— В них все участвуют. Собираются и начинают рассуждать, как бы им Папу скинуть, и нового на его место поставить. Особенно Венеция свирепствует. А знаешь ли ты, Кристоф, чем я их всех якобы не устраиваю? Ты скажешь — блудом, мол, папский престол на посмешище всему миру выставил. Соблазнитель чужих жен, мужеложец, пьяница, и так далее. Но это они так говорят только, Кристоф. Ты не верь. Не поэтому вовсе я им не нравлюсь. Вовсе нет.… Ладно. Третью Заповедь помнишь?
— Э…
— Скажи Третью Заповедь.
В голове Кристофа сделались туман и сумбур. Возлюби?… Нет… Не сотвори?… тоже нет.
— Эх ты, — сказал Бенедикт. — Аббат огородный. Тумбочка франкская. Пойду я, ты мне надоел. Чтобы завтра к полудню мне тут народ был.
Подбоченясь, Бенедикт прошел по нефу, сопровождаемый Кристофом с факелом, и вышел из храма.
— Спокойной ночи, — сказал он.
— И тебе… сеньор…
Перевозчик, как и обещал, ждал Бенедикта. Запрыгнув в лодку, Бенедикт сунул ему дукат. Несколько взмахов весла — и вот опять Левый Берег.
— Не скучай, гондольер, — сказал Бенедикт. — Напевай себе что-нибудь, не дремли. От скуки злодейства случаются.
Напевая себе под нос «Не играй красавица сердцем артиста…» он углубился в один из стратов. Сначала прямо, затем направо, в проулок, думал он, затем будет широкий старт, и по нему семь кварталов красивым, размеренным шагом. Что-то я не вижу дозоров. В столице страны — нет ночных дозоров? Странно. Вот ведь глушь какая, франкское логово. Позвольте, если нет дозоров и ночные прохожие предоставлены самим себе, значит, грабителям простор. Как же так. Ведь это в какое искушение вводят город по ночам, а? Где дозоры? Да я бы сам стал ночным грабителем при таких обстоятельствах! Дикие они здесь. А ведь со мной нет никакого оружия, подумал он.
И именно в этот момент луна зашла за облако. Стало непроглядно темно. Куда ни повернись — чернота. Нужно держаться забора. Где забор?
Забор не находился.
Так. Спокойно. Страт этот — шириной в двадцать шагов. Не больше. Шел я прямо. Если я повернусь вправо на девяносто градусов и пошагаю, то упрусь в забор максимум через двадцать шагов. Правильно. Спокойно.
Он так и поступил, но через двадцать шагов забора не оказалось, и у Бенедикта стали подкашиваться от страха колени. А ну нападет кто! В полной-то темноте! Впрочем, грабителям тоже… не видно ничего… или видно? Может, они привычные. В Риме везде дозоры с факелами, и на стенах факелы…
Значит, подумал Бенедикт, я до этого вертелся туда-сюда, как дешевая путана, и стоял лицом не в перспективу страта, а к забору, а когда повернулся, то и пошел — по страту вдоль. Поэтому сейчас нужно снова повернуться на девяносто градусов, и идти, и меньше, чем через двадцать шагов забор будет.
Забор не повстречался ему и на этот раз.
Это потому, что и в первый, и во второй заход, Бенедикт пересекал улицу по диагонали — что он и осознал, как только из-за угла появились двое с факелом и осветили местность.
На дозор двое с факелом похожи не были, и Бенедикт еще больше перепугался. Но тут он сообразил, что на идущих — робы. Типа монашеских. Или алумни. Спрятав страх поглубже, он пошел им навстречу — выхода не было, бордовый мантелло, который его угораздило нацепить, заметили.
В Италии монахи одеваются… хмм… робы у них не такие… совсем… Наверное эти люди — монахи. Тогда все хорошо. Но не могу ж я им просто так вот взять и сказать — я Папа Римский! А вдруг они вовсе не монахи. Что-то дрожу я весь, спина влажная стала.
