В официально-деловом стиле латинизмы встречаются редко, разве что в медицинской документации.
Весьма богата история латинизмов, функционирующих в высокой поэзии, публицистике и разговорной речи. Вот что пишет об этом Ю.М. Лотман: "Знание латыни, обычное в среде воспитанников духовных семинарий, не входило в круг светского дворянского образования. Однако еще Радищев подчеркнул значение латинского языка для воспитания гражданских чувств (...) Латынь для разночинной интеллигенции XVIII - начала XIX вв. была таким же языком-паролем, как французский для дворянства. От Ломоносова, кричавшего в Академии одному из своих противников: "Ты де что за человек (...), говори со мною по латыне" (раз не можешь - значит, не ученый!), до Надеждина, уснащавшего свои статьи эпиграфами и цитатами на античных языках, с целью изъять литературную критику из сферы дворянского дилетантизма, протянулась единая нить ранней русской разночинной культуры (...) К 1820-м гг. знание латыни стало восприниматься как свидетельство "серьезного" образования в отличие от "светского". Знание латинского языка было распространено среди декабристов"26.
На основе соотношения латинского языка с русским в поэзии может использоваться паронимическая аттракция - скрытая (книга А. А. Ахматовой "Anno Domini", где первое слово весьма прозрачно "рифмуется" с именем автора) и явная. Таков, напр., эпиграф А.С. Пушкина ко II главе "Евгения Онегина": "О rus! (О деревня!) О Русь!": "двойной эпиграф создает каламбурное противоречие между традицией условно-литературного образа деревни и представлением о реальной русской деревне"27. Аналогичная, но откровенно игровая парономазия есть и у И. Кутика: "О mores! О море!". Есть и цветаевское ( в "Поэме Горы"):
Гора горевала о нашем горе":
Завтра! Не сразу! Когда над лбом
Уже не memento, а просто - море!
Завтра, когда поймем!
А.М. Горький в "Жизни Клима Самгина" пишет о редакторе провинциальной газеты, питавшем слабость к расхожим латинским оборотам -таким, ab ovo, o tempora, o mores, dixi, testimonium paupertatis (свидетельство о бедности, в данном случае - умственной) "и прочее, излюбленное газетчиками". Россия империя периода упадка - вводит в свою речь "осколки" другой империи.
Грецизмы в русском языке употребляются главным образом как термины (см. Русскую стилистику, 1, гл. 4, напр.: архитектоника, атомная физика, архетип, гелиобиология, кибернетика, синергетика, кинематограф, космонавтика, криогеника, ноосфера, хронотоп, экология, этногенез и др.).
В последнее десятилетие в высокой поэзии происходит своеобразное возрождение классицизма - в том числе неоклассицизма ХХ в.: А.А. Ахматовой, О.Э. Мандельштама или, напр., С.В. Шервинского, как это делает Евг. Кольчужкин, автор следующих стихов:
Памяти учителя,
Сергея Васильевича Шервинского
Лиловый зной палит полынь,
Медовый вереск, дальний донник.
Шмеля военная латынь,
Дыханья колокольный дольник.
Мне будет снова голос дан,
И, тая в памяти лакунах,
Пеон ликующий пеан
Окликнет в касталийских струнах.
Анапест конницы мелькнет,
Бежит пехотный дактиль в страхе,
Амфибией из лона вод
Плывет галера-амфибрахий,
И, геральдических зверей
Яря пред схваткой, под сурдинку
На ямб разгневанный хорей
Готовит стрелы к поединку.
Я вывел строгие полки;
Ревнуют ветры флот к причалу,
И рифм призывные рожки
Готовы дать сигнал к началу.
В сетях пифагорейских числ
Судьба раскрылась как свобода.
Простегивает молний смысл
Сухую карту небосвода.
И в паутине смысловой
Зову на выучку Арахну.
Как в этой пляске грозовой
Найти утраченную драхму?
Как в кутерьме октав и квинт
Прервать в небытие паденье?
Но паутине лабиринт
Дарует третье измеренье.
Здесь дух на миг переведу,
Пока перо настигнет голос,
Пока о влажную звезду
В сердцах весло не раскололось,
Пока в притоне не сошлись
Размер с фонетикой земною,
И в Эмпирее не зажглись
Слова, непонятые мною.
На их возвышенный пожар
Свечой дочернею отвечу,
Но Ариадны кроткий дар
Ведет чудовищу навстречу,
И если путь не обагрит
Прозренье рифмою двойною,
Безумья призрак - черный Крит
Как парус встанет за спиною.
Но я благословляю вас,
Арахны спутанные нити.
Покуда голос не угас,
Томите, требуйте, ведите.
Мне только музыка - навек,
Как гончару - в небесной скрыне
Чернофигурный легкий бег
На вечностью согретой глине.
Далеко не все грецизмы, встречающиеся в этом стихотворении, старинны и экзотичны. Многие из них обыденны и незаметны, лишь в общем контексте они рельефно проступают и актуализуют семантический ореол благородной античности, напоминают о бессмертии высоких ценностей.
