https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/s_visokim_poddonom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


- О'кей, ченч? - обратилась я к парню, пропустив реплику Чака.
Затем сняла с шеи довольно толстенькую цепь трехцветного золота и протянула ему. Он не понял:
- Не имею денег покупать.
- Ченч, ченч, - я протянула руку к амулету на его груди.
- Это? - изумился парень.
- Да, да!
Мы обменялись дарами под ироничным взглядом Чака, прислонившегося к стволу дерева. Я нацепила на шею зуб акулы.
- Это нога большого краба. Я сам поймал. Сеньора будет очень быстро бегать! - объяснил мне обрадованный "тореадор" и даже помахал нам вслед.
- Вот так "старушка" в первый раз купила любовь юнца, - объяснила я Чаку, тянущему меня вниз почти бегом.
- Я достаточно заплатил ему за двоих.
- А может, я просто влюбилась! Да не тащи так. Эта крабья нога ещё не начала действовать. Не могу бегать после такой ночи.
- Мне чертовски хочется в море - прямо отсюда и нырнул бы!
- Тебе всегда чего-то хочется, счастливчик.
- По-моему, это ты пять минут назад выпрашивала у мальчишки его игрушку и разбрасывалась дорогими украшениями.
- Ты внимателен. Цепочка хорошая, да и малыш совсем неплохой. Мне кажется, я была у него первой.
Чак даже остановился и вытаращил на меня полные безыскусного изумления глаза.
- Даже я не был у него первый.
- Вообще-то я не думала, что у тебя склонности к мужеложству.
- Ерунда, попробовал пару раз и решил, что все женские приспособления намного интереснее.
- Значит, и сегодня ты продолжал сравнивать?
- Угу, чтобы с полной ответственностью заявить, - у тебя все лучше, и сзади, и спереди... Вообще, честно, мне мальчишки не по душе. Это я назло тебе связался, - процедил Чак куда-то в сторону, словно делал замечания по поводу прибрежных построек, и тоскливо прибавил. - Эх, в водичку бы, поскорее...
- А я все-таки буду думать, что была у него первой. Первой и последней женщиной такого класса.
- Думай, если так приятнее. Во всяком случае со "страховкой" все было в порядке. За это я отвечаю.
Я благодарно посмотрела на Чака и подумала, а может, у него такая любовь?
...Сол встречал нас на палубе. Выглядел он не очень-то отоспавшимся, и по тому, как старательно наигрывал утреннюю бодрость, я поняла, - старик не спал: шпионил. Вот только что и как удалось ему подглядеть в нашей монашеской спальне? Бедняга. Обменявшись тяжелыми взглядами, пассажиры "Лоллы" разошлись по своим каютам.
Расстались мы все на причале в Барселоне. Сол запер яхту, отдал причальный жетон дежурному и высоко подбросил сверкнувшие в утреннем солнце ключи.
- Я прямо отсюда к владельцам этой посудины. Поблагодарю и сдам "права". Их вилла поблизости. Благодарю за компанию, было приятное путешествие. Созвонимся, - бросил он мне и протянул руку Чаку.
Мы остались вдвоем на причале, как пять дней назад, - он со своими сумками, я - в белом клубном костюме, с курортным чемоданом в руке.
Забавно, но за все эти дни мы и словом не обмолвились о дальнейших планах, будто наше плавание - совершенно отдельный, несовместимый с остальным бытием эпизод - цветок, приживленный к бесплодному кактусу. Я часто вспоминала тот день, когда смотрела вслед удаляющемуся Чаку с лестничной площадки своего парижского дома и думала о том, что никогда больше не окажусь в его объятиях. Опустившаяся, увядшая Дикси с букетом сочных, алых роз, означающих страсть. Я не поставила цветы в воду, приговорив их к мучительной смерти - пусть изнемогают от жажды, сваленные на пыльной столешнице, ненужные, забытые. Как забыта и брошена была я...
Чак не узнает о причиненной мне боли и о том, что кроме интересующих его "приспособлений", у меня имеется нечто, именуемое душой. Ведь это относится к "симфониям и сонетам" ? области столь же недоступной "неутомимому фаллосу", как птичий щебет или морской прибой глухому.
- Куда ты теперь? - небрежно поинтересовалась я.
- Домой. Ты знаешь мои координаты... Дикси, я буду вспоминать наши забавы, - заверил он кислым голосом. (Может, так тоже объясняются в любви?)
- А я буду скучать и уйду в монастырь. Либо утоплюсь, - пообещала я, скрывая корявой шуткой свою тоску. Он даже не спросил, куда и каким рейсом я лечу, - может, мы оказались бы попутчиками.
- Извини, детка, мне надо торопиться, - он на секунду обнял меня и ободряюще потрепал по заду.
Поцелуй вышел официальным, как у членов советского правительства. На мачту опустевшей "Лолы" по-хозяйски насели, нагло галдя, чайки.
