– улыбнулась Лесли. – Да, все верно. В этом отношении время для ребенка не самое лучшее. Но, в любом случае, наши грядки пока способны нас прокормить.
– Но ты же совсем больная! – воскликнула Джоанна. – Посмотри на себя, на кого ты похожа!
– Больная? – переспросила Лесли, на губах ее застыла холодная усмешка. – Да ты еще не знаешь, сколько во мне здоровья! Моя болезнь так просто меня не убьет! Я еще поживу!
Неожиданно Лесли вздрогнула, словно перед ее мысленным взором встала картина недалекого будущего. Что болезнь в конце концов победит ее, она не сомневалась.
Когда они уже спускались по ступеням высокого крыльца на садовую дорожку, мистер Шерстон вызвался проводить миссис Скудамор до перекрестка и показать ей короткую дорогу через поле. Выйдя за калитку, Джоанна оглянулась, чтобы в последний раз посмотреть на Лесли. На лужайке у дома со смехом и криками бегали мальчишки, затевая какую-то игру. Лесли носилась с ними вместе, словно маленькая девочка, увлеченная забавой со сверстниками. Джоанна неодобрительно покачала головой и отвернулась, переключая внимание на то, что не переставая говорил у нее над ухом мистер Шерстон.
Мистер Шерстон тем временем бессвязно и с горячностью доказывал Джоанне, что другой женщины, подобной его жене, нет в целом свете, не было и не будет.
– Вы даже не представляете себе, миссис Скудамор, как много она для меня сделала! Не представляете! Да и никто этого не поймет! Раньше я просто не ценил ее. Я даже не считал…
Джоанна искоса взглянула на него и с удивлением, и даже с некоторым страхом увидела, как по его щекам текут слезы. Раньше Джоанна не замечала за мистером Шерстоном слезливости.
– Всегда ровная, всегда невозмутимая, ласковая, чуткая… Она умеет удивляться самым простым вещам! Она во всем умеет найти интересную сторону, повод для удивления. С тех пор, как я вернулся из… сами знаете откуда, я не слышал от нее ни слова упрека! Ни слова! Но я вознагражу ее за это! Я клянусь вам, что я за это вознагражу ее.
Джоанне пришло в голову, что хорошо бы, если бы мистер Шерстон пореже заглядывал в «Якорь и колокол», в эту жалкую пивную, – это стало бы лучшей наградой для Лесли. Джоанна едва удержалась от желания высказать эту мысль своему спутнику.
Прощаясь с мистером Шерстоном, Джоанна сказала ему, что, конечно же, прекрасно понимая, какой клад – его жена, что мистер Шерстон говори сущую правду, перечисляя достоинства миссис Шерстон, и что она была очень рада повидаться с ними обоими. Она зашагала через поле по дорожке, указанной мистером Шерстоном. Дойдя до изгороди, разделяющей поля, она оглянулась. Мистер Шерстон уже стоял у дверей пивной «Якорь и колокол», нетерпеливо поглядывая на часы, очевидно, в ожидании, когда откроется заведение.
Вернувшись домой, она рассказала Родни о нечаянной встрече с Шерстонами.
– В общем, смотреть на них мне было очень грустно, – завершила Джоанна свой рассказ.
Родни многозначительно взглянул на Джоанну.
– Мне послышалось, ты сказала, что они очень счастливы друг с другом. Или я ошибаюсь?
– В каком-то смысле – да. Но вид у них весьма жалкий!
Родни сказал, что, к его удивлению, Лесли Шерстон сумела добиться значительного успеха в столь безнадежном положении, в каком она оказалась после осуждения мужа.
– Да, Родни, ты, безусловно, прав. Она так отважно боролась с судьбой, что кажется, надорвала себя. Но ты только подумай: она собирается рожать ребенка!
Услышав слова Джоанны, Родни встал, медленно подошел к окну. Заложив руки за спину, он стоял и смотрел вдаль, точно так же, как час назад стояла у себя в гостиной Лесли. Теперь Джоанна очень хорошо видела сходство между ними.
– Когда? – тихо спросил Родни после долгого молчания.
– В августе, – ответила Джоанна. – Я уверена, она собирается сделать очень большую глупость.
– Ты так считаешь? – мрачно спросил Родни.
– Дорогой мой, ты только подумай! Того, что они зарабатывают, им едва хватает на жизнь! Маленький ребенок еще сильнее усложнит их существование.
– Ничего, – тихо, но с уверенностью произнес Родни. – У Лесли плечи широкие, она справиться.
– Это так, но если она возьмет на себя ещё одну обузу, то, боюсь, она не выдержит. Сегодня она выглядела такой больной, такой усталой!
– Она выглядела больной, когда уезжала из города, – глухо проронил Родни. – Уж это я помню очень хорошо.
– Если бы ты видел, какая она сейчас! Она так постарела! Это лишь сказать легко, что все передряги совершенно изменили Чарльза Шерстона.
– Это она так сказала? – словно зачарованный, спросил Родни.
