- Ох, еле успел! - Он вцепился в руку бабушки Елены и, бормоча еле слышно какое-то заклинание, увлек ее обратно к полянке.
- В чем дело, чудак, чего ты испугался?
- Сейчас... - Скучун глубоко вздохнул и вытер мокрый от волнения нос. Все в изумлении уставились на него - все произошло так быстро, что никто ничего не понял...
- Я расскажу вам одну легенду, и вы сразу поймете. Ну, слушайте... - Скучун уселся на травку и, глядя на золотисто-розовую гряду закатных облаков, начал.
****
Давным-давно, в далеких краях жил водяной. Он был страшен, как смертный грех: грязный, пропахший болотной тиной, с глазами, похожими на тусклые гнилушки, с лягушачьими лапами вместо ног. Никто не хотел идти за него замуж: ни феи лесные, ни земные девушки. А ему того уж больно хотелось! Вот и задумал водяной добыть жену хитростью. И решил он завлечь в свое болото прелестную девушку - графскую дочь, золотоволосую Мелинду, которая жила в замке на высокой горе.
Как-то раз служанка Мелинды заметила на болоте невиданные цветы - желтые кубышки - и сразу рассказала о них своей госпоже, которая больше всего на свете любила цветы. Та, конечно, захотела взглянуть на них и отправилась на болото.
Цветы так понравились Мелинде, что она решила нарвать их. Но как это сделать? Росли-то они на самой середине трясины. И тут девушка заметила лежащий у самой воды черный пень и прыгнула на него, чтобы легче было дотянуться до желанного цветка... а пень ожил, схватил ее и утащил в воду. Это был сам водяной, который прикинулся пнем!
Служанка Мелинды все видела, страшно перепугалась и побежала скорей к графине - матери Мелинды, чтобы рассказать о несчастье... Невозможно и представить себе горе графини. С тех пор каждый день ходила она на болото и в слезах призывала Мелинду...
И вот однажды осенью подошел к ней аист и сказал человечьим голосом: "Жива твоя дочь, графинюшка! Ее похитил сам водяной. Но не отчаивайся. Быть может, старый колдун, что живет за болотом, поможет тебе... Ступай к нему".
Графиня отыскала колдуна и, осыпав его золотом, молила помочь ей. Взяв золото, тот сказал: "Зови свою дочь девять утренних и девять вечерних зорь на том месте, где пропала она. И если не стала она еще женой водяного, вернется к тебе..."
Так и сделала мать-графиня, и на последней, девятой зорьке вдруг услышала голос из болота:
"Поздно, родная матушка, поздно ты зовешь меня... Ведь я стала женой водяного и теперь навеки ему подвластна. Он только один разочек позволил мне увидеть тебя. Скоро зима, улетят птицы в жаркие страны, и мы с мужем уснем на ложе из тины до самой весны. Летом я, милая матушка, пошлю тебе весточку, что жива и здорова... А теперь - прощай!"
И вот весна сменила зиму, и наступило лето.
А старая графиня все ходила на болото, сердце ее разрывалось от боли, душа застыла, будто завороженная. Вот стоит она как-то теплым, солнечным днем у болота, и вдруг сердце ее дрогнуло: посреди чистого, словно посвежевшего болотца увидала она чудный белый цветок на длинном стебле - кувшинку. Разглядывая белоснежные атласные лепестки с розоватым отливом и золотые тычинки, узнала она цвет лица и волос любимой доченьки... А узнав, поняла, что цветок этот - ее внучка, дитя золотовласой Мелинды и водяного.
И с тех пор каждый год покрывала Мелинда воды болота живым ковром из белых цветов, посылая на волю весточку, что жива, что все там у них хорошо, и родную землю любит она по-прежнему... А графиня все никак не могла наглядеться на прекрасные цветы - на внучат своих, плакала оттого, что не увидит больше белого света ее милая доченька, и радовалась, что жива она все же и где-то там, под водою, протекает ее новая и неведомая людям жизнь...