Такие грецизмы нередко употребляются для контраста с отвратительными образцами современного псевдоискусства:
Мудра, неотразима,
Дородна и светла,
Богиня Мнемозина
От Зевса понесла.
Рожала, не скудея,
Храня священный груз,
И вырастила девять
Неповторимых муз.
Кто с флейтою, кто с лирой,
Кто в маске игровой,
Они дарили миру
Красу и разум свой.
Они благоговейно
В заветный день и час
К Шекспиру и Эйнштейну
Входили, не стучась.
Повсюду поспевая
И с вечностью в ладу,
То в Болдине бывали,
То в Дантовом аду.
К Ахматовой вплывала
Подруга налегке,
Откинув покрывало
И с дудочкой в руке.
... Но времена другие,
И век-прелюбодей
Явил в обход богини
Побочных дочерей.
Внезапный жребий выпал
Скопленью новых муз.
Рекламы. Шоу. Клипы.
Низкопородный вкус.
Лихие переплеты
Прельстительно блестят.
Страшилки. Анекдоты.
Блудливый хит-парад.
Столетье быстро мчится,
Скрипит земная ось.
Античным чаровницам
Подвинуться пришлось.
Раскрученное ныне
На шумном вираже
Едва ли Мнемозине
Пришлось бы по душе.
Мы вынужденно терпим.
Утраченного жаль...
Урания! Эвтерпа!
Воспрянуть не пора ль?
Я. Хелемский
Для современного общественного сознания в большой степени характерна ориентация на американские социокультурные модели, поэтому в речевое употребление вошло много англицизмов, даже имеющих русские эквиваленты: "стагнация" (застой), "рэкет" (вымогательство), "маркетинг" (торговля), "конверсия" (преобразование), "имидж" (образ), "презентация" (представление)28 и т. п. Безвкусица и псевдокультурность этой лексики многократно высмеивалась юмористами - напр.:
Путаны. Рэкетиры. Рокеры.
На плейере - кассетный триллер.
Где киллер взял на мушку брокера
И долларов лишился диллер
Я. Хелемский.
Специфическая функция заимствованных слов - стилистическое повышение ранга слова, оттенок "респектабельности". Поэтому они могут выступать в роли эвфемизмов. Такова лексика сексуальной сферы: "интимные отношения", "девушки без комплексов", "спонсор" (богатый любовник), "селадон" и т. п.29 Вот более интересный случай:
Энрике было восемь лет всего,
когда его отец - лингвист и бабник
(что по-испански мягче - "мухерьего",
поскольку нет в испанском слова "баба",
а только слово "женщина" - "мухер")
-расстался с его матерью, женился
на женщине, чей муж был не лингвист,
а дипломат, но тоже "мухерьего",
и за торговца мебелью старинной,
как ни фатально, "мухерьего" тоже,
с отчаянья поспешно вышла мать
Е.А. Евтушенко. Голубь в Сантьяго
Эвфемизм приходит на смену вульгаризму, не замещая его; а функционируя рядом с ним как реалия, элемент "местного колорита".
Аналогичный и весьма колоритный пример встречается у Г. Гейне: от вожатого сбегает ручной медведь, и вожатый обрушивает свою ярость на медведицу:
Бьет ее и называет
Королевою Христиной,
Доньей Муньос,
проституткой
Г. Гейне. Атта Тролль
Конечно, последнее слово здесь необязательно - смысл авторского сарказма ясен и без того. Эффект в данном случае состоит не в иностранных -для Гейне и его немецких читателей - именах, а в высоком социальном статусе упомянутых особ и, в еще большей степени, в употреблении как "нарицательных" имен, не являющихся таковыми. Когда, напр., Екатерину II называют Мессалиной, это в порядке вещей, значительно оригинальнее было бы назвать падшую женщину Екатериной Великой.
Иноязычные слова могут быть эвфемизмами и несексуального характера напр., "ябеда" - т.е. жалоба - "корреспонденция" (в пьесе А.М. Горького "Варвары"), "доносчик" - "филер" (или каламбурный вариант "Науходоносор"), "гадюшник" - "террариум" или "серпенталий" (о коллективе), "рак" - "канцер"; "смерть" - "летальный исход" или "финал"; биологические названия половых органов; "слабоумие" - "клиника" (синекдоха). Зюганов о Ельцине в связи со смещением Степашина: "Это уже клиника".
Иноязычные слова бывают и дисфемизмами напр., "дрянь" (бездарное произведение) - "порнография"; "показуха" - "эксгибиционизм" (особенно о фарисействе - демонстративной религиозности).
У какого-нибудь неприглядного явления могут быть иноязычные наименования, из которых лишь одно эвфемистично - причем по отношению не только к денотату, но и ко второму названию:
Татьяна. Шишкину не понравилось, что Прохоров антисемит (...)
Петр. Ну, да! Тебе это нравится. Ты же совершенно лишен чувства уважения к чужим взглядам ... Дикие люди! (реплика обращена не к Татьяне А. Ф.)
Нил. Постой! Ты сам-то разве склонен юдофоба уважать?