– Да. Она уверяла меня, что Чарльз переменился самым решительным образом.
– Вполне возможно, что так и есть на самом деле, – задумчиво произнес Родни. – Шерстон, мне кажется, из тех людей, которые полностью живут любовью и уважением близких им людей. Когда суд вынес свой вердикт, он весь осел, сморщился словно проткнутая шина. У него был такой жалкий и в то же время такой отвратительный вид! Я бы сказал, что для Шерстона единственная надежда заключается в том, чтобы каким-то образом иным способом вернуть прежнее самоуважение. А этого можно достичь лишь усердным и тяжким трудом.
– Поэтому я и думаю, что еще один ребенок в такие трудные времена им вовсе ни к чему…
Родни резко повернулся, и слова замерли на губах у Джоанны, когда она увидела искаженное гневом, побелевшее лицо мужа.
– Она его жена, ты понимаешь? – с тяжестью в голосе медленно проговорил Родни. – У нее только два выхода: бросить его, забрать детей и уехать – или остаться с ним навсегда и всем чертям назло быть ему настоящей женой! Что она, собственно, и выбрала. Лесли никогда не останавливалась на половине дороги и всегда доводила дело до конца.
Джоанна пристально посмотрела на мужа и спросила, что его так взволновало?
– Ничего! – неожиданно быстро успокоившись, со вздохом ответил Родни, но тут же добавил, что очень устал от этого благоразумного, осторожного мира, который знает всему цену, который десять раз высчитает, прежде чем что-то сделать, который ни за что не станет рисковать!
Джоанна холодно выслушала его объяснение и посоветовала не говорить ничего подобного своим клиентам. Родни горько улыбнулся, вздохнул и сказал, что всегда советует клиентам не доводить свои дела до суда!
Глава 7
Совершенно естественно, что в эту ночь ей приснилась мисс Гилби. Мисс Гилби, в пробковом шлеме, шла рядом с нею по пустыне и назидательным тоном вещала истины.
– Ты должна уделять больше внимания ящерицам, Джоанна! Ты плохо знаешь естественную историю.
– Да, мисс Гилби, – отвечала ей Джоанна.
– Только не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, о чем я говорю, Джоанна. Ты все понимаешь очень хорошо. Я говорю о дисциплине, и еще раз о дисциплине, моя дорогая!
Джоанна проснулась, но еще несколько минут не могла отделаться от ощущения, что она находится в школе «Святой Анны». Наконец она осознала, что окружающая обстановка совсем не походит на школьное общежитие. Пустота, железные кровати, гигиенически голые стены…
«Ох, дорогая моя», горько подумала о себе Джоанна, вспомнив былые школьные дни.
Джоанна встала с постели, оделась, остановилась у окна. О чем ей во сне говорила мисс Гилби? О дисциплине? Да, о дисциплине.
В этом что-то есть. Все-таки с ее стороны было большой глупостью позволить себе думать о чем попало. Надо обязательно навести порядок в своих мыслях! Надо систематизировать мысли и особенно тщательно разобраться с идеей о ее агорафобии.
Впрочем, теперь она чувствовала себя вполне хорошо. По крайней мере, здесь, внутри здания. Может быть, имеет смысл вообще прекратить прогулки на улице? Но ее сердце тоскливо заныло, в предвидении такой перспективы. Сидеть целыми днями в полутьме, дыша запахом прогорклого бараньего жира и парафина… Дни напролет без всякого занятия, без какой-либо, пускай даже самой глупой, книжки?
А чем, интересно, развлекают себя заключенные в тюремных камерах? Наверняка у них есть какое-нибудь занятие, например, шьют почтовые сумки или что-нибудь еще вроде этого. Но, с другой стороны, подумала она, от такой жизни они, наверное, сходят с ума.
Но так, вероятно, случается лишь с осужденными на одиночное заключение. Там-то уж наверняка, эти несчастные скоро сходят с ума.
Одиночное заключение: день за днем, неделя за неделей…
Подумать только! Она сидит здесь всего два дня, а ощущает себя так, словно пробыла здесь несколько недель! Как все-таки это много – два дня!
Два дня! Невероятно! Как там у Омара Хайяма?
Вчера я прожил десять тысяч лет…
Что-то вроде этого. А дальше? Нет, не вспоминается. Почему она не может хоть что-нибудь запомнить как следует и до конца? Может быть, что-либо почитать вслух? Нет-нет, лучше не надо! Она уже убедилась; если вспоминать и читать вслух стихи, то ничем хорошим это не кончается. Да, вот именно, ничем хорошим! Дело в том, что с поэзией каким-то страшным образом связаны почти все неприятные воспоминания. То есть, не напрямую, а косвенно. Начнешь вспоминать приятные поэтические строчки, а потом незаметно перейдешь к неприятным воспоминаниям. Это уже проверено. В настоящей поэзии есть что-то такое, что непонятным образом расстраивает нервную систему, заставляет переживать. Да, в любых хороших стихах есть какая-то тревожная острота, которая действует на душу.
