На Женю больше она не смотрела.
- Но ведь прошло так мало времени, - жалко пробормотал Женя.
- А почему ты молчишь о нашем с тобой будущем?
Танины слова звучали бесстрастно, но он чувствовал, как она внутренне взвинчена.
- Может, поедешь с нами на море? - не дожидаясь ответа, продолжала Таня, уже ни на что не надеясь и ничему не веря.
- А что, это мысль! - с фальшивым воодушевлением сказал Женя и попытался обнять Таню.
- Оставь, - сказала она и отстранилась почти брезгливо.
"Это потому, что я ничего не смог, - догадался Женя. - Женщины, даже самые близкие, не прощают... Кроме таких, как Надя". Мысль о Наде вызвала тоску, горечь: нет же там никакой любви, это так очевидно. И это постоянное ее присутствие, и эти ее звонки... Никогда он не знает, что сказать. "Надо перед ее приходом всегда звонить Тане, чтобы предупредить Танин звонок", мгновенно сообразил он, и с тех пор так и делал.
Он вспомнил об этом сейчас, сидя в пустом институте, задыхаясь от духоты, и набрал первый из Таниных номеров.
* * *
"Что же случилось? - думала Таня. - Выходит, по-настоящему он любил только Леру? А я - так, развлечение..."
Она знала, что это неправда - была любовь, настоящая, у нее единственная, - но почему она думает о ней теперь неизменно в прошедшем времени? "Потому что он стал другим, - ответила себе Таня. - Даже в постели - другим". Из-за какого-то непонятного страха она ему не звонила, хотя иногда так хотелось! Особенно вечерами. Но - не звонила, боясь чего-то, неведомого, но ощутимого. А Женя звонил каждый день, уверял, что скучает. "Так где ж ты тогда?" - хотелось кричать Тане, а вместо этого она рассказывала о своих больных, о том, как мечтает о море Саша, и какая сложная программа у них в гимназии, и как радуется бабушка успехам внучки. Не спросила ни разу:
- Так ты едешь с нами?
Если честно, ей этого уже не хотелось: непонятно чужим стал Женя, что-то фальшивое было в их встречах, и трудно было представить его рядом с ней и Сашей, хотя, может быть, там, на море, все встало бы на свои места? Но Женя молчал, и молчала оскорбленная его молчанием Таня.
"Скоро пресловутые сорок дней. Помянем как следует, и я увезу Женьку к себе на дачу. Как раз впереди длинные майские праздники, с перерывами, правда, по два-три дня, но это уже детали. Бизнес мой подождет. А уж его смешной институт - и подавно. Пусть поглядит, как живут люди, подумает своей головой..."
Надя представила себе изумление Жени: ковры, люстры, всюду дерево ценных пород, роскошный камин, хотя, конечно, есть центральное отопление, есть и русская банька, джакузи... Сергей, сторож и вообще обслуга - в недавние времена, до Женьки, выполнял и другие обязанности, уверял, что приятные, - все для них приготовит; Валька, его жена, подсобит.
- Останови! - бросила Надя шоферу.
Алексей, новый водитель, не сводя глаз с дороги, послушно затормозил. Со старым пришлось расстаться: слишком многое стал себе позволять. Побаловались, и будет! Теперь - ни-ни. Только Женька! Все силы, все средства и - быстрее, быстрей, пока не очухался. Как раз весна; там, за городом, поют-разливаются соловьи, и вот-вот зацветет черемуха разольется, тревожа душу, сладкий, волнующий запах.
Женька сентиментален, это она уже поняла, замучен рухнувшим на него горем. Таких берут голыми руками. Года два назад умерла соседка по даче, так сразу возникла другая, новая.
- Кто это? - удивилась Надя.
- Галька-то? - поднял плечи Сергей. - Да подружка покойной. А как же? Без хозяйки нельзя.
Вот и она - подружка покойной. И вдовец работает у нее под крышей, что тоже важно. "И привык быть женатым, - загнула еще один палец Надя. - Вот и надо форсировать, пока не отвык".