****
- Вот такая история.
Скучун замолк и швырнул в болотце камушек. Тот плюхнулся, разогнав ряску, которая тут же сомкнулась снова.
- Ужасно грустная история! - всхлипнула Ксюн, глотая слезы, которые двумя неровными полосочками, блестевшими на закатном солнце, стекали по ее щекам.
Кутора лежала ничком, уткнувшись в траву. Кукой все никак не решался погладить ее по головке и мыкался рядом...
- Да-а-а... - покачал головой Старый Урч. - Ты хочешь сказать, Скучун, что эта коряга, лежащая перед нами, и есть водяной?
- Не исключено... А испытывать, он ли на самом деле, пожалуй, не стоит.
- Скучуша! - Елена Петровна обняла его и, прижав к груди, слегка покачивала как младенца. - Защитник ты мой! - Она поцеловала его в зеленую макушку и, слегка отстранив, заглянула в глаза. - Ты ведь и Ксюна моего защитишь так же, как меня сейчас, правда?
- Правда, - очень серьезно и твердо произнес Скучун.
Ксюн взглянула на него с удивлением: никогда раньше она не слыхала в его голосе таких решительных интонаций...
Глава VII
- Скуч, - спросила Ксюн, в первый раз называя его так, по-домашнему, - а откуда ты знаешь эту легенду?
- Все очень просто - книгохранилище. Я ведь там зачитывался взахлеб и прочел массу старинных легенд и сказаний.
- И ты все их запомнил?
- Ты ведь знаешь: когда я болел, то все накопленное в памяти мучило меня, мешалось и путалось. А после того таинственного особняка с орхидеями, где ты нашла меня, все ожило вновь, но каждая книжка, легенда или история легла на свое место, будто на полочку...
- Скучун, а по-честному, ты никого в этом особняке не встретил?
- М-м-м... - Мы после об этом поговорим, ладно? У нас ведь сейчас очень важное дело, правда, бабушка Лена?
- Ты о кувшинке?
- Ну да. Нам надо умудриться сорвать ее так, чтобы водяной в воду не утащил...- При этих словах Скучун деланно рассмеялся, однако вид у него был не самый веселый. - Погодите-ка! - оживился он, - неужели эти цветы растут только здесь, в Ведьмином колодце?.. Название-то какое дурацкое! Что скажешь, Кукой?
- Лично я, - отозвался Кукой, - на такие бирюльки вообще не обращаю внимания: цветочки там, звездочки всякие! - Он страшно воображал перед Куторой. - Вот у меня в лесу есть приятель, Лопатоног, эдакий сентиментальный хлюпик - так ему только такое и подавай, а меня уж увольте... ой! Легок на помине...
Мимо честной компании с диким топотом пронеслось какое-то невообразимое создание и сгинуло сию минуту в кустах ежевики.
- Эй, Лопатоног, стой, да вернись, тебе говорю, это я, Кукой!
Кусты, чей покой был нарушен так бесцеремонно, просто тряслись от возмущения. Однако тут же их вновь смяли чьи-то лапы, затем в зарослях показалась совершенно гладкая напуганная физиономия с ушами, торчащими точно окаменевшие блинчики!
На вновь явившемся существе не было ни шерстинки, ни волосиночки, - только кожа да кости: на голове преглупо топырились уже упомянутые желтые уши, но самыми интересными оказались даже не уши, а лапы. Совершеннейшие две лопаты в натуральную величину - ну просто мечта огородника! И это при весьма хиловатом туловище размером не больше кролика...
Прыжок, второй - и Лопатоног присоединился к нашим друзьям.
- Вы, кажется, отдыхаете? Ой, а я и не поздоровался, - сконфузился он и покраснел с головы до пят. Лопатоног, надо заметить, был жертвой собственной душевной раздвоенности. Он носился по лесу, томимый вечно неутоленной жаждой общения, но едва найдя собеседника, немедленно тушевался, краснел и улепетывал от него со всех ног, страшно топая и утирая безутешные слезы. И все это из-за глупой его неуверенности в себе, боязни показаться смешным и нелепым...
