Но она уже не могла сопротивляться.
Волков решил не просто ликвидировать ее, а ликвидировать "красиво": он оставлял в живых ее тело и убивал разум, душу, все то, что на самом деле и является Маргаритой Науменко.
Но стоило Мэг подумать об этом, как новые сомнения одолевали ее: а что, если она действительно больна? Что, если Валентин Валерьевич был прав, и она просто не в состоянии различить, что является бредом, а что правдой? Ведь у нее уже было чувство нереальности всего происходящего. Тогда, в библиотеке... Волков появился перед ней как призрак. К тому же он всегда знал то, что знать невозможно... Разве человек может такое проделывать? И та история о старинной книге, от которой люди лишаются рассудка... Может, дело именно в ней?
Или же не было никакой "Vade mecum", и все это - лишь сон? И она действительно сошла с ума от невыносимой любви к своему мужу?
"Витька... Почувствуй, что я попала в беду! Приди! Меня надо спасать, я погибаю..."
Но что он мог почувствовать? Он чувствовал Юлечку. Он счастлив с ней, и если Мэг действительно любит его, то разве она вправе лишать его этого счастья? Ей надо радоваться, что ему хорошо. А себя принести в жертву.
От этих мыслей хотелось призвать к себе смерть.
Единственное, что удерживало ее на плаву, так это мысль о Структуре. Узнав, что задание по ликвидации Огнева не выполнено, Сергей Иванович сразу должен был попытаться разыскать ее. Нужно было перетерпеть еще день, еще два...
- Они все равно сломают вас, - прошептал кто-то рядом с ней. - Как ни трепыхайтесь, как ни буйствуйте. Не жилица вы на этом свете...
Мэг медленно повернула голову на подушке. В палате был кто-то еще. Человеческая тень - маленькая, угловатая, вертлявая, - двигалась от койки к койке, словно ища чего-то. Свет то разгорался, то гас в глазах Мэг, мешая ей разглядеть все как следует.
- Галлюцинация... - мертвенно прошелестела она, чтобы только услышат себя и отпугнуть проклятое видение.
Но тень и не думала исчезать. Более того, она вдруг приобрела форму невысокого худенького дядечки, заросшего черной щетиной, - в обычной больничной пижаме и стоптанных тапках. В руках у него была швабра с намотанной на нее половой тряпкой.
Нервно покосившись на окошко, за которым дремала постовая медсестра, он осторожно положил швабру на пол и чуть ли не на четвереньках подскочил к изголовью Мэг.
- Притворитесь, что они вас уже довели! - произнес он, глядя на нее острыми черными глазками. - Просто начинайте помирать... И они перестанут вас колоть. Если, конечно, поверят, что они вас вылечили...
- Кто вы? - выдавила она из себя.
Дядечка на секунду задумался.
- Я? Я шизофреник, и у меня бред Котара... Они меня тоже лечили аминазинчиком... А сейчас - гляди ж ты! - перешли на трудотерапию. Швабру доверяют!
Последние слова он произнес с горькой усмешкой.
Кто бы он ни был, он явно желал Мэг добра... Она попыталась приподняться на локте.
- Отсюда можно убежать? Скажите, можно?!
Больной беззвучно засмеялся.
- Выхода нет... Нет! Это вам не из тюрьмы удрать: уголовника кто-нибудь укроет, спрячет, а шизофреники никому не нужны... Куда вам бежать? Здесь хотя бы кормят, понимаете? Главное, чтобы не лечили, а так здесь нормально. Перестаньте бороться с системой. До тех пор, пока вы ведете себя как ее враг, она тоже будет уничтожать вас. Станьте ее частью, и тогда она примет вас как свою.
Что-то знакомое послышалось Мэг в этих словах. Кто-то уже говорил ей нечто подобное. Но кто и когда?
- Но я не могу позволить им... - прошептала она протестующе.
- Тем самым вы позволите им заколоть себя до смерти, - улыбнулся дядечка.
Внезапно ему показалось, что постовая медсестра дернулась во сне, и он тут же резко отодвинулся от Мэг.
- Вы меня не видели, понятно? Я вам снился. Только они не знают, что на самом деле я все знаю об освобождении! Они думают, я больной, они меня лечили... Дураки!
- Подождите! - взмолилась Мэг.
Но было уже поздно. Дядечка исчез из палаты так же внезапно, как и появился.
* * *
Мэг смотрела неподвижным взглядом на трещину в потолке. Дыхание ее было тяжелым - со свистом, с хрипами, кожа покрыта испариной... Она умирала и просто физически ощущала, как жизнь вытекает из нее. Мэг знала, что если она сама не будет верить в это, если она не пройдет через все, то тогда может быть, тело ее и не умрет, но сама она исчезнет навсегда, и вместо нее по земле будет ходить просто кусок плоти.
Ей мерили температуру, светили в зрачки какой-то лампочкой, прослушивали сердце и легкие... Она даже на секунду не отвела взгляда от своей заветной трещины на потолке. Откуда-то Мэг знала, что над ней сейчас стоит в недоумении красавец-доктор Валентин Валерьевич, а с ним - старшая медсестра Мария Ильинична. Они оба переглядываются и пожимают плечами.
