талеров, а численность войск - около 77 000, из которых 40 000 предназначались для действий в Германии. В 1631 г., несмотря на огромный размах военных операций, удалось, благодаря использованию местных немецких ресурсов, снизить военные расходы шведской казны до 5,5 млн. талеров, в то время как численность шведских войск в Германии достигла 80 000 человек. Продолжая действовать в том же духе, Густав Адольф довел в 1632 г. военный бюджет до 2,2 млн. талеров, в шведских же войсках в Германии числилось в это время уже 200 000 человек. Шведский король, по словам Ф. Меринга, вел свою немецкую войну немецкой кровью за немецкие деньги на немецкой земле.
Глава VIII
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ВОЙНЫ
Война продолжалась уже более 20 лет. Начавшее ее поколение сменилось людьми, выросшими на войне, не помнившими мирного времени. Обычаи, отношения, созданные войной, стали чем-то естественным, само собой разумеющимся. Солдаты сначала грабили тогда, когда не хватало провианта и не выплачивалось жалованья. Потом стали грабить и в том случае, если большой нехватки и не было: грабили "про запас", так как никогда нельзя было быть уверенным в завтрашнем дне. Постепенно нормальным стало грабить при всех обстоятельствах. Если награбленное имущество нельзя было использовать, его уничтожали. Солдат находил вполне естественным, что, попав в крестьянский дом, он по возможности истреблял в кратчайший. срок все, что там находилось. Не было никакого смысла экономить, даже если впоследствии на этом же месте приходилось страдать от голода: все равно ничего не оставили бы товарищи, солдаты соседних частей, начальство или неприятель. Войска совершали марши в сотни миль по всей Германии, надолго не задерживаясь, стремясь внезапно напасть на противника и подвергаясь такой же опасности с его стороны.
Жители прятали все, что можно, и добровольно не давали солдату и куска хлеба, хотя бы он умирал от голода. Они всегда утверждали, что у них ничего нет, а солдаты не ломали себе головы над вопросом, забирают ли они у хозяина последнее или небольшую часть запрятанного богатства. Крестьянина подвергали ужасающим пыткам, рассчитывая на то, что он отдаст, если есть что дать, или умрет, если ничего не имеет.
Участник войны Гриммельсгаузен так описывает один из обычных тогда эпизодов военного быта. Отряд солдат ворвался в деревню. Большинство крестьян успело убежать, угнать скот и попрятать имущество, но нескольких человек рейтары сумели схватить и пытками вынудить показать, где спрятались остальные. Пока одни вылавливают скрывшихся крестьян, другие хозяйничают в домах, режут скот, складывают в мешки материю, одежду, утварь, разбивая и ломая то, что остается. Мечами прощупывают сено и солому, распарывают перины, чтобы, выпустив пух, набить их съестными припасами. Разбивают печи и выбивают стекла, ломают и жгут мебель, хотя тут же в нескольких шагах на дворе стоят штабели дров. Глиняную посуду солдаты разбили вдребезги, металлическую же, измятую и сплющенную, упаковали, чтобы захватить с собой. Нет предела их изобретательности в пытках: связанному крестьянину льют в рот отвратительную жижу - "шведский напиток", другого посадили в горящую хлебную печь, третьему закрутили на голове ремни так, что из носа, рта и ушей хлынула кровь, некоторым зажали пальцы вместо кремней в пистолетные замки, а приемному отцу героя книги натерли подошвы ног влажной солью и подвели козла, чтобы тот, слизывая соль, защекотал его до полусмерти.
Крестьяне платили солдатам лютой ненавистью, радовались их бедам, вредили чем только могли, убивали одиночек, больных и раненых. Они давно уже перестали интересоваться, в какой мере тот или иной попавшийся в их руки военный лично виноват перед ними. Гриммельсгаузен приводит и такой случай, когда крестьяне, захватив солдата-фуражира, отрезали ему нос и уши и закопали живого в бочке.
Особенно большой размах приобретало мщение крестьян после какого-нибудь крупного поражения одной из враждующих армий. Ищущие спасения разрозненные кучки измученных беглецов становились легкой добычей разъяренного населения. Крестьяне выходили на них с ружьями, как на охоту, караулили у переправ через реку, чтобы топить солдат дубинами и шестами с берега и лодок. Трупы раздевали догола. Не только солдату, но и любому проезжему было небезопасно встретиться по дороге с крестьянами: одичавшие и ожесточившиеся люди, гонимые нуждой или алчностью, без всякого стеснения убивали одиноких путешественников. Нередки стали случаи людоедства. Голодные люди ели траву, кору и листья деревьев, ловили мышей и лягушек, подбирали даже падаль.