ПРИЗНАНИЯ И ЗАВЕРЕНИЯ
Я вернулась в свою парижскую квартиру и стала думать, чем бы себя занять. Кроме продавщицы и швеи на ум приходила лишь панель. Конечно, в том смысле, что можно было, наконец, проявить благосклонность к одному из претендентов на вакантную должность "содержателя". В результате я стала брать на дом подработку в виде финансовых отчетов небольшой фирмы, что вполне соответствовало моему незаконченному образованию и незавершенному все же отвращению к жизни.
Прошло почти два месяца с незабываемых дней нашего путешествия. В Париже вовсю бушевала весна, все цвело, сверкало и призывало к плотским радостям. Целовались буквально везде, даже за окошечком банка (вот бы папа порадовался!). Меня задевали на улицах и сразу множество приятелей вспомнило мой номер телефона. Но вирус всеотрицания, поселившийся во мне после миражного счастья, подначивал к монастырскому уединению и самоистязанию. Наверно, поэтому в один прекрасный день, когда меня в очередной раз навестил Сол, я переспала с ним. Просто так, по-дружески, в порядке сотрудничества и в знак того, что не держу ни зла на душе, ни камня за пазухой, ни каких-нибудь изъянов в других местах.
- Спасибо, Дикси. Это царский дар побирушке, - он был готов прослезиться, нащупывая на тумбочке сигареты. - Скажи честно, я очень противный?
- Прекрати канючить! Для твоего возраста ты просто жеребец. И, насколько я знаю, пока что тебе не приходилось покупать женщин? - Я почти не лукавила. Скрыв только то, что в постель с Солом ни за что больше не лягу. Ни за какую дружбу или контракты.
Нет, он не нуждался в гормональных инъекциях, поднимавших потенцию. В постели Соломон-бельгиец оказался простым работягой , робким и исполнительным одновременно. Наверно, его кто-то испугал в этом плане в юности.
- Знаешь, детка, у меня была очень строгая мать, Царство ей небесное. Что в ранце лежит всегда проверяла, в карманах рылась. Боялась, что я закурю или спрячу какую-нибудь прокоммунистическую литературу. Тогда все помешались на кубинцах. И однажды нашла презервативы. Мы надували их под краном и брызгались. Но она, со свойственной ей "опытностью" уверяла, что предмет использован по назначению... Меня отвели к психиатру.
Ты представляешь, одиннадцатилетний, кривоногий пацаненок, и без того круто закомплексованный своей низкорослостью и неспортивностью, на допросе у доктора, видящего в нем маленького извращенца... Уф... Как я вообще после этого решился подойти к особе женского пола на предмет совокупления, - не пойму. Слава Богу, она привязалась ко мне сама. Это было уже в колледже, после вечеринки. Деваха шустрая и полненькая. Мы изобразили что-то в кустах её садика под печальный зов матери: "Матильда! Матильда!" Ее звали Матильдой... Она была единственной, кого я сумел полюбить...
Затем ушел в армию, писал письма, вставил в рамочку её фото, приезжал на каникулы. Мы трахались вовсю - на чердаке, в кабинете её отца, пока он музицировал в гостиной, во дворе, у реки... - в общем, как кролики. Вернувшись в строй, я чуть не сошел с ума от любви, строча каждый день письма со стихами, рисуночками, переводными картинками, открытками. Куда там, - я готов был выложить самого себя...
Она вышла замуж за месяц до моего возвращения и переехала в другой город. Больше мы не виделись. Но ко мне привязалась её подружка-наперсница, которой, как выяснилось потом, Матильда такого про меня нашептала! Подружка и внешне была поаппетитней и смотрела на меня страстно, да и в любовных делах ничем сбежавшей Матильде не уступала. Но перелюбливать я уже не смог. Зато получил репутацию лучшего кобеля в нашей округе. Округа-то, тьфу! два переулка. Но до сих пор держу хвост пистолетом... Это я с тобой такой робкий, крошка. - Сол повернулся ко мне и кончиками пальцев провел по моему лицу, шее, груди, восторженно и трепетно, будто прикоснулся к полотну Рафаэля или Тициана.
- Не по карману ты мне, детка, образно говоря. Извини! - Он быстро встал и натянул брюки.
Несомненно, рядом со мной он остро чувствовал свою кривоногость, плешивость и все то, чем мог и похвастаться перед другой. Да, мы не смогли бы стать парой, что и говорить, но "подружками" - вполне.
- Будь умницей, Сол, завари кофе и посиди со мной. Можно, я не буду одеваться? Сделаем вид, что мы давно женаты. Это ведь почти и вправду так... А теперь располагайся рядышком и слушай. Ой, какой горячий! Я обожглась!
Сол заботливо подул на мои губы и послушно уселся в кресло.
- Все эти два месяца я думала, что жить не могу без Чака. Понимаешь, те семь лет после нашей первой встречи я относилась к нему кое-как: сама увлекалась и все его блядства не замечала, а теперь - просто тянет! Не пойму, это физическое или душевное?
- Я не умею разделять. Моя Матильда была всего лишь маленькой шлюшкой, а я любил её как мог бы любить единственную, царицу... Остался бобылем.