- Ничего, мы тебя прощаем. Знакомьтесь, это Лопатоног, мой приятель, милейшее существо! - Кукой выступал, будто пава, красуясь перед Куторой. - Послушай, ты случайно не знаешь, тут поблизости белые кувшинки нигде не растут?
- Ах, эти феи! Вам надо обойти болото, там сразу за черничником будет ручей, а в нем их - тьма-тьмущая...
- Как же я позабыла! - сокрушалась Елена Петровна. - Ведь я же и вела вас к ручью... Надо же, с головой что-то, совсем: расклеилась...
Голова у бабушки Елены кружилась, сердце будто сжимали и дергали чьи-то невидимые ледяные коготки, ей с трудом удавалось делать вид, что она бодра и все хорошо по-прежнему...
- Не беда, бабуля, теперь они от нас никуда не денутся! - Ксюн помогла бабушке подняться, и все поспешили в черничник. А Лопатоног, почему-то снова смутившись, немедленно улизнул. Только его и видели...
За черничником ельник внезапно обрывался, и открывалось широкое, пахучее разнотравье. По траве, между кочек, путаясь в зарослях дикого чеснока, пробирался ручей. Чеснок склонял над водою свои цветы, качавшиеся под ветром сиреневыми звездочками. Ручей был так невелик, что даже Ксюн могла бы его перепрыгнуть, что она немедленно и сделала! Восторгам ее не было предела, ибо петлявшее русло ручья все заросло белоснежными водяными лилиями, от которых невозможно было глаз отвести!
- Ну вот и слава Богу! - Бабушка Елена попросила всех отойти чуточку подальше, а сама склонилась над цветами и принялась им что-то нашептывать. Потом, боясь повредить корень, осторожно нарвала целую охапку и поманила своих спутников. - Солнце скоро сядет. Возвращаться на дачу нельзя - мы ушли далеко, а цветы уже сорваны. Мы должны поспешить, пока они не завянут, ведь магическая сила - только в свежих кувшинках. У нас совсем немного времени: пока живы цветы, мы должны проникнуть в Вещий Лес.
- А разве нельзя без одолень-травы? - спросил Скучун.
- Почти невозможно. В лесу полно нечисти, как и повсюду, впрочем! Простого путника, грибника, к примеру, могут и не тронуть, а вот тем, кто, как мы, идет с тайной целью чью-то душу спасти - несдобровать! - Бабушка Елена любовно поглаживала длинные стебли, вода с них стекала ей на платье, но она этого не замечала и, наклонясь над цветами, разговаривала с ними и просила прощенья за то, что сорвала. Потом Елена Петровна умолкла, притихли и ее спутники. И первый прохладный ночной ветерок всколыхнул луговину.
- Пожалуй, придется нам заглянуть к Ивану Степановичу, - вздохнула бабушка Елена, - не ночевать же в лесу...
- Это, кажется, тот самый здешний лесник? - спросила Ксюн.
- Да, знакомый мой, сторожка его тут совсем непо... - да-леку... ох! - и с этими словами бабушка Елена, побелев, стала медленно оседать на траву.
- Бабушка! - Ксюн обняла ее, остальные в растерянности застыли на месте. Сиреневая звездочка чеснока запуталась в темных бабушкиных волосах... - Что же вы стоите, плохо ей! Ой, что теперь делать?... - заплакала Ксюн, поглаживая ледяные бабушкины руки.
- Тихо, Ксюн, не паникуй. Есть у нас с собой какое-нибудь лекарство? по-боевому распушился Скучун.
- Сейчас посмотрю. - Ксюн сбегала на полянку, где оставались их пожитки. В корзинке она обнаружила валидол, адельфан, еще какое-то лекарство с иностранным названием и пулей вернулась обратно.
Скучун положил бабушке под язык таблетку валидола, смерил пульс.