Плохо приходилось не только крестьянам. Горожане за стенами своих городов могли укрыться только от менее крупных отрядов. В случае же взятия города штурмом они попадали в полную власть разнузданной солдатчины.
Излюбленной добычей войск были многочисленные еще в Германии монастыри с их обильными запасами, .собранными неутомимыми монахами за счет поборов с окрестного населения. Не только протестантские, но и католические солдаты не считали нужным особенно стесняться со святыми отцами. 210 кавалеристов Валленштейна, остановившиеся на пару дней в монастыре Гегбах, израсходовали, например, 2000 фунтов мяса и забрали с собой 1000 гульденов (в счет, по-видимому, экономии, наведенной монахами на пропитании солдат, иронически замечает историк). И это еще следует считать умеренным обхождением!
Германия превращалась в пустыню. Там, где до войны были тысячи поселений, теперь можно было ехать целыми днями, не встречая человека. Население крупнейших городов сократилось в несколько раз, деревни просто исчезали с лица земли.
В Рейнском Пфальце, который называли "садом Германии", к концу войны осталось менее десятой (некоторые считают, что даже менее пятидесятой) части прежнего населения. Всего на территории Империи население сократилось с шестнадцати миллионов приблизительно до шести. В сражениях погибло не менее 350 000 человек, остальные стали жертвами голода и эпидемий. Немало людей бежало в другие страны. Густо населенные раньше области покрылись дремучими зарослями, волки стаями бродили по опустевшим улицам. Курфюрст Иоганн Георг Саксонский за 45 лет своего правления лично истребил 3 543 волка и 203 медведя.
Гибли ценнейшие культурные сокровища, расхищались и уничтожались библиотеки. Баварцы вывезли в Рим крупнейшую гейдельбергскую библиотеку, шведы отправили к себе на родину библиотеку Майнца: по дороге она погибла в море. Позднейшим историкам Германия того времени напоминала сумасшедший дом, подожженный своими обитателями сразу со всех четырех углов. Находились же в ней такие личности, как светило богословия Лука Оссиандер, который после двадцати лет неслыханного национального бедствия вещал горожанам Тюбингена, что очередное опустошительное вторжение в Швабию вызвано не чем иным, как божьим гневом из-за того, что местные богословы обнаружили в учении некоего Хорнейуса из Брауншвейга всего лишь 17, а не 129 заблуждений и отклонений от истинного вероучения!
Большие изменения претерпело военное дело. Испанский боевой порядок был окончательно отброшен, и все воюющие армии перешли к голландско-шведской тактике. Это и было то самое линейное построение, которое, постепенно совершенствуясь, господствовало в Европе до конца XVIII века.
Значительно изменилась стратегия. Вначале господствовала уверенность, что война не будет долгой. Полководцы ставили своим войскам решительные задачи, стремясь разгромить врага в генеральной битве, овладеть его политическими центрами и закончить войну. Именно так действовали чешские повстанцы, наступая в 1619 г. на Вену, а в 1620 г. Тилли и Бюкуа в битве на Белой горе покончили с сопротивлением Чехии. Несколько позже испанцы и Тилли повели решительное наступление на Рейне, прочно овладели Пфальцем и, разбив протестантские войска, закончили войну в этом районе. Столь же решительными были успехи Тилли и Валленштейна в войне против Дании и ее союзников в 1624-1629 годах.
Вторая половина войны носит иной характер. Самые блестящие победы более не приводят к сокрушению и подчинению врага и в лучшем случае лишь наклоняют чашу весов в ту или иную сторону. Этот второй период начинается с вторжения шведов, сопровождавшегося такими успехами, что казалось, на этот-то раз войне, действительно, пришел конец. На самом же деле, именно шведы, стремившиеся все время нанести своей великолепной армией решительный удар, придали военным действиям (в противоположность своим желаниям) затяжной характер. Густав Адольф, как мы уже видели, одержав победу при Брейтенфельде, утверждается в Средней Германии, но пока он подчиняет себе Рейнскую область, Тилли собирает на севере войска, теснит шведов во Франконии и укрепляется в Баварии. Шведский король при Лехе открывает себе путь в Баварию, а Валленштейн, между тем, с новой армией занимает Чехию и угрожает Саксонии, и так продолжается многие годы.
