что мы знаем и чувствуем. Он свидетельствует о стремлении открыть основополагающее единство, которое не может охватить ни наше обычное мышление, ни ощущения органов чувств. Мышление и ощущения аналитичны и избирательны. Поэтому они представляют мир так, будто он является всего лишь совокупностью объектов и событий. И в то же время человек наделен "метафизическим инстинктом", который не довольствуется кажущимся многообразием.
Где гарантия того, что наши пять органов чувств, взятые вместе, действительно охватывают весь спектр возможных переживаний? Вполне может быть, что они охватывают лишь наши обычные переживания, которые известны людям. Между пальцами существуют промежутки. По аналогии с этим между областями восприятия органов чувств также существуют интервалы. Они заполнены темнотой, которая таит в себе связи между отдельными вещами... Эта темнота является источником наших неопределенных опасений и беспокойств, но в то же время это обитель богов. Лишь они одни видят связи между вещами и гармоничностью всего происходящего- Но мы воспринимаем это происходящее как совокупность бессвязных фрагментов, "случайностей", которые существуют лишь в нашем уме и базируются на нашем ограниченном восприятии.[22]
Поэтому у человека возникает интенсивная уверенность в том, что все многообразие вещей и событий основывается "на" чем-то или происходит "в" чем-то. Напрашивается аналогия с тем, как мы наблюдаем окружающие предметы в зеркале, записываем слова на бумаге, видим отблески и переливы в драгоценном камне и слышим звуки, возникающие на вибрирующей диафрагме. Возможно, мы склонны так считать потому, что сам человек представляет собой целостный организм. Поэтому если окружающие его вещи и происходящие с ним события действительно регистрируются "на" чем-то, то речь может идти только о нервной системе человека. Однако очевидно, что в мире существует не одна нервная система. Поэтому закономерно возникает вопрос о том, на чем основываются все эти нервные системы. Одна на другой?
Это таинственное нечто было названо Бог, Абсолют, Природа; Субстанция, Пространство, Эфир, Ум, Бытие, Пустота, Бесконечное. Все эти слова являются представлениями, которые входят в моду и выходят из моды в зависимости от того, куда подуют ветры умонастроений. Ведь в разные века и в разных кругах были популярны самые разнообразные мнения:
Вселенная считалась разумной или глупой, сверхчеловеческой или недоразвитой, познаваемой или окутанной тайной.
Все эти слова можно было бы забыть на том основании, что это всего лишь бессмысленные звуки, если бы представление о фундаментальной Основе Бытия было не более чем интеллектуальной выдумкой. Однако не вызывает сомнений, что эти понятия часто используются для описания содержания ярких переживаний. Эти переживания оказываются не менее достоверными, чем чувственные. Речь идет о постижении "единства", о котором - с незначительными вариациями - говорят мистики всех времен и народов. Это переживание наступает, когда человек осознает новый смысл своего "я", о котором я говорил в предыдущей главе. Однако при обсуждении этого вопроса я использовал лишь "натуралистические" понятия, чтобы избежать возникновения у читателя ассоциаций с баснями об уме, душе, духе и других сущностях, которые с рациональной точки зрения кажутся расплывчатыми.
Несмотря на широкую распространенность этого переживания и его впечатляющую повторяемость, о чем мы можем судить по его многочисленным общим описаниям, твердолобые люди склонны считать ее часто повторяющейся галлюцинацией, характерные симптомы которой напоминают паранойю, и утверждать, что оно ничего не добавляет к нашим знаниям о физической вселенной. Точно так же, как мы не можем сказать что-то обо всем, заявляют они, так же мы не можем ни почувствовать, ни пережить сразу все. Ведь наши органы чувств избирательны. Мы чувствуем с помощью контрастов, по аналогии с тем, как мы мыслим с помощью противопоставлений. Ощутить что-то, лежащее в основе всех переживаний, будет, таким образом, подобно видению самого зрения, как чего-то лежащего в основе всех видимых объектов. Какие цвета, какие очертания - отличные от всех видимых оттенков и форм - имеет само наше зрение?
Однако метафизику, как и философию в целом, невозможно отбросить в сторону или просто "вылечить", как некую болезнь интеллекта. Самые неметафизически настроенные философы в действительности неявно пользуются своими собственными метафизическими принципами. Среди таких принципов может быть, в частности, утверждение о том, что все переживания и знания ограничены и всегда могут быть отнесены к определенному классу. Выражаясь простейшим языком: они допускают, что у меня может быть представление о белом цвете, поскольку я противопоставляю белому черное и сравниваю их с красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым, синим и фиолетовым. Они не станут утверждать, что выводы о собаках и кошках бессмысленны. Ведь все знают, что органическое вещество отличается от неорганического, а сумчатые животные отличаются от несумчатых. И хотя собаки и кошки подвижны, люди всегда могут указать ту грань, которая отделяет их от всего остального мира не-собак и некошек.