Она не слышала, о чем они разговаривали, ей нельзя было этого слышать, иначе вольно или невольно она бы выдала себя... Но, очевидно, они увидели что-то такое, что напугало и озадачило их. В любом случае уколов в этот день не было.
* * *
Опять этот белый кабинет, стол, за столом Валентин Валерьевич. Только на Мэг уже больше не было смирительной рубашки. Так - обыкновенный больничный халат серого цвета.
- Как ваше самочувствие? - спросил ее доктор.
Мэг смотрела себе под ноги.
- Хорошо.
- Никаких жалоб нет?
Она вскинула на него чистый взгляд.
- Ой, что-то плохо мне вчера было! Только вот не помню... - Она пресеклась на полуслове и повернулась к окошку. - Весна скоро, да? Вон небо-то какое голубое...
Валентин Валерьевич задавал ей еще много вопросов: о том, что она думает о причине своей болезни, как относится к пребыванию в больнице... Мэг что-то отвечала, слегка покачиваясь на стуле. Или не отвечала вовсе. Мысли ее были легкими как облака и летучими как бабочки.
Под конец беседы врач снова вызвал Марию Ильиничну.
- Я думаю, имеет смысл перевести Маргариту Александровну в общую палату. Ей уже гораздо лучше.
Сестра взяла пациентку под руку.
- Пойдемте, я вас провожу.
Мэг послушно встала и побрела вслед за ней по коридору. Только бдительная Мария Ильинична не заметила торжествующей улыбки, на секунду мелькнувшей на ее лице.
* * *
"Я твердо знаю, что я не сумасшедшая. Может, у меня и есть какой-нибудь легкий невроз, но не более того. Меня просто пытаются заставить поверить в то, что я ненормальна.
Всей истории с Волковым - с его загадочными появлениями и чтением мыслей - есть какое-то вполне земное и рациональное объяснение. Книга о дьяволе - чушь собачья. Я взрослый человек, и меня нельзя купить на детские сказки. Если у всего этого и есть мистический привкус, так это только потому, что я пока не могу найти объяснения некоторым фактам. Но это объяснение есть. Я знаю.
Я прекрасно понимаю, что оказалась в психушке. Если бы я сама придумывала свои галлюцинации, то уж явно нафантазировала себе что-нибудь получше. Поэтому мое заключение - реальность, и я вполне ее осознаю. Это-то Валентин Валерьевич не отрицает. Значит, я не так уж больна, как ему хочется.
Да даже если предположить, что я совершенно ненормальна, даже если я последняя сумасшедшая, я не останусь в этой больнице. Я хочу жить, а не лечиться. Коли я не могу отличать, что происходило на самом деле, а что нет, я буду жить в выдуманном мире. В таком случае будем считать, что это не я, а все вокруг безумны, и это их проблемы".
* * *
Палата, в которую перевели Мэг, представляла из себя большую прямоугольную комнату с зарешеченными окнами и высокими потолком. Вдоль стен стояла дюжина коек и тумбочек с покосившимися дверцами.
Поначалу Мэг обрадовалась, что ее поселили вместе со всеми - все не эта страшная комната с синими лампами! Но ей хватило буквально нескольких минут, чтобы ее чувства сменились на прямо противоположные. Там, в наблюдательной, она была предоставлена сама себе, а здесь вокруг нее были какие-то люди-тени, люди-монстры, люди-растения.
На койке справа сидела старая лохматая женщина в совершенно неестественной позе - с поднятой рукой и вытянутыми в трубочку губами. Взгляд ее был устремлен в одну точку, и сколь Мэг не приглядывалась, она ни разу не пошевелилась. Соседка слева пускала счастливые слюни и гулила как грудной младенец. Худенькая Матреша страдала комплексом ущербности: ей всегда казалось, что ее хотят обокрасть, и потому каждые пять минут перепрятывала свои нехитрые пожитки. Потом сама же забывала, куда что подевала, и начинала тоненько плакать.
Маниакально-депрессивная Наталья Михайловна тоже постоянно плакала, но у нее приступы тоски чередовались с бурной деятельностью: то ей хотелось перемыть все окна в палате, то организовать больничный оперный театр...
Ангелоподобная Зоя - черноволосая семнадцатилетняя девушка с удивительно красивым иконописным лицом - вообще не понимала, что твориться вокруг. Насколько разобралась Мэг, она считала, что находится в каком-то другом месте, и постоянно разговаривала с несуществующими людьми: спорила с ними, рассказывала что-то, смеялась...
Остальные сумасшедшие были еще страннее. Каждая из них была поглощена только собой, и практически не замечала окружающих. У всех были какие-то сосредоточенные лица, угловатые движения, и одинаковые серые халаты... И никому из них не было никакого дела до того, что они жили в дурдоме. Мэг не покидало ощущение, что их все устраивает, что им и так нормально, и это приводило ее в шок. Как люди способны тратить каждый день своей жизни на это? Но в принципе, что она хотела от больных?
