Звери да птицы в старину умели
Говорить по-нашему; сошлись, зашумели,
По приказу Перконса все собрались в стаи
Даугаву великую копать вместе стали.
Лапами копали, клювами клевали,
Рылами рвали, клыками ковыряли.
Только Пава не копала, на горе сидела.
И спросил у Павы чорт, бродивший без дела:
"Где же остальные звери-птицы пропадают?"
"Птицы все и звери Даугаву копают".
"А чего ж тебе итти копать не хочется?"
"Да боюсь - сапожки жёлтые замочатся".
Столковались чорт и Пава и под Даугавой поямо
Стали рыть и вырыли бездонную яму.
А как воды Даугавы в яму заструились,
Звери с перепугу говорить разучились,
Стали разбегаться, начали бодаться,
И кусаться, и лягаться в свалке, и клеваться.
Кони ржали, кошки жалобно мяукали,
Каркали вороны, совы гукали,
Волки и собаки выли, буйволы мычали,
Свиньи хрюкали, визжали, медведи рычали.
Филины ухали, кукушки куковали,
Мелкие птахи песни распевали!
Поглядел на землю Перконс в изумлении,
Видит суматоху, драку и смятение.
Он ударил черта громовой стрелою,
Даугаву заставил течь стороною,
Окружил он яму крутыми берегами.
А павлин с тех пор гуляет с чёрными ногами.
Люди этой местности до сих пор чураются.
Ночью там видения путникам являются.
Расплодилась нечисть разная в пучине.
"Ямой чортовой" зовётся местность та доныне.
В этом самом месте Спидала спустилась;
Долго она средь ясных звёзд носилась.
Задыхался Лачплесис в колоде той пузатой,
А вокруг метались пукисы хвостатые;
И несли на крыльях мешки большие денег,
А за ними сыпались искры, словно веник.
За витязем ведьмы мчатся, визжат, догоняют,
Голова его кружится, дыханье спирает.
Коли б он в колоде хоть раз пошевелился,
Сразу бы заметили - и с жизнью б он простился.
Дюжина колод летучих наземь опустилась,
Дюжина наездниц в тёмной яме скрылась.
Огляделся витязь - край ему неведом
И спускаться в яму стал за ними следом.
В яме тьму густую, как смолу, колышет,
И свищут повсюду летучие мыши.
Слабым огоньком блеснула пропасть чёрная.
Лачплесис пещеру увидал просторную.
Грудами диковинные там лежали вещи:
Черепа и кости, кочерги и клещи,
Оборотней шкуры, маски, вёдра ржавые,
Сломанные вилы и мешки дырявые,
Битые горшки и прочие пожитки,
Книги в чёрных досках, скоробленные свитки,
Древнее оружье с драгоценными оправами,
А углы завалены колдовскими травами.
А стенные полки полны туесками,
Коробьями, склянками, горшками, котелками.
А среди пещеры яркое блестело
Пламя, озаряя купол закоптелый.
Над огнём котёл кипел, на крюке подвешенный,
Чёрный кот костёр кочергой помешивал.
Жабы и гадюки ползали по полу,
Совы от стены к стене шарахались сослепу.
В груде трав сушёных Лачплесис укрылся.
Но невольно всё же он устрашился,
Как заворошились груды этой нечисти,
Зашипели, дух учуяв человеческий.
Тут из дверцы низенькой старушонка скрюченная
Выскочила, крикнула: "Ах, вы, мразь ползучая!
Кто чужой вошёл сюда,- шею сам свернёт себе!"
Черпаком мешать в котле стала ведьма старая.
Приговаривая: "Время ужинать",
Трижды черпаком она о котёл ударила,
И двенадцать девушек из тёмной боковухи
С ложками и плошками вышли к старухе.
Получили варево. Витязь разглядел его,
Чёрной колбасы кусок, малость мяса белого,
Словно поросёнок, показалось витязю.
Тут в пещеру новую двери отворили.
Стены той пещеры цвета крови были.
И стояла средь пещеры кровавая плаха.