Однако основополагающее предположение о том, что всякое знание построено на контрастах, является не менее метафизическим, чем любое другое метафизическое утверждение. Можно сформулировать его по-другому: "Все знания представляют собой описания взаимосвязей между воспринимаемыми посредством органов чувств вещами и/или событиями". Это заключение приближается необычайно близко к тому, чтобы считаться осмысленным утверждением обо всем сразу. "Все вещи известны благодаря тому, что они подобны друг другу или отличны друг от друга". Усадив антиметафизика на эту платформу, мы можем, невзирая на его протестующие крики, поднять его на еще более высокий метафизический уровень.
С этой целью отметим, что утверждение "Все есть энергия" дает нам не больше информации о мире, чем высказывание "Все есть все". Ведь для того, чтобы описать энергию, мне нужно научиться отличать ее от не-энергии (или массы). Поэтому очевидно, что "все" должно включать в себя и не-энергию массу, пространство, или что-нибудь другое. Но тогда заключение о том, что все является энергией, не только не несет информации - оно просто бессмысленно. Таким образом, мы вправе настаивать на том, что энергию можно познать и описать, только противопоставляя ее не-энергии. А это значит, что энергия (или движение) проявляется - или, по-другому, существует - только тогда, когда имеется нечто относительно инертное. Но в таком случае энергетичность энергии оказывается зависимой от инертности массы, и наоборот. И в то же время относительность - или взаимозависимость - этих двух представлений подходит настолько близко к метафизическому единству по ту сторону различий, насколько человек может этого пожелать.
Иногда мне кажется, что все философские дискуссии могут быть сведены к спорам между приверженцами "колючек" и сторонниками "липучек". Колючие люди категоричны, настойчивы и точны в своих выводах. Они любят подчеркивать различия между объектами и разделять их на классы. При этом они волнам предпочитают частицы, а непрерывности - дискретность. Липучие люди являются легкоранимыми романтиками, которые любят широкие обобщения и всесторонний синтез. Они выделяют фундаментальные сущности и склонны к пантеизму и мистицизму. Волны лучше, чем частицы, удовлетворяют их представлениям о первичных элементах материи, а дискретность бьет их по зубам, как пневматический молот. Колючие философы плохого мнения о людях. Они считают их недисциплинированными, заоблачными мечтателями, которые проходят мимо конкретных фактов. По мнению колючих философов это может привести к тому, что всю Вселенную поглотит "недифференцированный эстетический континуум" (как любезно высказался профессор Ф.С.К. Нортроп). В то же время липучие философы считают, что их колючие коллеги напоминают живые скелеты, которые трещат и щелкают, не имея в себе ни плоти, ни животных соков. Им кажется, что эти аналитики-автоматы не представляют себе, что такое более тонкие человеческие эмоции. Однако и та, и другая компания были бы безнадежно потеряны друг без друга. Ведь в этом случае им не было бы о чем спорить, и никто не знал бы, какую позицию он занимает - тут бы и всей философии пришел конец.
В настоящее время ситуация в мире академической философии такова, что в Великобритании и Соединенных Штатах колючие философы одержали верх. Ставя во главу угла лингвистический анализ, математическую логику и научный эмпиризм, они сделали из философии точную науку. Они начали превращать библиотеку философа и его уединение в горах в нечто типа лаборатории. Здесь, как выразился Вильям Эрл, они бы стали работать в белых халатах, если бы это могло сойти им с рук. Академические философские журналы теперь, на радость профессионалам, читать так же трудно, как и статьи по математической физике. И при этом проблемы в них поднимаются столь незначительные, что невольно вспоминаешь о бактериях, которых биолог изучает под своим микроскопом. Таким образом, полная победа колючих философов над липучими практически упразднила философию как сферу исследований. Мы пришли к тому, что отделения философии вот-вот закроются, а их сотрудники пополнят ряды математиков и лингвистов.
Исторически мы, наверное, сейчас переживаем момент крайнего отклонения интеллектуального маятника. Это отклонение началось еще тогда, когда в моду вошла Полностью Механическая Модель Вселенной и настал век анализа и специализации. В результате мы утратили подлинное видение Вселенной и оказались поглощенными рассмотрением ее отдельных деталей.[23]Но вследствие процесса, который К.Г.Юнг назвал "энантиодромией",[24]достижение системой любого крайнего положения подразумевает начало ее движения в обратную сторону. Этот процесс может показаться зловещим или ведущим к повторению того, что было. Однако здесь нам на помощь приходит видение, что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23