- Сердце, - сообщил он, - как сумасшедшее бьется. Ой! Пропало куда-то. А вот опять бухает, да неровно как...
- Это называется аритмия, - пояснил Старый Урч. - Давайте-ка все вместе перенесем ее на нашу полянку.
- Постойте... - тут бабушка Елена пришла в себя и приподнялась на локте. Идите-ка вон туда...- Она указала в сторону молодого сосняка. - Там сторожка. А я тут пока... Иван Степанович-то посильнее, он меня и перенесет. Дай-ка, Ксюшечка... - Елена Петровна приняла еще две таблетки и стала понемногу оживать.
Не слушая бабушкиных возражений, друзья все вместе подняли ее и понесли. Вскоре посреди папоротника показался одинокий домик с единственным оконцем. Там кто-то был - горел свет, и дым вставал из трубы. Лесник Иван Степанович, завидев гостей, всполошился, захлопотал, маленький, жилистый, юркий, и вскоре бабушка Елена уже лежала на печке, отогретая и порозовевшая, а хозяин отпаивал всех чаем с душицей. Необычному виду кое-кого из своих нежданных гостей он ни капельки не удивился, будто и не впервой ему были такие встречи.
Кувшинки поставили в трехлитровую банку с водой, и они сразу оживили простую избу с нехитрым холостяцким скарбом.
Наступила ночь. Измученная Елена Петровна дремала в полузабытьи, Кутора и Кукой заснули на лавке как убитые, лесник отправился на сеновал, а Урч с Ксюном и Скучуном устроили военный совет.
- Бабушку мучить больше нельзя, и так с нами намаялась... - заявила Ксюн. Это все я виновата: сначала напугала до смерти своей дурацкой выдумкой про отравление, потом вы как снег на голову, да еще это странное круженье по лесу... В общем, сплошное безобразие! Надо ей в себя прийти. А тут, по-моему, для этого самое подходящее место: лес, тишина, и никто не дергает...
- Пожалуй, ты права, ну куда ей в Вещий Лес! - согласился Старый Урч.
- Да-а-а, Вещий Лес... - Скучун задумчиво уставился в потолок, обхватив передними лапками пушистые коленки. - Знать бы еще, где он находится. Хоть бы примета какая, знак, а то ведь ничего...
- Может, у лесника спросить? - предложила Ксюн.
- Откуда он знает... Это же магический лес, помнишь, что бабушка говорила? Уж она-то бы наверняка знала о нем первая! Вообще бабушка у тебя просто чудо... Она на деда моего чем-то похожа.
- Ну да, еще чего! Ничего общего... Видела я твоего деда - зеленый и полосатый...
- Дурочка, я же не о внешности...
- Цыц! - шутливо прикрикнул Урч. - Нашли время спорить, похожа - не похожа... Скоро рассвет, нам дорогу искать пора - вот бы о чем поразмыслили. - Он приподнял занавеску на окне. - Да, зорька близко.
- Я сейчас... - Скучун вылез из-за стола и выскользнул за порог.
Глава VIII
Лес затаился на исходе ночи, все еще пугающий, темный. Ни одна звездочка не выглянула с высоты, все заволокло мглою. Во тьме ничего нельзя было разглядеть, и только в лесу, чуть поодаль, угадывался силуэт дерева, стоящего особняком, - скорее всего громадного дуба. Его еле-еле высвечивала блеклая полоска зари.
Скучун спрыгнул с крыльца и побежал к одинокому дереву. Мокрые, холодные одуванчики, заполонившие тропинку к лесу, немного отрезвили нашего героя, мечтавшего своими глазами взглянуть, как светает! И хоть желание вернуться в натопленный домик сразу же появилось в его зеленой головке, лапы уже сами несли вприпрыжку вперед, едва успевая проскакивать между деревьями, выраставшими в темноте прямо перед носом.
Скучун так разбежался, что по инерции чуть не рухнул вниз с высоты, оказавшись над крутым, глубоким обрывом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19