— Мир вам, добрые люди, — сказал он беззаботным голосом. — Я тут давеча уронил факел в реку. Не окажете ли вы мне услугу, не проводите ли меня до Рю Гарсон Мове — это совсем рядом. За вознаграждение, конечно.
— Вознаграждения нам не надо, — сказал тот, что повыше и покрепче. — А проводить можно, прогулки способствуют ясности мысли…
— Вы — монахи? — спросил Бенедикт.
— Нет, — сказал тот, что повыше.
— Да, — сказал тот, что пониже, и добавил, пригласительно склонив голову. — Ты говоришь, Рю Гарсон Мове?
Некоторое время поколебавшись, Бенедикт кивнул. И они двинулись в путь неспешным шагом.
— В гости идешь? — осведомился тот, что пониже.
— Навещаю старых друзей. Обещал помочь им разобраться в одном щекотливом вопросе, — запросто ответил Бенедикт, чувствуя холод в животе. — Мы правильно идем? Я приезжий, расположение улиц мне неведомо.
— Мы правильно идем, — заверил его тот, что поменьше. — А приезжий — откуда? Я мало путешествую, всегда интересно узнать что-то новое.
— Из Италии я.
— Из Флоренции?
Бенедикт подумал, что вопрос каверзный. Флорентийским диалектом он владел плохо, и если спрашивающий во Флоренции бывал — распознает.
— Нет, из Рима.
— И как там у вас, в Риме?
— В Риме у нас неплохо.
— Много развлечений? Веселый город?
— Не то, чтобы очень.
— А я был в Риме, — сказал тот, что повыше.
Тот, что пониже, отмахнулся, делая вид, что не верит товарищу.
— А вы, люди добрые, куда в такое время направляетесь? — спросил Бенедикт пытаясь себя уверить, что это не грабители и, что хуже, не похитители.
— Направлялись мы в один дом, но к разным… — тот, что повыше, запнулся.
— Хозяйкам, — закончил тот, что пониже.
Помолчали.
— Вот что, Нестор, — сказал тот, что пониже. — Там, в доме том, будут беспокоиться. Вот, запали второй факел и иди к ним, да скажи, что я скоро буду, только человека провожу.
— Но мы же хотели вместе…
— Иди, иди. На факел.
Запалив факел от первого, Стефан передал его Нестору.
— Ну, хорошо, — сказал Нестор. — А ты скоро будешь?
— Да зачем я тебе?
— Ну, как… Я к тебе привык за эти недели…
— Я не рыба копченая, — отрезал Стефан, — чтобы ко мне привыкать. Иди, Нестор.
— Ну, как знаешь. Не больно то и желалось мне тебя лицезреть.
И Нестор ушел. Пройдя с Бенедиктом еще несколько шагов, Стефан сказал с чувством,
— Свинья круглорожая.
У Бенедикта лицо было продолговатое — он понял, что это не о нем, а о Несторе.
— Не так уж он плох, — предположил он.
— Спьен и доносчик, — отчеканил Стефан.
— Ты уверен?
— Нет. Почти. Ага, вот, кажется, мезон, который тебе нужен. В окнах свет. Тебя не подождать ли?
— Нет, я, видимо, надолго к ним.
— Я постою у калитки.
— Не нужно.
— Ничего, ничего. А вдруг тебя выгонят? А третьего факела, чтобы тебе дать, у меня нет.
— Не выгонят, — Бенедикт засмеялся и, пройдя через палисадник, вошел в мезон.
Стефан остановился у калитки, нагнулся, оторвал стебелек травы, и стал его жевать.
Через некоторое время Бенедикт, помрачневший, вышел из мезона, выдвинулся на страт, и посмотрел хмуро на Стефана.
— Куда-то все подевались, — сказал он. Там только один человек. И он говорит, «Ах, оставь меня». Ничего не добьешься.
— Казимир! — раздался вдруг зычный голос одного из поляков — с соседней улицы.
— Казимир! — донеслось с другой улицы.
— Что это они? — удивился Бенедикт.
— Ищут кого-то, наверное. Кличут.
— Кличут? Он что, собака или бык? Ну и устои у этих поляков! Это несерьезно.
— Казимир! — снова раздалось над картье.
