Уезжал он с одной, - вспомнилось Петру Сергеевичу, - Не дождалась рыжая обновок. Раньше бы непременно из аэропорта на службу заскочил, поклажу бы оставил... После каждой его заграничной командировки Мира Матвеевна щеголяла в новых туалетах, и недешевых, и никак нельзя сказать, что женскую часть коллектива это сильно радовало. Будь у иных дам возможность, утонуть бы рыжей не в чистой озерной водице, а в мутных волнах зависти и неприязни, к тому же намного раньше, чем это с ней произошло на самом деле... Она ещё и подразнить любила менее удачливых своих соперниц, из которых многие были её предшественницами. Язык распускала, хвасталась. Допрыгалась. Теперь опасаться некого. Нет Тамары, но и рыжей порадоваться не пришлось... И как теперь Юрию сказать?
- Знаешь, Юра, это ещё не все наши несчастья, - отважился он, наконец, когда оба стояли, дожидаясь лифта, - Мира Дорфман погибла. Утонула на следующий день, как ты отбыл. Купаться отправилась в воскресенье - и вот, у всех, можно сказать, на глазах. Представляешь? Лиза Маренко с ней была, видела.
- Представляю, - безжизненным, упавшим почти до шепота голосом отозвался директор, закинул в разъехавшиеся двери прибывшего, наконец, лифта обе сумки, вошел, оттерев плечом сунувшегося было за ним заместителя и взмыл вверх... Нехорошо как-то получилось, даже и не попрощались, у Петра Сергеевича возникло такое ощущение, будто бедолага и не расслышал сказанного - он же и без того в шоке. Эх, надо бы с ним хоть до квартиры... Петр Сергеевич потоптался ещё на лестничной клетке, дожидаясь неизвестно чего, и поспешил к сидевшей в машине Зое.
В доме - тлен и запустение, и никто не выбегает навстречу, не трется об ноги, урча, как крохотный трактор.
- Топси, - окликнул он безнадежно, - Мариетта! - Все равно, что Тамару звать. Нет её здесь, и нигде нет. Но, говорят, кошки живучи. Целую неделю одни в запертой квартире? Невозможно... Да, и что-то ещё такое о Мире ему сказали - нет, вот этого уж точно быть не могло. Как это - лишиться сразу всех, кто тебе дорог? Разве я - самый большой грешник на свете? Здесь где-то кошки, дома - забились под диван, лежат обессиленные, но живые, живые... Иначе ему самому завыть остается, лечь на пол и сдохнуть.
Записка под зеркалом в передней, по счастью, во время попалась ему на глаза. Корявые буквы возвестили, что за кошками надлежит спуститься в нижнюю квартиру, где проживает старшая по подъезду - и замысловатая закорючка вместо подписи. Юрий Анатольевич тут же вспомнил вздорную крикливую особу, возомнившую себя начальством и по любому поводу делавшую жильцам замечания. Однажды наорала на них с Тамарой, когда они вылезали из такси. "Ишь баре, - заверещала на весь двор. - С улицы зайти не могут, дыши теперь ихним бензином!" Ах дай ей Бог здоровья, усатой кликуше, выразительнице классовой ненависти - спасла его кошек. И как только она проникла в запертую квартиру? Впрочем, это неважно... На общем фоне...
Не сняв плаща, он упал тут же в передней в глубокое, истерзанное кошками кресло. Тамару кто-то убил. Девочка его любимая - он так и называл её "мой ребенок" - утонула... Где, как? Может, в смертную минуту на помощь его звала? Он один виноват: мог взять малышку с собой... Не взял, скандала испугался, Тамара пригрозила скандалом. Вот, вот кто виноват, из-за неё все, из-за Тамары, старой этой злобной грымзы умерла его девочка, его куколка рыженькая... Не узнай Тамара, что муж оформил поездку на двоих Мира специально и паспорт заграничный выхлопотала, и визы уже готовы были, - и не узнай об этом жена, все бы по-другому... Поехали бы вдвоем, полетели, как на крыльях. "Боинг-707", бизнес-класс, ну где она это видела? А потом купались бы в прозрачных, нестерпимо синих волнах, шлепали босыми веселыми ногами по мелкой воде, ужи в ресторане, подолгу колдуя над меню, в котором сплошь экзотика. А потом - необозримо широкая - два метра на два кровать в номере люкс пятизвездного отеля... Так все и происходило в его воображении, повсюду девочка его сопровождала, ни на минуту не оставляла одного - на местных шоколадных красоток и взглянуть не позволяла... Милая, как же ты ушла, не простившись? Покинула меня, а я и не почувствовал ничего...
Будь проклята Тамара, законная опостылевшая супруга! Как же она в тот вечер взбесилась, он и не видел её прежде такой. Будто в первый раз проведала о супружеской измене. Бывало же и раньше - и ничего. Подуется, помолчит - и дальше поехали... А тут заорала, завизжала, как торговка, слоном в него запустила фарфоровым - чей-то давнишний подарок под руку попал, стоял себе на шкафу... Юрий Анатольевич невольно глянул на шкаф в прихожей, на котором некогда красовался слон, потом на пол, на то место, куда он грохнулся, просвистев мимо его головы. Ничего не осталось - ни слона, ни груды белых обломков, только вмятина на косяке...