И торчал топор в ней,- вогнанный с размаха.
В той пещере двери новые открылись.
И туда с горшками мяса ведьмы удалились.
Лачплесис за ними прокрался незаметно.
Белые там были стулья, стол и стены.
Две большие печи по углам стояли.
Был горох в одной, в другой - уголья пылали.
Ведьмы молча сели, занялись едою.
За едой не молвили слова меж собою.
Дальше дверь открылась в новые покои.
Жёлтыми там были стены, свод, устои.
Там двенадцать пышных постелей стояли.
Ведьмы поели, косточки прибрали.
"Ну, пошли на кухню, - старая сказала,
Надобно глаза вам протереть сначала.
Женишки-молодчики вскорости появятся,
И пора красавицам к встрече приготовиться".
Лачплесис поспешно на кухню воротился,
В груде трав сушёных с головой зарылся.
Тут на полку старая за горшочком слазала,
Веки птичьим перышком девушкам помазала.
И опять ушли они безмолвной вереницей.
Витязь этим перышком мазнул себе ресницы.
Будто пелена в тот миг слетела с вежд его,
Всё он начал видеть иначе, чем прежде.
Он в котле, где стыли ужина подонки,
С ужасом увидел детские ручонки.
И не колбасы там чёрные плавали,
А змеи чёрные в подливе кровавой.
Дальше пошёл он - в первые двери.
Всё из красной меди было в той пещере.
В плахе топор торчал с медной рукоятью.
А на что он нужен, было непонятно.
Всё в другой пещере серебром блистало:
Стол и подсвечники, стулья и стены.
То же, что казалось белыми печами,
Стало вдруг серебряными шкафами.
Серьги и перстни в одном, как жар, горели,
А в другом - мерцали груды ожерелий,
В третьей пещере всё было золотое,
Стены и своды и сводов устои.
Меж колонн сияли золотом постели.
На постелях красные покрывала рдели.
Во второй пещере ведьмы стали раздеваться
Донага, как будто собрались купаться.
Из шкафов старуха достала украшенья,
Девушкам надела их на руки и шеи,
Пышные их волосы жемчугом опутала.
Лачплесис дивился, что не только Спидала
И другие девушки казались знакомы.
В золоте и жемчуге они по-другому
Стали вдруг невиданно, дьявольски красивы.
В медную пещеру, нарядясь, пошли они,
Вкруг кровавой плахи рядышком встали.
Спидала одеждою плаху накрыла,
Взяв топор в руки, ударила с силой
И при том злорадно так проговорила:
"Вот я первая рублю, завтра - не признаю".
И молодчик некий выскочил из плахи,
Спидалу обнял. И оба улетели
В тот покой, где были постланы постели.
И другие девушки, сделав то же самое,
Вслед за нею скрылись со своими молодцами.
Были на молодчиках чёрные кафтаны28,
Шляпы-треуголки сбиты на затылки,
На кривых ногах - блестящие сапожки.
Из-под шляп торчали маленькие рожки.
После всех старуха рубила, восклицая:
"Вот рублю последняя - завтра не признаю".
И тотчас, шипя, из плахи выполз Ликцепурс29
Или, как народ зовёт, хромоногий Нагцепурс,
Набольший над ведьмами, всех чертей начальник,
По кривой высокой шапке отличаемый,
С козырьком, сработанным из ногтей остриженных.
"Всё ли готово?" - спросил он ведьму старую.
"Всё готово!" - пропищала, кланяясь, старуха.
Ликцепурс по плахе тяпнул с размаха.
Пламенем серным пещера озарилась.
Плаха в золотую повозку превратилась,
А топор драконом стал, пышущим яро.
Ликцепурс поехал с ведьмою старой,
В золотой пещере он остановился.
На полу блестящем дракон развалился,
Выдохнул из пасти искры, дым и пламя.
Из постелей выскочили ведьмы с молодцами,
Сатану приветствуя, пред ним заплясали.
И опять на кухню ведьмы убежали.