- Кобелем, - поправила я и подмигнула. - Так удобнее куролесить. Жениться ты успеешь. А мне уже не выйти замуж. Нет-нет. По душе, по сердцу. Не стану и говорить, какие блестящие предложения я получаю от тех, кто так похож на моего Скофилда. Можно было бы вернуть и "ягуар", и эту "Лолу", и даже мою грязнульку-Лолочку, но так не хочется. Ты представить не можешь, злюсь, как мегера... Не научилась продаваться, что ли...
- Ты ждешь настоящей любви, моя бесценная. Ведь не думаешь же в самом деле, что она бывает только раз, как с моей Матильдой?
Я засмеялась, представив свою первую любовь.
- Знаешь, в кого я влюбилась в первый раз? В помощника нашего патера. Мама была католичкой, отец - лютеранин и абсолютно индифферентен к религии. Поэтому и позволил матери обратить меня в свою веру и даже на службу таскать и какие-то хоровые спевки. Так вот, нашему отцу Скарпио прислали из семинарии ученика. Ах... как тебе объяснить?.. Представь того "тореадора" с испанской набережной, только в белых кружевах и с черными локонами до плеч. Руки тонкие на груди сложены, губы узкие, бледные, молитву шепчут, ресницы на полщеки опущены, а глаза... Да он всего раза три их на меня и поднял. Но всегда знал, когда я рядом - пальцы начинали дрожать, дыхание, как у горячечного, и алые пятна по скулам... Глаза у него были отчаянные, поэтому их и прятал, чтобы на святотатство не соблазняться. Только точно я знала, если ещё секунду, всего секунду на меня посмотрит, - сбежим. Сей же ночью сбежим... И ведь, милый Сол, сколько лет прошло, а иногда думаю, может, это как раз моя пара и была?.. Уж не знаю, как бы жили, но любили бы друг друга безумно. Это объяснить невозможно, поэтому я представляла так: сидим мы оба в глуши, в домике, занесенном снегом по крышу, одинокие, сосланные, проклятые. Печь потрескивает, в заледеневших окнах ветер звенит, темно, жарко, грешно. Мы ложимся в обнимку на шкуру медведя, непременно белую, обязательно теплую. Долго-долго смотрим друг другу в глаза и шепчем: снег и ветер, и небо - это ты. Звезды, луна и огонь - это ты. Моя жизнь, моя кровь, моя радость - ты... И засыпаем.
Мне было двенадцать. Ему, наверно, на пару лет больше. Я так и не узнала его имени. Где ты, друг мой несбывшийся... - Я рассмеялась над серьезным вниманием Сола и кинула в него конфетку. - Что растрогался, старичок? Исповедь проститутки? А ведь я наврала, все-все выдумала. И ещё делаю вид, что не знаю, как наш фильм в твоей "фирме" провалился. "Зачем ползать по каютам и валяться в песке, если двадцать лет назад Сильвия Кристель все уже показала значительно лучше?" - брезгливо фыркали они. И справедливо.
- Справедливо, детка! - простонал Сол и мне даже показалось, что в его страдальческих глазах сверкнули слезы. - Ты же знаешь, я совсем не простак в своем деле. И если что-то в жизни по-настоящему люблю и умею - так это снимать! Запечатлевать, так сказать, бытие в зримых образах... Э-эх!
Сол налил себе в стакан коньяка и, морщась, сделал два больших глотка.
- Хорошо! - резко выдохнул он и приступил к рассказу, из-за которого, в сущности, и навестил меня.
Вскоре после нашего путешествия Соломон Барсак продемонстрировал отснятые материалы комиссии. Он никогда ещё не был так доволен собой. Только коллеги по профессии могли оценить все тонкости и ухищрения, которые потребовались оператору, чтобы проникать скрытым глазом в морские волны или спальню провинциального гея.
Когда смонтированный ролик мелькнул засвеченным хвостиком и экран погас, вместо поздравлений и аплодисментов Сол услышал деликатные покашливания теоретика и перешептывание остальных, свидетельствующее о том, что Шеф находится в расстроенных чувствах.
- Что скажешь, Руфино? - обратился Шеф к теоретику похоронным голосом.
- Э-э... Не хотелось бы рубить сплеча, признавая безоговорочно наш эксперимент неудачным, но... В лучшем случае пленка Сола порадует престарелых онанистов в спецкинотеатрах. В этом жанре есть, и уже давно, вещи посильнее. Физически полноценные и бодрые партнеры занимаются своим делом в незамысловато подобранных декорациях, снятых, якобы, документальным, тайным образом. Ведь наше новшество неизбежно воспримут как затертый художественный прием - подделку под скрытую камеру. Спрашивается, к чему сыр-бор?
- А если вместо Чака ей подсунуть бродягу или квазимдо? Ну, карлика какого-нибудь? - раздался голос консультанта по финансированию.
- Помолчите, Этьен, вы, как техническое лицо, не имеете голоса в творческих дискуссиях, - осадил его Шеф. - Или кто-то ещё думает подобным образом?
Шеф свирепо осмотрел притихших партнеров:
- Я не расположен к идиотским шуткам. И я не считаю нужным закрывать эксперимент. Предлагаю поблагодарить Сола за творческий подвиг и компенсировать ему материальный ущерб. А все-таки, господа, великолепная женщина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50


А-П

П-Я