Он тогда выскочил из дому, дрожа от ненависти, остался бы - убил. Слушать такое про себя, про Миру - и от кого! От святоши этой...
Даже сейчас, вспомнив, он весь затрясся. Как посмела, гадина, такие слова! Про его позднюю, последнюю, истинную любовь...
Опомнился: Боже мой, не о том он думает. Улеглись, свернулись комочком на дно души, только что сотрясавшие её страсть и ненависть, накатила другая беда: беспросветная печаль. Навалилась на сердце, и тут ещё смутная тень замаячила на грани сознания, наваждение: было, не было? Приснился ему тот мужичонка или в самом деле познакомились они в ночной закусочной?
...Хлопнув дверью, швырнув напоследок связку ключей в ненавистное, искаженное лицо, оказался он тогда на улице один, ночью. Намерение было твердое: никогда, ни за что, ни за какие коврижки в дом, к этой женщине не возвращаться. Звон ключей - похоронный звон по их совместной жизни.
Чуть остыв, похлопал себя по карманам. Бумажник, слава Богу, при нем, закусочная на углу открыта всю ночь... Единственный в тот час посетитель сам подсел:
- Разрешите, господин? Не побеспокою?
Ускользнул было из памяти учтивый незнакомец, а тут - на тебе! отчетливо всплыло перед глазами бледное, помятое лицо. Одет чисто, а то бы в закусочную не пустили - бомжи за порогом остаются. Ворот клетчатой рубахи распахнут, цепочка не с крестом - с ладанкой какой-то, беседовали - а о чем? Кажется, не надолго отключился, а разлепил глаза - мутный свет в окне, утро. Напротив за столиком никого, бумажник пуст, а накануне изрядно денег было. Привычный ко всему малый за стойкой все претензии отвел сходу:
- Мы не при чем, вы там вдвоем сидели, мирно беседовали, приятель ваш под утро домой пошел, просил за вами присмотреть.
Этот ли малый бумажник опустошил, тот ли вчерашний знакомец - какая разница? Из того утра память сохранила только скрип и стон лифта, когда поднимался Юрий Анатольевич к себе домой, и сострадание в опухших глазах жены, открывшей на его звонок так скоро, будто стояла под дверью... Может, всю ночь провела в том самом кресле в прихожей, где сидит сейчас он сам и стонет от рвущих душу и сердце воспоминаний.
Убегая от тоски, поднялся Юрий Анатольевич, так и не зайдя в комнаты, перешагнул через брошенные на пол сумки и отправился к соседке. Не совсем ещё он осиротел, есть живые существа, которых он любит и которые любят его...
Однако тут подстерегал его ещё один удар - будто мало ему досталось.
- А беленькая-то сбежала! - сообщила старуха из нижней квартиры (баба Таня за лучшее сочла соврать насчет исчезновения Мариетты. Подумаешь, кошка - невелик грех). - Как я к себе их несла, она из корзинки скок да на чердак. А вам вот тут повестка из милиции к следователю. Лично велел передать.
Юрий Анатольевич машинально взял протянутую бумагу.
- Ой, горе-то какое! - опомнившись (совсем приличия забыла, старая!), запричитала было баба Таня, но жилец слушать не стал, стиснул зубы так, что желваки на щеках выступили, забрал оставшуюся кошку и, не поблагодарив, ушел. Закрыв за ним дверь, старуха перекрестилась.
А неблагодарный жилец, вернувшись к себе, повалился на диван, завыл, зарыдал - доконала его последняя соломинка, пропажа Майки - Мариетты, выросшей на его глазах из жалкого помоечного заморыша в опрятную, складную, хоть и не из самых красивых киску: белую с черным хвостом, и на голове между ушами черное пятно, будто бант... И плача, все пытался взять на руки, прижать к себе Топси, но сиамская красавица, соскучившись по дому, побежала осматривать свои законные владения, рассчитывая отыскать пропавших невесть куда хозяйку и подружку Мариетту, потому что где ж им ещё быть, как не здесь?
После двух-трех бесед с дядей Митей молодой, не слишком ещё искушенный в профессии следователь Пальников утвердился в мысли, что муж погибшей гражданки Станишевской Т. Г. может иметь к её смерти непосредственное отношение, несмотря на неопровержимое алиби. Уж больно выгодна ему - и только ему - эта смерть. Принесла желанную свободу и некоторые даже материальные блага: на имя жены записана приобретенная четыре года назад за бесценок выморочная развалюшка в Малаховке, превращенная стараниями Тамары Геннадьевны в уютную, со всеми удобствами дачку. И сад красивый, и место престижное, и, главное, цены на недвижимость за последнее время взмыли вверх. Муж - единственный, по справедливости, наследник. Так что мотивы просматриваются, и заказное убийство, о котором твердит дядя Митя, вполне возможно.