Ох, если бы Мэг могла найти того уборщика, который спас ее! Он говорил, что знает, как освободиться... Похоже, он был точно таким же пленником, как и она, и его тоже поймали и попытались лишить рассудка. Вдвоем с кем-нибудь Мэг было бы намного легче... Но из-за сильных морозов главврач запретил выпускать пациентов во двор, а нигде более Мэг не могла встретить своего спасителя: мужское отделение находилось в другом корпусе.
Хоть ее и перестали колоть аминазином, Валентин Валерьевич ни на день не оставлял Мэг в покое. Ее постоянно таскали на сеансы психотерапии, задавали какие-то вопросы, выспрашивали чего-то. Знай она хоть что-нибудь о психиатрии, она наверняка бы смогла притвориться душевнобольной. Но Мэг понятия не имела, как надо себя вести, чтобы тебя не заподозрили в симуляции. А ей во что бы то ни стало надо было убедить врачей, что она уже "готовенькая". Еще одного "лечения" Мэг точно не выдержала бы. Единственное, что ей оставалось - молчать и ждать.
Она все пыталась спроектировать в уме действия Сергея Ивановича и высчитать, сколько времени потребуется, чтобы отыскать и спасти ее. Мэг понятия не имела о том, какое число на дворе: дни ее заточения в наблюдательной палате слились в один, и она давно потеряла счет времени. А спросить о дате у персонала она просто не решалась: вдруг они подумают, что она пришла в себя, и вновь начнут вкалывать ей какую-нибудь отраву?
Мэг просыпалась по ночам от шагов по коридору, от скрипа железных дверей, от звука открывающегося замка в надежде, что это наконец пришли за ней. Но в жизни ничего не происходило, ничего не менялось, и от этого ее начинали попеременно душить то приступы острой ярости, то безграничной тоски, когда казалось, что ей уже никогда не выбраться из больницы.
Сбежать отсюда не было ни малейшей возможности: в коридоре всегда дежурили четверо здоровых санитаров, все окна - в столовой, в палате, в кабинетах врачей - были зарешечены, все двери - железные, двойные...
От нечего делать Мэг перебирала в уме способы побегов, о которых когда-либо читала или слышала. Но ни один из них не мог примениться здесь.
"Раньше все тюремщики были либо дураками, либо растяпами, - думала она, вспоминая подвиги каких-нибудь киношных или литературных узников. Как можно сбежать, если ты все время на виду?"
Одной Мэг было явно не справиться. Конечно, она все еще не теряла надежды на Структуру, но сидеть просто так, сложа руки, она не могла. Свобода нужна была ей как воздух, без нее она просто задыхалась и медленно умирала. Даже Витька уже перестал занимать ее: все крутилось лишь вокруг одного и того же - побега и мести.
Мэг не могла себе простить, что тогда, на юбилее Огнева, она так спасовала. По сути ей некого было винить в том, что она оказалась в психбольнице. Волков победил ее. Она не смогла поднять на него руку, а он смог - вот и вся разница. И теперь Максим Евгеньевич разгуливает по городу и смеется над тем, как он ловко сумел запудрить ей мозги. Ведь он не сделал ни одного агрессивного движения, он просто разговаривал с ней... А результат на лицо.
Только от одной мысли об этом Мэг приходила в неистовство. Черт, и не боится же Волков оставлять в живых своих смертных врагов! Он что, не понимает, что если она выйдет отсюда, то ему попросту не жить?! Но Максим Евгеньевич, по всей видимости, доверял и силе санитаров, и крепости решеток, и "врачебному искусству" Валентина Валерьевича.
ГЛАВА 21
Валентин Валерьевич обычно заканчивал свой обход ровно в девять. На Мэг он всегда обращал самое пристальное внимание: пытался расспрашивать ее о самочувствии, щупал пульс, делал какие-то свои пометки в блокноте... Она даже не смотрела на него. Ужас перед разоблачением был слишком велик, и ей казалось, что самым разумным в такой ситуации будет просто лежать ничком на кровати и молчать.
В этот раз было все как обычно: стандартные вопросы, стандартные движения... Но как только главврач вошел в палату, Мэг заметила одну интересную деталь: у него в руке был свернутый в трубку "Вестник"!!!
О, полжизни не жаль отдать за газету, за новости, хоть за какие-то известия с воли!
Разговаривая с Матрешей, Валентин Валерьевич положил "Вестник" в карман халата. Газета не помещалась целиком, видимо, в кармане было что-то еще... Мэг хищнически следила за ней, всем сердцем надеясь на чудо.
И чудо свершилось: проходя мимо кровати Мэг, главврач задел полой за спинку, и газета вывалилась прямо к ней на одеяло. Одно движение ногой, и она уже была скрыта среди складок...
Мэг едва смогла дождаться, пока Валентин Валерьевич наконец-то уберется из палаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30