Острые вилы из кухни притащили,
В пасти у дракона вилы раскалили.
Поднялась тогда в повозке ведьма старая,
Кликнула: "Войдите!" - и клюкой ударила.
Расступились стены, задрожали своды.
Вышли из пролома косматые уроды,
Выволокли человека, белого от страха,
На пол пред драконом бросили с размаха.
И, узнавши пленника, испугался Лачплесис.
Это был Кангарс, живущий в одиночестве
В Кангарских30 горах, в лесу густом, дремучем,
Хитренький ханжа, богомольное чучело
Голосом ужасным Ликцепурс воскликнул:
"Срок твой окончился, грешник несчастный.
Ты сгоришь у пукиса в огненной пасти".
Ужаснулся Кангарс казни неминучей,
Жалобно взмолился: "Пощади, могучий,
Дай отсрочку. Я ж тебе послужу попрежнему"
И, подумав, молвил Кангарсу Ликцепурс:
"Не мольба твоя, другие причины смогли бы
В этот час спасти тебя и отсрочить гибель.
Средь подвластных Перконсу изменников мало.
С Перконсом бороться нам очень трудно стало.
Но на счастье наше, в Балтию вскоре
Люди чужеземные придут из-за моря,
Будут завоевывать Балтию милую,
Новую веру навязывать силою.
Власть их новой веры хочу я видеть в Балтии,
Принести должна она мне много прибыли.
Веры той носители моими стали слугами.
В этом деле помощи от тебя я требую.
Тридцать лет за это дам тебе я жизни.
Пастью дракона, злодей, поклянись мне,
Поклянись бороться с нами против Перконса.
- Я клянусь бороться с вами против Перконса.
- Поклянись, что будешь родины предателем.
- Я клянусь, что буду родины предателем.
- Истреблять, клянись, защитников народа.
- Истреблять, клянусь, защитников народа.
- Ради пользы пришлых свой народ обманывать!
- Ради пользы пришлых свой народ обманывать.
- Вести сюда служителей чужеземной веры!
- Вести сюда служителей чужеземной веры.
- Убивать, клянись, всех, кто сопротивляется.
- Убивать, клянусь, всех, кто сопротивляется.
- В рабство обратить, в конце концов, всю Балтию.
- В рабство обратить, в конце концов, всю Балтию.
- Встань же и живи назначенное время.
Кангарс встал, любезно приветствуемый всеми.
Ликцепурс сказал, что уезжать пора ему.
И поехал, всеми с почетом провожаемый,
С ведьмою старой в ту пещеру медную.
Черные молодчики из повозки ведьму
Высадили, сами в повозку повскакали.
Ведьмы щеками к полу припали.
Вспыхнул вновь огонь удушливый, как сера.
С громом скрылся Ликцепурс под пол пещеры.
Поспешил и Лачплесис выбраться на волю.
Но пробравшись в кухню, прихватил с собою
Свиток, колдовскими покрытый письменами,
В знак, что побывал он в Чортовой яме
И что был свидетелем мерзостных деяний.
В воздухе чистом ночном отдышался он.
Но горело сердце в нём, жалостью терзаясь.
Влез в дупло колоды он, притих, дожидаясь,
Чтобы вышла Спидала, домой полетела.
Провожая девушек, старуха говорила:
"Спидала, скажу тебе нечто нехорошее:
Лачплесис тайком был здесь, во время ужина.
Видел, как с подругами ты тут веселилась".
Спидала то бледной, то красной становилась.
Первая любовь в её сердце превратилась
В яростную ненависть Ведьма ж говорила:
"Дерзкий нашёл бы гибель в пасти пукиса,
Только повелителю не хотелось вмешиваться...
Но, однако, всё же жить не должен Лачплесис.
Он тебя в дупле колоды дожидается.
Вы сейчас домой летите вместе с Серничкой31,
Вверх по Даугаве, до утёса Стабурагса.
Ты над самым омутом прыгай на колоду к ней,
А свою колоду вниз бросай с заклятьем.