Она следила за Женей, как хищник за своей добычей. Ловила каждый взгляд, жадно впитывала каждое слово, бурно восхищалась каждой, самой незатейливой репликой - мужчины обожают лесть - и не спускала глаз с телефона.
- Звонят... - говорила Жене.
- Пусть звонят, - отвечал он, не трогаясь с места.
Никогда не снимал при ней трубки, даже если они мирно сидели и ужинали или, обнявшись, отдыхали после бурных ласк на диване. "Почему? - щурилась недобро Надя. - Та история еще не закончена?" Знать бы, кто... Подкараулила бы в подъезде, все бы высказала: "Он - мой, поняла?" Надя брала в свои Женину руку, щекотала ладонь, смеясь, трепала мягкие волосы, укладывала голову к себе на колени. "Почему ты никогда не приласкаешь меня? - мысленно молила она. - Почему никогда не обнимешь? Все я да я! Ты даже не отвечаешь на ласки!" Хотелось выкричать ему все это в лицо, вцепиться в равнодушную морду ногтями. "О чем ты думаешь, гад? Если о Лерке - пусть! Но не о ней ты думаешь... Ничего, я тебе все припомню, дай время!"
- Подожди у подъезда, - сказала она шоферу и вышла, хлопнув дверцей, хотя обычно машину свою берегла.
Через пять минут она уже стояла у знакомой двери.
- Как дела? - спросила, перешагнув порог, и обняла, прижала к себе своего непокорного и единственного. - На-ка, возьми сумку. Накупила всего, страсть! А на улице прямо лето.
Она сыпала словами, снимая ботинки, надевая туфельки на каблуках сейчас бы уютные тапочки, ужасно устали ноги, но на каблуках она, конечно, стройнее, - стараясь не замечать равнодушия глаз, понурой фигуры и мятой рубахи. "Ничего, сейчас оживим..." Из ванной Надя вышла в голубом коротком халатике - нижняя пуговка будто по рассеянности расстегнута, - лифчик, поколебавшись, оставила в ванной - крепкая грудь была ее гордостью, притянула к себе Женю.
- Соскучился? - шепнула, заглядывая в глаза.
Стыдясь себя, Женя кивнул. "Какая же я сволочь", - подумал с отвращением к себе и Наде, но знакомые властные губы уже ласкали его, мгновенно возбудив плоть, которая нам неподвластна, живет своей жизнью и заставляет предавать любящих и любимых, да и самих себя в первую очередь...
- Поехали! - бросила Надя шоферу, но машина не тронулась с места. Ну, в чем дело? - резко спросила она. Унижение, пережитое только что, требовало компенсации.
- Вы не сказали куда, - угрюмо объяснил шофер.
- На дачу, - коротко распорядилась Надя и закрыла глаза.
Почти час отдыха. Она выключила мобильник. Час покоя, молчания. Новый шофер вообще молчалив, он из тех, прежних - инженеров, конструкторов, проектировщиков, которые не сумели вовремя перестроиться, так и не приспособились к новым, жестким условиям и влачат кое-как жалкое существование. Так что пусть скажет "спасибо", что нашли ему долларовую работу. А, да хрен с ним! Что о нем думать? Никакой фамильярности больше она не допустит, а уж траханья в баньке - тем более. Надя, не открывая глаз, усмехнулась. Про баньку - это она зря, напрасно: в баньке классно было не с Виктором, прежним водилой, а с Сергеем. Истопил, пригласил, смирно встал на пороге.
- Какие будут указания?
А глаза дерзкие, синие, с прищуром, насмешливые глаза. Смотрит и усмехается. Все понимал, сукин сын! Голод ее понимал, лютую тоску оставшейся без пары волчицы.
- Спину потрешь? - глянула в синие глаза Надя. - Валька ревновать не станет?
- Ништяк, - презрительно скривился Сергей, перешагнул порог и задвинул по-хозяйски щеколду.
