- А никто и не обижается...
Но она заметно нервничала, уж кому-кому, а Павлу было известно, что когда подруга - нервничает, жди беды, ляпнет что угодно...
Отступать было поздно, они уже входили во двор... И в окне Павел заметил две физиономии: ждут, выглядывают...
Внешность Лизы произвела должное впечатление. Паша аж умилился, заметив, как приосанился отец, как бодро засуетился Коньков. Не все ещё потеряно, а? Реагируют на красивую женщину, то-то!
Едва Всеволод Павлович затянул свою балладу о фамильном портрете, Паша улизнул на кухню к Конькову проверить впечатление. Это была ошибка. Коньков, одновременно мывший застоявшиеся в буфете "гостевые" тарелки и поджаривавший в гриле хлеб, поспешно выдворил его обратно. Но недостаточно, оказалось, быстро. По возвращении Павел обнаружил, что в комнате не то чтобы назревает конфликт, но разливается в воздухе взаимное неудовольствие.
- Прямо музей-квартира, - кривила губы гостья, - Как это вам столько старья сохранить удалось? Мамаша моя все к черту повыкидывала, а потом жалела. Не от большого ума - все равно потом покупать пришлось, а новая мебель, сами знаете, дрова.
- Не скажите, - сухо возражал хозяин "музея-квартиры", - Сейчас мебельные магазины на каждом углу и торгуют замечательными вещами, просто великолепными, выбор огромный.
- Это не про нас, - и в голосе уже злорадство и насмешка, завелась-таки Лизавета, - Вот мой приятель купил недавно итальянскую спальню - знаете, сколько заплатил?
- Представления не имею, - ответствовал Всеволод Павлович, - А чем занимается, если не секрет, этот ваш друг?
- Торгует аргентинской бараниной, - услышал Павел заранее им угаданный ответ, - Торговля, я считаю, работа, а вовсе не воровство, как некоторые полагают... И нечего путать грешное с праведным.
- Мы не путаем, - вмешался Павел, - Дядя Митя, за стол не пора?
Коньков угадал в его голосе отчаянное "СОС", примчался из кухни со стопкой вымытых и вытертых тарелок:
- Лизанька, расставьте волшебными ручками, и рюмки вон в том шкафчике, сами выберите...
А Палыча услал на кухню открывать вино. Разрядил обстановку... И за трапезой светскую беседу начал тот же незаменимый друг дома:
- А вот скажите, Лиза, вы-то своего начальника хорошо знаете, вам по должности положено. Прав ли Павлик в своих рассуждениях по поводу насильственной смерти его, так сказать, подруги от руки законной супруги?
Ишь ты, в рифму заговорил, и так витиевато - Павел сам едва ли понял бы, не знай он сути дела. И рассуждения эти вовсе не его, а чисто коньковские, кому первому эта идея в голову пришла? Лиза смысл уловила, ответила по существу:
- Я тоже сначала не поверила, но есть же доказательства, Дмитрий Макарович. Показания мальчика, фотография...
- Косвенные доказательства, дорогуша, косвенные... Но сам-то ваш шеф мог он к смерти жены руку приложить?
- Н-нет. Но если был в состоянии аффекта или сильно пьян... У него алиби есть, вы знаете?
- К заказному убийству алиби отношения не имеет. В состоянии аффекта убийство не заказывают. И в пьяном виде тоже - это ведь дело хлопотное. Исполнителя надо найти, а где его взять интеллигентному человеку?
- Правда, - с явным облегчением сказала Лиза, - Киллеры на улице не валяются, их искать надо, а у него времени не было. Я же Паше говорила это не он...
Коньков задумался, помолчал, снова разлил вино по рюмкам и при общем молчании сформулировал следующий вопрос. Ужин становился похожим на сцену из кинофильма: герои едят и, не теряя времени, работают, объясняют зрителям, что происходит за кадром. Паша остро пожалел, что позвал Лизу - а все потому что отцу хотел угодить. Ох, не угодил...
- Вот вам, Лиза, психологический ребус, - продолжал между тем неугомонный Коньков, - Если ваш начальник такой уж, как вы считаете, рохля, то как же он решился на, допустим, развод? Одно дело - поухаживать за молоденькой, по ресторанам золушку поводить, бельишком её порадовать, цепочкой там золотой - мне Паша рассказывал. И совсем другое - поломать свою жизнь, устоявшуюся. В прежние времена это и карьеры могло стоить бывало такое, во все времена мужики головы теряли. Но тут-то такой случай у него выбор был, а обратала его обыкновенная секретарша...
Невпопад брякнул старый сыщик, совсем чутье утратил. Забыл, с кем говорит...
- Вы только на свой счет, Лизанька, не принимайте, - спохватился Коньков, заторопился и усугубил свой промах.
- А я и не принимаю, - высокомерно заявила гостья, - Вы просто Мирку не знали. У нас ничего общего. Она из породы маленьких таких бульдожек. С мертвой хваткой.
- Что-то все у неё срывалось, - возразил на сей раз Павел, - Одно замужество неудачное оказалось, и второй раз не повезло, и ещё не факт, что Станишевский бы на ней женился.