Так о чем она только сейчас думала' Перед поэзией… Да, о духовном. Конечно, о духовном думать гораздо приятнее, нежели о материальном, о простом, житейском. А она всегда считала себя высокодуховной личностью.
Неожиданно в голове у Джоанны прозвучали слова:
Всегда как рыба холодна…
Почему все-таки голос Бланш врывается в ее мысли? В высшей степени вульгарное и непрошеное замечание! Как сама Бланш. Такие строки больше всего нравятся людям, которые, как и сама Бланш, любят актерствовать и, как говорится, рвать страсть в клочки. Нет, в самом деле, глупо винить Бланш за неотесанность – такова ее натура. Хотя прежде, когда она была школьницей, это свойство ее характера было не так заметно, потому что она все-таки была хорошенькой и воспитанной девочкой. Но грубость всегда пряталась у нее под хорошими манерами.
«Как рыба холодна»! Ничего подобного!
Для Бланш было бы гораздо лучше, если бы она сама со своим суматошным характером была немножечко ближе к холоднокровной рыбе! Именно горячий темперамент Бланш и виноват в том, что она прожила такую жалкую жизнь.
Да, вот именно, исключительно жалкую!
Как это она выразилась? «Человек всегда волен подумать о своих собственных грехах».
Бедняжка Бланш! Она все-таки признала, что это занятие не отнимет много времени у Джоанны. Значит, она прекрасно понимала разницу между собою и Джоанной. Наверное, она подумала, что Джоанне быстро надоест выслушивать ее комплименты и благословения. Секрет, скорее всего, заключается в том, что все благословения всегда произносятся с задней мыслью о вознаграждении! А что она такое сказала потом? Кажется, что-то очень занятное…
Ах, да! Она поинтересовалась, что произойдет, если человек не будет ничем заниматься и лишь только день за днем станет думать о себе, то что он откроет в себе?
Мысль интересная в некотором отношении.
Да, действительно, очень интересная мысль.
Но только Бланш сказала, что она сама даже не хочет и пытаться. Впрочем, она выразилась иначе. «Боюсь», – сказала она.
«Интересно, – подумала Джоанна, – а может ли в самом деле человек открыть в себе что-то новое?»
Она никогда не относила себя к женщинам эгоцентричного типа.
«Любопытно, а как я выгляжу в глазах других людей? Я имею ввиду не в общем, а в частностях».
Она попыталась вспомнить случаи, когда о ней что-либо говорили разные люди.
Например, Барбара сказала однажды:
– Ох, мамочка у тебя слуги всегда само совершенство! Ты умеешь их вышколить.
Своеобразная дань уважения, которая явно демонстрирует, что дети признают ее незаурядные способности в деле управления домом. И это действительно так: она умеет очень хорошо и экономно вести домашнее хозяйство. И слуги любят ее, во всяком случае, они делают то, что она им приказывает. Правда, они не очень любят, когда у нее болит голова или плохое настроение, но в таких случаях она тут же пресекает их попытки диктовать свои условия. Однажды ее кухарка (кстати, очень хорошая повариха!) в ответ на замечание Джоанны сказала, что больше не будет ничего готовить без одобрения самой хозяйки. Как забавно!
– Вы всегда ворчите, мэм, если что-то не так, и никогда не похвалите, если все в порядке. Не очень-то приятно получается, мэм…
– Я полагаю, ты и сама прекрасно понимаешь, что, если тебе ничего не говорят, значит, все в порядке, – холодно отрезала Джоанна.
– Может быть, и так, мэм, но все равно неприятно, – уныло возразила кухарка. – В конце концов, я тоже человек, Я с таким трудом приготовила испанское рагу, которое вы заказывали, потому что это очень сложное блюдо, а вы меня даже не похвалили. А я ведь не такой искусный кулинар, чтобы самой выдумывать новые блюда.
– Рагу получилось на славу. Успокойся. Я ничего не сказала тебе, потому что блюдо было очень вкусное.
– Да, мэм, я так и поняла, потому что вы съели все, до последней крошки. А мне ничего даже не сказали. Даже не похвалили!
– Подумай сама, что за чушь ты несешь! – повысила голос Джоанна. Разговор с занудливой кухаркой начинал ее раздражать. – В конце концов, я наняла тебя именно для того, чтобы ты готовила мне вкусные блюда! Причем наняла за очень хорошее жалование…
– Да, мэм, жалование очень хорошее. Грех жаловаться на ваше жалование…
– …поэтому ты и сама должна понимать, что ты очень хороший повар. Если же мне что-нибудь не нравится, я обязательно тебе указываю. Разве не так?
– Действительно, это так, мэм.
– Получается, что тебя не устраивает такое положение дел?
– Нет, мэм, это не так. Но я думаю, что нам лучше прекратить этот разговор, а что касается меня, то я доработаю до конца месяца и уйду от вас…
Да, со слугами всегда бывали неприятности, подумала Джоанна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28