– Слава Богу! – вырвалось у Кэйро, с плеч которой словно свалился тяжкий груз. Даже головная боль на минуту прошла. – Отец Дункана не в состоянии танцевать. Значит, это не он.
Фиби взяла высокий стакан с ледяным чаем и помешала его, звякая ложечкой.
– Видишь ли… – Такое начало всегда предвещало неприятности. Боль в висках Кэйро усилилась. – Грэм сказал, что умеет вертеться на одном месте, и я ему поверила: вчера вечером, когда мы познакомились, он ухитрился мгновенно развернуть инвалидное кресло и быстро выкатиться из ресторана. – И Фиби отпила глоток чаю.
Кэйро запрокинула голову и уставилась в потолок. Она давно мечтала о том, чтобы у Фиби появился спутник. Но как ее угораздило познакомиться не с кем-нибудь, а с отцом Дункана? Кэйро вздохнула.
– Он тебе нравится?
– У него милая улыбка, он умеет шутить. А больше я ничего не знаю. Сегодня нам предстоит выяснить, каков он.
– А что должна делать я?
– Оказывать мне моральную поддержку.
– Помнится, раньше ты не нуждалась в моральной поддержке.
– Но мне же еще ни разу не приходилось встречаться с инвалидом.
– Это тревожит тебя?
– Вовсе нет, но он, кажется, стесняется, к тому же носит обручальное кольцо. Надо бы расспросить его об этом, но…
– Он вдовеет. Вот уже пять лет, – перебила Кэйро и коротко рассказала о том, что случилось с родителями Дункана, а заодно объяснила, как ее терзают угрызения совести и стыд за то, что в тяжелую минуту ее не оказалось рядом.
Но Дункан в ней и не нуждался. Сегодня утром он опять дал это понять. И Кэйро меньше всего хотелось встречаться с его отцом.
– Я не могу пойти с тобой, Фиби.
– Кажется, я понимаю, в чем причина, но все-таки спрошу: почему?
Кэйро посмотрела на сына, уже увлеченного одной из игр, которые она предусмотрительно прихватила с собой в поездку.
– Больше я не собираюсь встречаться с Дунканом, – прошептала она. – О Дилане он никогда не узнает.
– Ты не вправе хранить эту тайну.
– Нет, вправе! Ему нет дела ни до чего, кроме работы. Сегодня я поняла это.
– Дай ему хотя бы один шанс.
– Не могу.
– Мне неприятно читать тебе нотации, но на этот раз ты совершаешь ошибку. Ты поступила неправильно еще пять лет назад и до сих пор не одумалась. Каждый раз, когда Дилан спрашивает об отце, ты лжешь ему – и казнишь себя в душе. Дилану и Дункану давным-давно пора узнать правду.
– Мне надо свыкнуться с этой мыслью.
– Можешь обо всем рассказать сегодня же, когда познакомишься с Грэмом.
Спорить с Фиби было бесполезно.
– И как же ты собираешься представить меня?
– Конечно, тебе придется придумать другое имя. Наверное, ты единственная Кэйро во всей Америке. Услышав это имя, Грэм сразу все поймет. Но если бы вчера ты сказала Дункану правду, сейчас одной проблемой у нас было бы меньше.
– Я могу просто остаться в отеле.
– Ни в коем случае! За Диланом присмотрят, а ты пойдешь со мной. Итак, осталось выбрать имя. Грэм считает, что меня зовут Гертруда…
– Гертруда?
– Это имя первым пришло мне в голову. Но я объяснила, что все зовут меня Герти. Ты меня не подведешь?
– Постараюсь. – Происходящее давно перестало нравиться Кэйро. – Наверное, ты уже придумала имя и для меня?
– Ингрид. Мне всегда оно нравилось. Ты будешь Ингрид, я – Герти, мы отправимся в город и просто отдохнем.
– А что будет дальше, Фиби?
– Об этом я тоже подумала. Завтра первым делом ты отправишься к Дункану и скажешь ему правду – потому, что имя Герти мне не нравится и я не собираюсь затягивать эту игру. А во-вторых, как ты думаешь, прилично ли сорокавосьмилетней женщине в период менопаузы выходить замуж в белом платье?
Глава 9
Золотой город неудержимо манил Дункана, притягивал его, заставлял забыть об опасности. Уже во второй раз он протискивался по туннелю, где каждую минуту мог безнадежно застрять.
Ему помогала карта, которую он разыскал на стене пещеры сегодня утром, – яркий рисунок, но почти неразличимый среди десятков других. Хорошо, что с годами Дункан научился замечать каждую мелочь.
Он то и дело ловил себя на мысли, что ему недостает Кэйро. О ней он мучительно думал с прошлой ночи. Его тревожила не только предстоящая поездка в Белиз, но и что-то другое, а что именно он пока не мог определить.
Впрочем, все это уже не имеет значения. Сегодня он покинул лагерь с первым лучом солнца, оставив Кэйро записку. Ему предстоит много работы, ему некогда спасать прекрасных дам, попавших в беду. Не хватало ему еще вновь влюбиться в Кэйро!
«Ты болван, Дунк!»