А.М. Горький. Мещане
"Антисемит" и "юдофоб" - не просто синонимичные иноязычные слова. Первое из них более "пристойно", второе - резко и откровенно.
Наконец, иноязычные слова бывают псевдоэвфемизмами, как в песне талантливого барда А. Непомнящего "Автостопная 2":
Патронов нет. Макабры с косами стоят.
Смеются молча, и во тьме костьми трясут.
Непомнящий иронически обыгрывает знаменитую фразу из "Неуловимых мстителей" (и, впрочем, не менее знаменитой песни "Любэ") "Мертвые с косами стоят". Макабров, по-видимому, следует понимать как русский аналог (грамматическую кальку) мертвых, т.е. субстантивированного прилагательного (в роли чистого существительного уместнее было бы слово кадавры мертвецы). Иностранное слово в данном случае, разумеется, употреблено не из "суеверия" - вместо более "откровенного" русского. Галлицизм предельно заостряет и без того гротескный образ, иностранное звучание подчеркивает его уродство и безжизненность.
Иноязычные слова могут использоваться в качестве не только эвфемизмов, но и приближаться к дисфемизмам - о "Ромео и Джульетте": "Вы помните эту пьеску, Ильич? Вы ее интерпретировали на сцене нашего театра" (Н. Коляда. Курица). Это говорит провинциальная актриса - циничная, талантливая, знающая себе цену и безгранично презирающая свой захолустный театр и всё, что с ним связано. Ее ироническое замечание адресовано бездарному и претенциозному главному режиссеру. Мы не знаем, как он "интерпретировал" "Ромео и Джульетту", но не заблуждаемся на этот счет.
Кроме того, иноязычные синонимы русских слов придают обозначаемому понятию респектабельность, повышают его ранг. Но возможна и противоположная ситуация. Бывают времена, когда человек, употребляющий иностранные слова, внушает подозрение, - напр., 1930-е гг. Так, в повести И.Ю. Зверева "Защитник Седов", действие которой происходит в годы сталинских массовых репрессий, неоднократно сопоставляются слова "адвокат" и "защитник". Предпочтение оказывается второму, причем не только потому, что "адвокат" символ "буржуазного права", неуместный в эпоху произвола, но и потому, что в слове "защитник" раскрываются личность главного героя и его отношение к профессии.
Приведем еще один интересный пример использования заимствованных слов в структуре явления, которое мы называем метапейоративностью, т.е. "переадресованием бранной лексики". За последние 10-15 лет значительная часть СМИ деградировала и утратила приличия, но осталась и журналистика, уважающая свой профессиональный кодекс. Эта последняя не может позволить себе откровенные оскорбления противника, но ее авторы не в состоянье заставить себя быть "политкорректными", вести полемику "цивилизованно", тем более - "уважать" оппонента. Следует признать: в своем презрении к врагам эти журналисты совершенно правы. Им нельзя копировать манеру бульварной прессы, которая обзывает противников как угодно, не стесняясь в выражениях, но эти авторы позволяют себе цитировать чужую брань и с видимым удовольствием солидаризуются с ней. Это позволяет им откровенно, без лицемерия выразить свою позицию и соблюсти респектабельность. Так, в статье А.Н. Тарасова "Гигант и пигмеи" - по поводу помещенной в журнале "ОМ" статьи М. Новикова о Че Геваре - подробно цитируется интернетовский отклик на последнюю - "Такая тема, как Че, журналу "ОМ" не по уму", подписанный Антонио Нубаррон Тремендо. Затем Тарасов комментирует его: "Такие вот сильные эмоции могут вызывать безграмотные и безответственные "омовские" тексты у экспрессивного латиноамериканца, случайно наткнувшегося в Интернете на "творчество" наших журналистов из буржуазного молодежного журнала. Позволю себе перевести некоторые выражения, употребленные А. Нубарроном. "Tachos" значит "дефективные". "Sato" перевести сложнее: в данном случае это емкое слово объединяет в себе понятия "невежда", "недоумок", "щенок", "шавка". На Кубе "sato" называют самую захудалую и паршивую беспородную бродячую собаку. В некоторых странах Карибского бассейна "sato" значит "необразованный", "неграмотный", "неумный", "невежественный". "Marikon de enano" перевести полностью, не покушаясь на приличия, уже невозможно. Скажу только, что "enano" означает "карлик". Но пафос и возмущение А. Нубаррона я разделяю полностью" (СМ. 2000. № 11. С. 90-91).
В последние 20 лет в русском языке активизировалась тенденция к использованию восточных слов (ориентализмов) - тюркского и арабского происхождения. Расхожие слова известны всем: душман, моджахед, джихад, ваххабит, шахид и др.
Серьезные публицисты глубоко изучают сложные политические, исторические проблемы. Их лексикон заметно отличается от языка дилетантов прежде всего многослойностью. Так, упомянутый А.Н. Тарасов в статье "Революция и джихад" (СМ. - 2002. - № 12) использует самые разнообразные тюркизмы и арабизмы
широко распространенные, общеизвестные, понятные большинству читателей - даже неподготовленных:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19