- Как миленький бы женился, - Лиза заговорила громко и уверенно, как и подобает специалисту по семейно-бытовым делам, - Тут она бы не пролетела, тут все схвачено было.
Смеющиеся желтые глаза обвели собравшихся за столом. Ну сейчас выдаст!
- Лизок, обрати внимание на селедку под шубой, - попытался спасти положение Павел, - Сольный номер, дядя Митя готовил...
- Погоди, - отмахнулась Лиза, - Я же тебе ещё не ответила. Может, и тебе пригодится в личной жизни, ещё спасибо скажешь. Так вот, запомни: стареющего мужика голыми руками брать можно. А Юрия свет-Анатольевича, развеселого кавалера, тем более. Он в родном коллективе всех баб перебрал, а рыжая всех обскакала. Объяснить, как?
Взгляд её, внезапно ставший пронзительным, остановился на бедолаге Конькове: получил-таки за "обыкновеннкю секретаршу".
- Ну и ну, - только и нашелся провинившийся.
- А старым способом, - торжествующе воскликнула Лиза, - Ты, мол, лучше всех, да я ещё никогда, да у нас с тобой полная секс-гармония, постельное соответствие. Ну и подрожит подольше, постонет погромче. На вашего брата это действует, а то нет?
- Кто бы спорил, - поспешил согласиться Павел.
- А тем более, - вдохновенно продолжала Лиза, отсылая возлюбленного в дебри стыда и отчаяния, - если старый козел - ну, не экстракласс, все у него как бы в порядке, но никаких тебе изысков, только по-солдатски...
- По солдатски? - обескураженно переспросил Паша.
- Вот именно. Наспех, а то увольнительная на исходе. Ать-два, просто и прямо, без затей. Ну и где эта ваша селедка?
На самом ли деле её не заботило произведенное впечатление или просто решила посмеяться над маленькой мужской компанией? Павел попытался было поймать её взгляд, но она уже сосредоточилась на закусках и с готовностью поддержала незамысловатый коньковский тост:
- Со свиданьицем! Авось не в последний раз!
О Господи, а ещё чай предстоит, чего она ещё за чаем наплетет...
Дальше, однако, пошло спокойнее, за чаем Всеволод Павлович любезно осведомился, чем милая барышня занимается в свободное время, и продавщица из овощного, как мысленно обозвал её Паша, немедленно приняла облик милой барышни и поведала, что изучает испанский язык. Всеволод Павлович выказал одобрение, спросив, однако:
- Почему же именно испанский? Английский или немецкий - более практично.
Сейчас опять всплывет аргентинское мясо, похолодел Павел, но Лиза завела речь о красоте и полезности испанского и даже прочитала что-то непонятное и звучное, с раскатистым "р-р-р". Оказалось, стихи Лорки.
- Без языков иностранных нынче никуда, - высказалась она в заключение, - Жаль, что ты, Павлик, свой немецкий никак не используешь...
- Да я его так только знаю, на бытовом уровне. Может, пойдем, Лизок, а то с этими электричками... Провожу и вернусь, - пообещал он старикам.
- Ну излагай давай, что не так, - начала Лиза прямо за дверью подъезда на темной улице, - Папаша твой за сердце хватался - потрясен? А Коньков ничего - выдюжил. Сразу видно - простой человек, из народа... Вроде меня, не то что вы, интеллигенция.
- Мы все притворяемся - вы народом, а мы интеллигентами, на практике все одинаковые, - сказал Павел, - Ну что они тебе сделали?
- А пусть не наезжают, я не люблю, когда на меня наезжают.
- Зато я обожаю, - Павел махнул рукой, пытаясь остановить старенький "москвичок", но тот пропуделял мимо, - Никто на тебя и не наезжал, никто в твоих малаховских комплексах не виноват.
- Что это с тобой? - опешила Лиза, - Псих!
- Директор, говоришь, всех баб перебрал и в постели не шибко горазд? Я-то догадываюсь, откуда такая осведомленность, но зачем было отцу моему сообщать? Потому ты утопленницу эту чертову так люто ненавидишь, правда? Отбила рыжая шавка у эдакой красотки...
- Скажи еще, что это я её утопила...
Затормозили рядом "жигули", высунулся водитель:
- Едем, молодые люди?
- Едем, едем! - Паша, приоткрыв заднюю дверцу, попытался впихнуть в машину дрожавшую от гнева подругу, та вывернулась, возникла небольшая потасовка. Пока Паша извинялся перед водителем, Лиза была уже далеко: перебежала на бульвар, направляясь к метро. А, и черт с ней! "Жигули" уехали, а Павел все стоял на месте. Догонять не стал, но и домой не повернул. Смотрел вслед уходящей, не в силах поверить, что так вот дико закончился долгожданный вечер. Пожалуй, и не только вечер - все закончилось, от него отделались, отставку дали, весь этот скандал был просто прелюдией к отставке, неспроста она вела себя так вызывающе. Перед отцом страсть как стыдно, а Коньков - он проще, он поймет...