– Иди ты к черту, Ангус.
«Уже пришел».
Дункан рассмеялся вслух, и эхо отразилось от известняковых стен. Что-то в последнее время он стал слишком часто вести беседы со старым бродягой.
«Знаешь, Дунк…»
– Отвяжись.
«Сначала послушай. Была у меня однажды подружка. Милашка с волосами как ночь и глазами цвета виски. Эта женщина умела любить; пока мы переплывали Атлантику, она научила меня кое-чему – как вспомню, так и покраснею. Когда я решил расстаться с ней, она расплакалась. Я обещал вернуться. Все мы обещаем вернуться, правда? Но порой тяга к странствиям бывает сильнее любви. Вот почему я двинулся на запад. Ума не приложу, почему я не взял ее с собой. По ночам я часто мерз, а эта малышка умела согревать, как никто другой. Мне не раз становилось тоскливо, а говорить с ней было гораздо лучше, чем с самим собой».
Дункан снова засмеялся. Они с Ангусом – два сапога пара. Оба болваны!
Он решительно вытеснил из головы мысли об Ангусе, но не думать о Кэйро было не так-то легко. С каждым шагом по туннелю ему представлялось, что Кэйро идет впереди, покачивая длинными светлыми волосами и соблазнительными бедрами, прикрытыми подолом той самой рубашки, которую она надела на ночь. Затем Дункан вдруг вообразил нагое тело Кэйро под рубашкой.
В конце концов, что плохого в этой поездке в Белиз? У него уже несколько лет не было настоящего отпуска, а такая экскурсия вряд ли утомит его. Он мог бы покататься на байдарке, побродить по берегу, по вечерам ходить с Кэйро в бары с живой музыкой и прохладными напитками. И танцевать, крепко прижимая Кэйро к себе…
В душном туннеле было легко представить знойную ночь, теплое тело Кэйро, но вскоре, оступившись на неровном полу, Дункан вернулся к реальности. Удержаться на ногах ему не удалось, и он кубарем покатился по наклонному туннелю, пока чудом не зацепился ногой за камень.
Отдышавшись, Дункан обвел взглядом пещеру, каких еще никогда не видел. Ее стены украшало изображение двухголовых каменных змеев, олицетворяющих Венеру и Солнце. Лица выглядели угрожающе: видимо, эти змеи должны были отпугивать незваных гостей.
Он медленно двинулся вперед, огибая сталагмиты, которые здесь выглядели неуместно. Через пещеру протекал ручей шириной не более шести дюймов; он извивался и уводил в ту сторону, где взгляду Дункана предстало совершенно неожиданное зрелище.
В центре пещеры возвышался жертвенник, украшенный портретными изображениями множества правителей майя, подобными тем, какие Дункан видел в Копане.
Он осторожно приблизился к жертвеннику, обошел яму перед ним и коснулся холодных каменных лиц. Каждый в своем особом уборе, серьгах, перьях, ручных и ножных браслетах, вожди сидели, скрестив ноги, а свободное место на стенках жертвенника покрывали замысловатые иероглифы, которыми обозначалось имя каждого правителя. Дункан без труда разобрал несколько прозвищ – Восемнадцатый Кролик, Дымная Обезьяна, Лунный Ягуар.
Он прикоснулся к жертвеннику и представил витающий над ним сладковатый аромат обрядовых курений, мужчин с телами, разрисованными красной и белой краской, в масках Чака – бога дождя и молний. А возле жертвенника – верховного жреца в ярком уборе из перьев и нефритовом ожерелье, готового совершить жертву во имя царственных предков.
В Копане в жертву часто приносили ягуаров. А здесь? Дункан многое знал об обычаях майя. Не знал только одного: почему они переселились в Монтану, как преодолели тысячи миль, отделяющих Монтану от Центральной Америки.
Может, до Монтаны добралась только немногочисленная группа художников и ремесленников? Сколько мужчин и женщин в ней было? Сопровождали ли их представители знати? А земледельцы и торговцы?
И самое главное: почему они вдруг покинули пещеры?
Возможно, найти ответ поможет величественный фасад храма, высеченного в известковой стене за жертвенником. Такие храмы Дункан видел в древних городах майя: там они поражали размерами. Ступени лестницы, ведущей к храму, были испещрены символами – вероятно, они многое могли бы объяснить, но расшифровкой символов любила заниматься Кэйро, а не Дункан.
Пожалуй, стоит позвать ее сюда, предложить присоединиться к поискам. Но она откажется. Ей предстоит поездка в Белиз. В эту экспедицию он отправился совсем один.
Он совершенно одинок, если не считать призрака старого странника и фигур в древней подземной пещере.
Дункан провел ладонью по глубоко врезанным в камень символам. Древние индейцы-майя были звездочетами и мечтателями, они следили за ходом времени, вели летописи, и Дункан знал, что где-то в этих пещерах хранится подробный отчет о том, что с ними произошло. Но сумеет ли он разгадать эту тайну?