Однако в ту самую минуту, как отворилась дверь следовательского кабинета (одного на троих, но двое "сокамерников", как они себя называли, по счастью отсутствовали) - в ту самую минуту, как приглашенный повесткой Станишевский Ю. А. неуверенно ступил на порог, держа в руке эту самую повестку, все логические построения, подсказанные Паше отставным суперсыщиком, разом рухнули. Такой человек на убийство просто не способен. Ни на заказное, ни на какое другое. Интеллигент чеховского толка - так определил его Паша. Высокий, сутуловатый, седой. Глаза за толстыми стеклами очков грустные - похож на большую, добрую собаку, на сенбернара, что ли... Немедленно вспомнив, что у сенбернара только что убили жену - ну, изменял он ей, однако все же двадцать с лишним лет прожили вместе и смерть эта не может не быть для него утратой, - следователь поднялся навстречу посетителю, пододвинул стул, и голос его, когда он заговорил, звучал участливо:
- Припомните, Юрий Анатольевич, были у вашей супруги недоброжелатели? Враги, может быть? Угрожал ей кто-нибудь?
- Недоброжелатели пожалуй, - у кого их нет? А врагов настоящих, опасных... Помилуйте, откуда им взяться? И не угрожал никто и никогда, Тамара бы мне сказала, я уверен.
- Может быть, отомстить кто-то хотел?
- За что? - вдовец только плечами пожал, посмотрел беспомощно: Боюсь, никакого проку от меня. Бывает же, что просто так подойдут и убьют...
- Бывает, Юрий Анатольевич. Не слишком часто, но бывает. Но похоже, жену вашу выслеживали. Подозреваемого ещё раньше во дворе замечали. Старухи, что на лавочках сидят, - они приметливые, чужих сразу определяют... Он появился за несколько дней до... - Паша деликатно замолчал, не решаясь произнести страшное слово "убийство", заменил его нейтральным "до происшествия". - Околачивался во дворе, бабки говорят, и дворничиха его гоняла даже...
- Почему?
- Да тут вокзал, сами знаете. Подозрительного люду хватает. Стянет чего-нибудь, ещё как-нибудь напакостит - и на электричку. Ищи ветра в поле...
"Как с маленьким разговариваю, - поймал сам себя Павел, - Как будто уж если интеллигентный человек, так обязательно несколько не от мира сего, все равно что ребенок. А на самом-то деле он, может, лучше тебя все понимает. Особенно если причина есть что-то скрыть".
- Простите, а как выглядел этот... вор?
- Среднего роста, среднего телосложения, - прочитал следователь из протокола, им же самим составленного, - Возраст предположительно около сорока, одет в клетчатую рубашку-ковбойку, черные брюки... А почему вы решили, что он вор?
- Да вы же сказали!
- Я только к примеру. Внешность такая вам знакома?
Тот смотрел растерянно, будто не понимая, Паше пришлось повторить вопрос.
- Ах нет, нет, - испуганно отмахнулся рукой Юрий Анатольевич, - Может, и встречал, описание у вас, простите, не очень выразительное... Но в чем я сомневаться никак не могу - среди моих знакомых такого нет.
- Еще бы, и быть не может, - мысленно согласился следователь Пальников, - вы-то хорошо воспитаны, элегантны. Пиджак вот твидовый, рубашка с маленькими пуговичками, пристегивающими уголки воротника, Паша только недавно узнал, что такой фасон называется "баттн-даун", галстук расписной, но неярких тонов... Паша бы и сам от такого прикида не отказался, однако для этого в Лондон, скорее всего, пришлось бы сгонять. Хотя, говорят, и здесь все есть, были бы деньги. И время по магазинам побегать. Ни того, ни другого у молодого следователя не было, и обходился он джинсами, свитерами и куртками...
Отбросив суетные мысли, он сказал:
- Давайте я вам пропуск подпишу.
Когда за посетителем закрылась дверь, Паша рассеяно полистал протокол. В самом деле, какая связь между рубашкой "баттн-даун" и серо-синей ковбойкой? Да никакой связи - разве что точечный контакт, случайно встретились и тут же разошлись, на улице кто угодно с кем угодно может столкнуться. Или в метро, или в подземном переходе, или даже в магазине, или даже за стойкой - в закусочные по вечерам заглядывает разный люд, может, и такой вот лощеный господин выпить рюмку водки и тут же уйти, перемолвясь парой слов с соседом в ковбойке. А следствием точечного контакта может явиться ещё один контакт, совсем уж краткий - взмах ножа, акт бессмысленный, необъяснимый, если не предшествовала ему какая-то встреча, какой-то разговор...
"Совсем уж я стал подозрительный, как дядя Митя, - прервал сам себя Паша, - Впрочем, пошли мне Бог его удачливость - распутывал старик самые безнадежные дела. Но в данном случае, пожалуй, зацепки нет. Вот если бы доказать, что встречался Станишевский с бродяжкой, замеченным дворовыми сплетницами, события обрели бы смысл, а так все домыслы... Надо к старшей по подъезду заглянуть, может, попался ей где-нибудь снова на глаза мужик в ковбойке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15