...И это был ещё не конец горю: вернувшись раньше, чем его ждали, Павел услышал из-за двери: ссорятся старики, кричат друг на друга. Голос отца:
- Обычная хамка, быдло. Пашка - слепой дурень!
- Девка как девка, все они сейчас такие. Благовоспитанную барышню ему подавай - да где ж Пашке её взять? Белогвардейских нянек больше нету...
- При чем тут нянька? Прилично себя вести - вот и все, что требуется, неужели так трудно? Гизела могла - почему же эта малаховская дура хотя бы помолчать не пожелала? За умную бы сошла...
- Гизела... - отозвался. Коньков, и даже из передней Паше слышно было, как дрогнул сипловатый голос. Всегда он подозревал, что старый сыщик неравнодушен был к его матери, а вот отец, убаюканный семейным счастьем, этого не замечал. - Сколько Гизела твоя хлебнула - другая бы в ведьмы записалась, род человеческий истреблять. Ребенок незаконнорожденный, муженек - Господи пронеси, тюрьма, психушка... А она все тебе ангел, гутен морген, цирлих-манирлих, салфетку к каждому куверту. Таких больше не производят. В карете прошлого далеко не уедешь, не помню, кто сказал...
- Двоечник чертов, - в голосе отца уже улыбка, незаменимый гость дядя Митя. Ссоре конец, но что это за разговоры про тюрьму и прочее? Паша постановил непременно в ближайшем будущем это выяснить, а пока повозил ногами по резиновому коврику в передней, покашлял: мол, заканчивайте, я уже тут.
Его появление стариков явно смутило, уж не подслушал ли чего Павел и с чего так рано явился?
- От метро вернулся, - сообщил молодой человек, хотя никто его не спрашивал, очень уж выразительны были физиономии сидевших в комнате, - Мне дали понять, что мое общество более нежелательно.
- Оно и к лучшему, - отозвался Всеволод Павлович, поднимаясь. - Ты, Дмитрий, у нас заночуешь?
- А негде больше. Вся семейка заявилась. На семейной кровати дочка с мужем, стоеросы по диванам расположились, бабка в кухне на раскладушке.
Это означало, что из Швеции прибыла дочь, некогда удачно вышедшая замуж за шведа, который пригрел её и двоих её близнецов от первого брака, увез в прекрасную страну Швецию, вырастил, а недавно вот затеял косметический бизнес в России и, прибившись к химическому гиганту под Тулой, строил там свой цех, в котором предстояло производить мыло, лосьоны, шампуни и прочее. Стоеросы - оба под два метра, почти неразличимые, по-русски говорили, с трудом подбирая слова, мыслительный процесс зримо отражался на каменных физиономиях, однако в бизнесе преуспевали и уже, рассказывал не без гордости Коньков, отпочковывались от родителя со своими предприятиями того же, правда, вида: клопоморы, стиральные порошки, всякое такое... Не бомбы, словом, - говорил Коньков, - Мирный народ эти шведы...
Павел, видевший пару раз этих своих давно отчаливших за рубеж сверстников, чувствовал, что он Конькову ближе, чем экзотические внуки.
- Валокордину накапай, а? - попросил Коньков, вытягиваясь на узком диване в гостиной, здешнем своем ложе, - Сердце что-то жмет.
- Как оклемаешься, расскажешь про тюрьму, психушку и прочее, - сурово сказал Павел, капая в рюмку лекарство, - Я в передней стоял, слышал. О ком это вы? Что за нянька белогвардейская?
- Много будешь знать, скоро состаришься, - как и следовало ожидать, ответил Коньков и зевнул притворно, давая понять, что разговор окончен.
Затянувшиеся каникулы, которые Юрий Анатольевич сам себе, с помощью, правда, своего заместителя, организовал, неминуемо должны были закончиться. Да и лето уходило, убегало даже - так быстро блекли краски, размывались, тускнели. Небо то и дело становилось серым, и дни в конце августа пошли серенькие, невыразительные, событий никаких. Не приходил никто, кроме Гоги - мальчишка ретиво сгребал со всего сада палые листья на дорожку, потом жег образовавшиеся кучи. Сырые листья гореть не хотели, мальчишка приносил бутылку с керосином, раскладывал настоящие костры. Гарь висела над жухлой травой, не уходила из сада, Юрий Анатольевич велел юному пироманьяку больше не приходить, на следующее утро тот явился с матерью, получилось, будто Юрий Анатольевич обидел ребенка, который хотел только помочь...
Это была мелкая неприятность, мучило Юрия Анатольевича нечто более серьезное: неизвестность. Съездив в Москву - надо было все же побывать в институте, договориться, когда на работу выходить, - он из института направился к себе на Белорусский взять кое-какие книги. И обнаружил, что в его отсутствие в подъезде установили черную, неприступного вида железную дверь, а кода - на стене появился ящик с набором цифр - он, Юрий Анатольевич, естественно, не знает. Выйдя в пустынный двор, он беспомощно оглянулся: где эта чертова старуха - старшая по подъезду, когда понадобилась, так нет ее... Юрий Анатольевич был несправедлив: баба Таня уже спешила к нему, и код тут же сказала, и новость недавнюю, потрясшую весь двор, сообщила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15