Разорение страны и система содержания войск на подножном корму заставляет размещать их на большой территории. Нужно иметь немалые организаторские и военные способности, чтобы стянуть разбросанные войска в одно место для выполнения какой-либо важной задачи и успеть решить ее прежде, чем собранная армия растает от голода, холода и болезней. В сражении под Люценом, которое как Густав Адольф, так и Валленштейн считали решающим, оба крупнейших полководца смогли использовать лишь по полтора десятка тысяч бойцов при общей численности императорских и шведских войск в Германии до 200 000. Учитывая все эти обстоятельства, искусный полководец иной раз перед лицом превосходящего по численности ударного кулака неприятеля ловко избегает сражения, дожидаясь, пока скученная масса вражеских войск не начнет гибнуть от недостатка средств существования. Вопросы снабжения стали в центре внимания. Налет на деревню, нападение из засады на неприятельский обоз, угон скота - в операциях подобного рода, а отнюдь не в больших битвах завоевывает гриммельсгаузеновский Симплициссимус славу лучшего воителя в округе.
Среди солдат и офицеров чисто наемническое профессиональное отношение к своему делу решительно преобладает над патриотизмом и религиозным воодушевлением. Солдаты храбро сражались, готовые погибнуть в бою или в походе, держась своего полка. Но если их воинская часть подвергалась полному разгрому, переставала существовать, они считали свои обязанности исчерпанными и подыскивали себе другое место службы, по возможности, на "своей стороне", но подчас не брезговали завербоваться и к неприятелю. Густав Адольф систематически пополнял свою армию тысячами пленных, так же поступал и Бюкуа еще во время подавления чешского восстания. В "чужой" армии надо было привыкать к новым порядкам, но со временем почти все различия в войсках разных государств стерлись.
Исчез и национальный характер людского состава. В шведской армии коренных шведов было незначительное меньшинство, и были годы, когда в шведских войсках в Германии насчитывалось не более 600 настоящих шведов. Во французской армии служили тысячи немецких солдат, офицеров и генералов, в войсках германского императора итальянцев и славян было не меньше, чем коренных немцев.
Генералы и офицеры меняли службу не менее часто, чем солдаты: Бернгард Веймарский, после того, как он был шведским главнокомандующим, сделался французским генералом; Тилли и Иоганн фон Верт переходили с имперской службы на баварскую и обратно. Это были, правда, переходы внутри одной и той же коалиции, но генерал Арним, например, сначала служил у шведов, затем сражался в рядах имперских войск, а потом, возглавив саксонскую армию, изгонял имперцев из Чехии. Генерал Меландер, наоборот, сначала воевал против императора, затем - за него. Имперским гарнизоном в Брно, упорно отстаивавшим крепость в 1645 г. от шведской армии Торстенсона, командовал бывший шведский офицер де Суш. Известный шведский полководец Кенигсмарк (по происхождению немец из Бранденбурга) до Брейтенфельдской битвы служил у Тилли. Нечего говорить о таких самостоятельных государях, как Франц Саксен-Лауэнбургский или Георг Люнебургский, которые считали себя вправе сражаться то на одной, то на другой стороне. Протестанты воевали в католических войсках, католики - в протестантских. Это никого уже не удивляло. Симплициссимус побывал на службе попеременно у шведов, хорватов, саксонцев, в немецких имперских войсках, у французов и добрался под конец даже до России!
Служить становилось все тяжелее. Прежние солдатские вольности и самоуправление исчезли. Правительства брали под жесткий контроль командиров, а те - своих подчиненных. Все труднее становилось найти неограбленное и недограбленное население. Занятие солдата, пишет Гриммельсгаузен - жрать и пить, терпеть голод и жажду, распутничать и бездельничать, гулять и играть в азартные игры, подчиняться и своевольничать, убивать и быть убитым, подвергать и подвергаться мучениям, гнаться и убегать от погони, пугать и пугаться, грабить и быть ограбленным, распространять несчастье и быть несчастным, бить и быть битым, в общем только губить и портить, чтобы за это самому погибать и нести ущерб. Те, кто ухитрится дожить до преклонных лет, становятся нищими и бродягами, если только не припрятали чего-нибудь из награбленного в свое время.
Удивительно ли, что многие предпочитали дезертировать, а солдаты разбитых отрядов не спешили присоединиться к уцелевшим частям своей армии. Целыми шайками следовали они за армиями, держась на безопасном расстоянии, чтобы не попасть на глаза начальству, но и не уходя далеко, чтобы не оказаться под ударом неприятеля или местной администрации. Название их "мародеры" - вошло в языки современных народов. О происхождении его говорили следующее: как-то граф Мерод набрал из неопытных рекрутов целый полк, но в первом же походе большая часть его солдат вышла из строя от усталости и болезней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24