Стефан улыбнулся.
— Пойдем в дом, — предложил он. — Чего стоять-то тут, на страте. Еще подумает кто, что мы с ними, кличущими, из одной компании.
— Да, но… Кличут… Казимира…
— Казимир — это я, — сказал Стефан.
— Ты?
— Да.
— Они тебя ищут?
— Чего меня искать. Я не прячусь. А ты, кажется, посланец Папы Римского.
Некоторое время Бенедикт размышлял.
— Казимир! — снова закричали где-то неподалеку.
— Вон там, в палисаднике, деревья, густая тень, — сказал Бенедикт. — Пойдем туда. Мне нужно с тобою побеседовать. И я боюсь, что твои соотечественники помешают разговору.
Стефан, он же Казимир, подумал и кивнул. Зайдя в палисадник, молодые люди укрылись в тени деревьев.
— Мне известно, что ты не хочешь заступать на должность правителя Полонии, — сказал Бенедикт. — Наверное, тебе это скучно. Но, может, есть и другие причины. Скажи, если есть.
— Ты же видишь, — ответил Казимир. — Восемь поляков орут среди ночи, скоро весь город разбудят. А представь себе целую страну поляков.
— Действительно, невежество, — согласился Бенедикт. — Неужто они в Полонии все такие дикие?
— У тебя, наверное, есть ко мне письмо от Папы Римского?
— Зачем оно тебе?
— Ну, как. Интересно. Все-таки Папа Римский. Хотелось бы узнать, как и что он пишет. Мне.
— Всему свое время. Будет нужно — будет письмо. Или даже четыре письма. Помимо того, что твои соотечественники шумные очень, есть ли у тебя еще причины торчать в этой дыре вместо того, чтобы… Ну?
Казимир промолчал.
— Девушка, например, — предположил Бенедикт.
Казимир улыбнулся. Было темно, но Бенедикт понял.
— Которая, — продолжил он свою мысль, — не знает, кто ты такой.
— Возвращаться в Полонию мне нет смысла, — сказал Казимир. — Полонией владеют силы, враждебные моей семье.
— Тебя попросят встать во главе освободительного войска, насколько я понимаю.
— Ты видел это войско?
— Я — нет.
— А я видел. Оно сейчас вокруг мезона бегает, меня ищет. В полном составе.
— Ты преувеличиваешь.
— Ты хочешь сказать, что оно еще меньше, чем я думал?
— Призовут в помощь Императора Конрада.
Казимир усмехнулся.
— А если он откажется, — продолжал Бенедикт, — то Дука Иарослаффа.
— В обоих случаях я буду просто куклой, либо императора, либо дука. И вскоре после этого настанет момент, когда кукла сделается ненужной. Я молод, и желаю быть живым и свободным.
— Можно и не призывать чужих. Можно собрать польское войско.
— Не вижу смысла обсуждать это с тобой.
— Почему?
— Ты посланец, следовательно интерес твой в данном случае праздный. Тебе все равно, что будет, у тебя есть место при Папе, и ты просто развлекаешься предположениями.
— Я уполномочен…
— Папа Римский не мог уполномочить тебя вести со мною переговоры. Давай мне письмо, и кончим болтовню.
— Почему же он не мог меня уполномочить?
— Для такого поручения он нашел бы человека, выглядящего менее легкомысленно.
Бенедикт улыбнулся. Неглуп, подумал он. Но и не слишком умен.
— Послушай меня, мальчик мой, — сказал он. — У всех нас в жизни есть предназначение. Люди рождаются — пейзанами, зодчими, ремесленниками, летописцами, а также правителями.
— Некоторые правители отказываются от престола. И что за дурацкое обращение — мальчик мой? Ты ненамного меня старше, посланец.
— Отказываются, потому что не родились правителями.
— Ну вот и я также.
— Ты не можешь отказаться от престола.
— Почему?
— Потому что нельзя отказаться от того, чего у тебя нет. Ты сперва престол этот займи, а уж потом отказывайся.
— Не читай мне нравоучения, — раздраженно сказал Казимир. — Ты, знаешь, ли, все-таки не Папа Римский.