Долгих десять лет он мечтал совершить подобное открытие. Последние пять месяцев его не покидала мысль о том, что он стоит на пороге нового этапа своей жизни. Он фотографировал каждую находку, составлял подробные описания и передавал их в музей, уверенный, что кому-нибудь обнаруженная им вещь принесет больше пользы. Но ликования Дункан не испытал ни разу.
Вот и сейчас он ощущал только опустошенность.
Вчера все было иначе, даже когда он поссорился с Кэйро. Опустошенность покинула его в тот же миг, когда он услышал призыв Кэйро о помощи, и вернулась, как только сегодня утром он покинул лагерь.
Он хотел, чтобы Кэйро была рядом.
Досадно, что она так твердо настроилась на поездку в Белиз, а он – на продолжение поисков в Монтане.
«Эти твои майя свято верили в силу жертвоприношений, Дунк. А ты?»
Жертвоприношение? Наверное, и вправду пришло время пренебречь своими интересами. Черт, Кэйро нужна его помощь. Он не может бросить ее в беде.
Но и ей придется чем-то пожертвовать, иначе им никогда не быть вместе.
– Я очень сожалею о случившемся, – уже в третий раз повторила Кэйро. Фиби и Дилан поспешно покинули музей и направились в соседнюю пиццерию. Хранитель музея так и не смягчился, хотя Кэйро помогла ему привести в порядок разрушенный вигвам из экспозиции. – Порой мой сын бывает чересчур любопытным.
– Вам следовало не спускать с него глаз.
– Я старалась изо всех сил, но…
– Я никогда не оставляю детей без присмотра, особенно в общественных местах, да еще там, где выставлены ценные экспонаты.
– Но я ни на шаг не отходила от него. Просто у него есть привычка внезапно исчезать. И не потому, что он такой сорванец: просто ему нравится разбирать и снова собирать вещи, выясняя, как они устроены. Уверена, он снова собрал бы вигвам, если бы мы не поймали его с поличным.
Хранитель музея строго посмотрел на нее поверх очков:
– А вы не пробовали отшлепать его? Я слышал, после таких наказаний дети становятся шелковыми.
Это предложение Кэйро сочла оскорбительным.
– Я ни за что не решусь отшлепать сына!
– Это всего лишь совет.
Кэйро поспешно отошла от вигвама, не уверенная в своем умении строить жилища аборигенов Америки: она опасалась, что ценный экспонат вот-вот развалится. Как случалось не раз за прошедший год, она вынула из сумочки бумажник.
– Я хотела бы передать небольшую сумму в фонд музея. Он очень понравился мне.
Хранитель вытер пот со лба и подбоченился. Очевидно, и он не привык восстанавливать разрушенные вигвамы.
– Почему-то мне кажется, что вы уже не в первый раз передаете пожертвования музею.
Кэйро улыбнулась, радуясь, что лед между ними сломан.
– Один из наших любимых музеев – Исследовательский музей в Сан-Франциско. Однажды Дилан так быстро разобрал в нем один из экспонатов, что теперь нам при каждом посещении предоставляют экскурсовода.
Хранитель музея рассмеялся:
– Если вы действительно хотите помочь музею, хватит и пары долларов. Отдайте их Лори.
Кэйро пожала ему руку:
– Спасибо за понимание.
Хранитель удалился, шаркая мягкими туфлями, и скрылся за дверью в глубине зала. Кэйро надеялась, что от чрезмерного любопытства Дилана пострадал только вигвам.
Воспользовавшись отсутствием Фиби и Дилана, она могла минут десять–пятнадцать насладиться тишиной и покоем маленького музея. Если не считать нескольких подростков и супружеской пары, бродящих по залам, музей был пуст. В вестибюле, за стойкой с открытками и несколькими книгами, сидела миниатюрная рыжеволосая женщина.
– Вы, случайно, не Лори? – спросила Кэйро.
– Да, это я. Чем могу помочь?
– Я бы хотела передать небольшую сумму в дар музею.
– Уверяю вас, это не обязательно. Ваш мальчик был далеко не первым ребенком, который заинтересовался вигвамом, и наверняка не последним.
– В таком случае, думаю, фонды музея будут пополняться, – отозвалась Кэйро и вложила двадцать долларов в руку Лори.
– Хотите получить квитанцию?
– Это было бы замечательно. Спасибо.
Пока Лори выписывала квитанцию, Кэйро успела осмотреть зал. Мысленно она всякий раз благодарила людей, которые указывали на квитанциях «пожертвование», хотя на самом деле она платила за ущерб. Благодаря этим квитанциям ей удавалось платить меньше налогов.
– Вот, пожалуйста, – произнесла Лори и вышла из-за стойки. – Я заметила, вы разглядывали старинные фотографии первых поселенцев. Хотите, я расскажу вам о них?
– С удовольствием послушаю.
– Большинство фотографий передали музею мои бабушка и дедушка, – начала Лори, подходя к стене и сцепив руки за спиной, словно боясь дотронуться до старых снимков. – Мой прапрапрадед прибыл сюда в 70-х годах XIX века и открыл салун. – Она кивнула на одну из фотографий: – Вот он, с пушистыми усами. В то время в городе было полно солдат – ром пользовался огромным спросом.
Кэйро улыбнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26