Пусть с колодой Лачплеснс рухнет в бездну омута,
А живым оттоль не выходил никто ещё!"
Неба величьем овеяна,
Прекрасным убранством сияя,
Вернулась грустная Стабрадзе32
В свой замок с собранья бессмертных.
Долго ль ей, долго ль грустящей века
В объятой дремотой громаде
Скорби копящего Стабрагса,
Средь вечных богов, одинокой,
Долго ль ей, долго ли плакать еще
О горестных Балтии судьбах?
Иль никогда не забудет она
Умолкшую древнюю славу?
Там, где обычаи прадедовы
Живы доныне, любовно
Она по утрам от заморозков
Туманом поля укрывает.
В тёмную ночь она лодочников
Отводит от водоворота,
В полдень водой родниковою
Поит пастухов и прохожих.
Есть у ней дело любимое:
Средь девушек доброго нрава
Лучших порой выбирает она,
В особое время рожденных.
И под свои адамантовые
Уводит подводные своды,
Девушек многому учит, затем
Замуж сама отдаёт их.
Зовут их "дочками Стабрадзе".
И тот, кому Лайма назначит
В жёны такую девицу,
Счастливым считается в мире.
Витязь очнулся от смертного сна
В постели из раковин пёстрых.
Он изумлялся, оглядываясь,
Не помня, не ведая, где он.
Ложе под ним, словно зыблемое
Потоком, слегка колыхалось.
Волны сиянья лазоревого
Лились сквозь хрустальные стены.
Утварь златая, серебряная
Высокий чертог украшала,
В дивном порядке расставленная,
Ласкала она его взоры.
Только что Лачплесис стал вспоминать,
Как с ведьмами ездил вчера он,
Дверь отворилась в хрустальной стене,
И девушка в ней появилась.
И так была с виду она мила,
Что невольно сказать приходилось:
Лунному свету подобна она,
Слитому с маковым цветом.
А темносиние очи её
Сияли, как день на рассвете,
Но если посмотришь поглубже,
В них омутов бездны темнели.
Лёгкий воздушно-лазурный наряд
Охватывал стан её стройный.
Волосы, блёстками перевиты,
Волной до колен ниспадали.
И поражённому Лачплесису
Казалось, богиня явилась.
Встать он хотел, небожительницу
Поблагодарить за спасенье.
Та же ему не позволила встать,
Говоря, что беречь надо силы,
Ведь после всех приключений своих
Ещё не оправился витязь.
"Дай мне ответ, небожительница,
Как эти чертоги зовутся!
Дай мне ответ, небожительница,
Как мне величать тебя можно?"
"Зовут меня дочкою Стабрадзе,
И ты в её замке хрустальном.
Она из бездонного омута
Тебя принесла в этот замок".
Сильно забилось исполненное
Радости сердце героя,
Когда он узнал, что живая
Она - эта девушка-диво.
Завтрак ему предложила она:
Мёд, молоко и лепёшки.
И, попросив подкрепиться его,
Дочь Стабрадзе удалилась.
Тут облачась, как приличествует,
Он встал и едой подкрепился.
Дверь отворилась, и Стабрадзе
Сама перед ним появилась,
Ласково гостя приветствовала
И спрашивала, как живётся.
Витязь, ей кланяясь, благодарил,
Сказал, что живётся прекрасно,
Вечно бы жил в адамантовом он
Дворце у богинь благосклонных.
С видом загадочным Стабрадзе
Лачплесису отвечала:
"Быть может, когда-нибудь встретимся вновь33,
И вечность не будет столь долгой.
Ныне же боги судили тебе
На жизненный путь возвратиться
И богатырскими подвигами
Стране послужить и народу.
Славу в народе себе завоюй
И счастье у сердца любимой!"
Пламя во взоре у Лачплесиса
Блеснуло. Он пылко ответил:
"Мудрым богам благодарствую,
Рад послужить я отчизне!
Всё совершу, что завещано мне,
И счастлив, что вижу в лицо я
Светлую вечную Стабрадзе
С прекрасной дочкой своею!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14