Не о том она думает, не о том! Надя открыла глаза. Ее "БМВ", сыто урча, уже мчался по кольцевой. Классная трасса! Лужков вообще молодец: строит и строит, и все с размахом, на европейском уровне... Надя неожиданно для себя задремала и сразу увидела Женьку. Не нынешнего - виноватого, в несвежей рубахе, которого оставила мучиться в Олимпийке, а прежнего молодого, веселого, остроумного, за которым так долго бегала - упорно и безуспешно, и чего добилась? Даже теперь, сто лет спустя, такая боль - эти его слова, сказанные ей вслед:
- Скверные ноги!
Она и сама понимала: ноги у нее подкачали, а брюк, чтобы скрыть кривизну, тогда не носили. Но сказать это вслух, громко, насмешливо, на весь институт, какому-то парню, и парень заржал, как лошадь... С этой минуты Надя Женьку возненавидела - с такой же силой, с какой два года была влюблена. А все равно не выпускала его из виду, зорко наблюдая за Женькой, страдая отчаянно: увлекался он постоянно то одной, то другой, а уж когда влюбился в Леру... Что такого особенного он в ней нашел? Среднего ума хохотушка, беленькая как снег - и волосы светлые, и глаза, а уж кожа... А фигура у Нади гораздо лучше. Хотя ноги...
Боль пронзила такая, что Надя, вздрогнув, проснулась. Сколько она спала? Посмотрела в окно. Все та же трасса - одинаковая, безликая. Все так же урчит "БМВ". Не вспоминать было уже невозможно.
Что стоило подружиться с Леркой? Та дружила со всеми. Но Надя вцепилась в нее, как клещ, стала лучшей ее подругой, устроила себе такую муку, какую злейший враг не придумает.
- Надька, он так целуется! - Светлые глаза сияли, зарницами полыхали щеки. - А вчера сказал: "Вот уж не ожидал, что могу так влипнуть. Дни и ночи - все о тебе..." Представляешь? Нет, ты представляешь? Мне никто, никогда...
- Мне тоже, - скупо обронила Надя и отвернулась: невозможно было смотреть в эти сияющие глаза.
Но Лера, с эгоизмом влюбленных, чужих страданий не замечала.
- Мы стояли на лестнице, ну знаешь, у пятой аудитории, и он вдруг схватил меня, сжал крепко-крепко... Я говорю: "Пусти. Увидят!" А он: "Пусть видит весь мир!"
- Ну, я пошла, - неожиданно сказала Надя и двинулась вперед, как слепая, по длинному институтскому коридору, машинально подчиняясь причудливым его изгибам.
Хорошо, что ушла: хотелось схватить Леру за плечи, кричать: "Заткнись! Заткнись! Заткнись!" Может быть, даже ударить.
Надя со стоном вздохнула. Алексей, шофер, бросил в зеркальце вопросительный взгляд.
- Скоро? - спросила, объясняя вздох, Надя. - Устала я что-то.
- Уже приехали, Надежда Витальевна.
Машина свернула к даче. Захрустел под колесами гравий: расширяли дорогу. Алексей притормозил, вышел, открыл ворота, снова уселся за руль, въехал во двор.
- Завтра в восемь, - сказала Надя и вышла из машины.
Алексей выехал за ворота, остановился, ворота закрыл и вихрем понесся в город. "Надо было оставить его во флигеле", - угрюмо подумала Надя. Она знала, что у нового шофера большая семья и недавно родился внук, что он всем в своем доме нужен, да и машина, уж конечно, не стоит без дела - с младенцами всегда беготня, - но хорошо бы его не пустить, чтоб не жег бензин понапрасну да не зарабатывал бы на ее "БМВ": небось подбросит какую-нибудь фифу до города. "Перестань, - велела себе Надя. - Перестань злиться. Ты все это учитывала, когда договаривалась об оплате. Он же не виноват, что так трудно с Женькой".