— Я именно Папа Римский.
— Не шути, мне не до шуток.
— Твои поляки подтвердят.
Казимир подумал.
— Хмм… — сказал он. — Правда, что ли?
— У меня нет с собою тиары, — сказал Бенедикт, раздражаясь. — Экий народ недоверчивый.
— Ух ты, — восхитился Казимир. — Сам Папа Римский! Вот ты, стало быть… А я-то думал…
— Что ты думал?
— Я тебя по-другому себе представлял. Да и одет ты…
— Не в тиаре же мне по страдам разъезжать, не в мантии.
— Тебя очень не любят везде.
— Это не имеет значения. Не для того я становился Папой, чтобы меня все любили. Я становился Папой, чтобы меня любили некоторые.
— Имеет. Я именно потому и хотел съездить в Рим, посмотреть на тебя. Раз не любят, значит есть в тебе что-то основательное. Ну! А скажи, это правда, что есть такая чаша, которую ищут…
Бенедикт уперся лбом в дерево, пытаясь подавить смех. Плечи его затряслись.
— А что смешного? — обиделся Казимир. — Я просто спросил…
— Казимир, — сказал Бенедикт, и подавил еще один приступ хохота. — Подожди… Молчи… Казимир… Послушай. Нужно собрать это войско… поляков…
— Ты опять за свое! — возмутился Казимир. — Это тебе нужно, а не мне! Это у тебя, а не у меня, отобрали Полонию!
— Не переживай, я щедрый, — заверил его Бенедикт. — Как отберем ее обратно, я с тобою обязательно поделюсь. Тебе тела, мне души. Ладно. Видать за одну ночь тебя не уговоришь. Ого! Опекуны твои возвращаются.
— Тише. Пусть они зайдут в мезон.
— Да. Я-то как раз не хочу заходить.
— Почему?
— Вонь там несусветная. Ужас. От тебя не сильно пахнет, ты молодой совсем…
Казимир покраснел, но ничего не сказал.
— Проводишь меня в заведение. Называется «Ла Латьер Жуайез», — сказал Бенедикт. — И можешь остаться ночевать.
— Нет, я…
— Да, правда, ты ведь к девушке шел. Проводишь меня, пойдешь к девушке.
— Один боишься? — насмешливо спросил Казимир.
— Один боюсь, — согласился Бенедикт. — Я вообще из пугливых.
— Я подумаю.
— Насчет чего?
— Насчет Полонии.
— Ах, да, я и забыл было… — удивился Бенедикт.
— То есть как?…
— Да так. Что это мы с тобой — Полония да Полония…
На этот раз Казимир совершенно растерялся.
— Я шучу так, — сказал Бенедикт. — Не обращай внимания. Вот что. Как придем в трактир… Я приготовлю тебе список.
— Какой список?
— Список людей, к которым тебе нужно обратиться в Полонии. Дать им знать. Собрать их в каком-нибудь небольшом селении. Они по большей части знатные землевладельцы старой закалки, многие под командованием твоего деда воевали. Они придут и приведут войска. Тебе нужно будет их кормить…
— На какие деньги я буду их кормить?
— Не знаю… Найдешь. В Саксонии, например. Кстати, в Саксонии проживает много народу, сбежавшего от польской смуты, и у них дети уже подросли, вполне боевые стали. В общем, пойдем-ка мы в трактир. Посмотри — вроде они все в доме, во двор никто не смотрит?
* * *
А тем временем поляки, молодые и старые, отчаявшись, вернулись в мезон.
— Как быть, что делать? — уныло задал риторический вопрос один из старших. И добавил еще два вопроса, — Где он? Что скажем мы Папе Римскому, когда он явится сюда утром?
Приуныли.
Лех, не в силах сдерживаться, сказал со смертной тоской:
— Где он — известное дело. Казните меня, панове. Я один во всем виноват.
— Ты знаешь, где он? — самый старший поляк, именем Кшиштоф, поднялся с шеза. — Где же?
— У Неустрашимых, — едва слышно произнес Лех.
— Как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13