Надя прошлась по саду, заглянула в теплицу, поднялась к себе. Чисто, тепло и тихо. Все готово к приезду хозяйки. Неслышно появилась Валя.
- Ужинать будете?
- Нет.
- Тогда я поставлю все в холодильник.
- Поставь и уходи к себе.
Опущенные глаза, постоянно робкий голос, в котором Наде слышалась укоризна, неслышные шаги раздражали. "Знает про нас с Сергеем, - понимала Надя. - Ничего, небось не измылился... За такие-то деньги можно перетерпеть". Хотелось крикнуть в это покорное лицо, что не нужен ей теперь на фиг Сергей, что она тоже страдает, но ведь глупо, бессмысленно.
- Иди.
Валя исчезла.
Какой большой, какой пустой дом! В этот бы дом - да семью Алексея. Ну уж нет, дом тому, кто его заработал. "Да ведь не ты заработала, усмехнулась Надя, - а Венька своим горбом, если можно так назвать официозное лицемерие. Правда, дом потом перестраивали, и тут были уже мои деньги..." Надя поставила на столик пузатую бутылку "Арманьяка", положила на тарелку того-сего, подкатила столик к камину.
- После трудов праведных имею право напиться! - сказала громко и вызывающе, и странно прозвучали ее слова в пустой, гулкой комнате.
Нажала кнопку. Погас верхний свет.
- Ну-с, приступим!
Она наполнила первую рюмку, чувствуя себя очень несчастной.
6
Душа болит в краю бездомном;
Молчит, и слушает, и ждет...
Сама природа в этот год
Изнемогла в боренье темном.
Стыдно брать у женщины любимые книги, ее обнимать, целовать душистые пряди волос, лежать у нее на плече, и все в тебе кричит "люблю", а потом врать, что уезжаешь на все майские праздники читать лекции в город Саратов. Да, но почему же книги - на первом месте? А потому, что это и есть духовная близость...
Женя сидел рядом с Надей на кожаном мягком сиденье мощной, высокой машины; портфель, набитый бумагами, - "Ты не возражаешь, если я немного у тебя поработаю?" - спортивная сумка с кроссовками, джинсами, свитером лежали зачем-то в багажнике. Серьезный, средних лет водитель вел машину умело, стремительно, обгоняя, где только можно, другие машины. Он мельком взглянул на Женю усталыми, умными глазами и сразу все понял - так, во всяком случае, показалось Жене - хозяйка тащит в свои хоромы очередного хахаля. "Почему же очередного? - защищался от его молчаливого презрения Женя. - Может, после Веньки у нее никого не было?"
Он покосился на Надю. Прикрыв глаза, она отдыхала: напряжение последних дней, когда пришлось уламывать Женьку - а он упирался, отнекивался, - вконец ее измотало. А однажды он не ночевал дома - это она проверила, позвонив поздно вечером и после бессонной, мучительной ночи - в семь утра. Что стоило ей удержаться, не закатить скандал, истерику, одному Богу известно. Ничего, она подарит ему на май мобильник с оплаченной картой, и пусть только посмеет его отключать.
- Этого требуют наши дела, - скажет она. - На моей фирме только ты без мобильника.
Так, кстати, оно и было.
"Нет, без мужика такие не могут, - поглядывая на Надю, размышлял между тем Женя. - С ее темпераментом, изощренностью. И условностей - никаких..."
- Так ты теперь полюбил стихи? - сказала, расставаясь с ним на все праздники, Таня и задумчиво погладила, прежде чем поставить на полку, возвращенный томик Пастернака. - Тогда вот тебе Волошин. Он очень разный, и с Пастернаком его не сравнить, но есть стихи потрясающие.
Он открыл томик тем же вечером - все, что касалось Тани, глубоко его волновало - и теперь вез с собой из-за какого-то непонятного ему самому суеверия. "Как залог... Оберег..." - подумал Женя, и захотелось выпрыгнуть из машины и бежать к Тане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50