Все танцующие должны разбежаться и встать в любом месте. Кто замешкается и позже всех займет место, идет водить, пританцовывая.
Прежде обитал я с родителями в коммунальной квартире. Была у нас соседка пенсионного возраста, очень живучая и ничем не болевшая. В своей комнате ей не сиделось, она целыми днями шуршала подметками в коридоре, била ладонями по затылку и бормотала: "Господи, что же я такая дура!" Это была старая коммунальная крыса, выставившая за порог не одно поколение подселенцев, и дурой себя считала потому, что еще не нашла способ, как выжить очередных коммуналов. Ненавидел я эту Зажаворонкову так, что на самом деле пристрелил бы, будь из чего.
Она не выносила дыма в квартире, и мне приходилось высовываться по пояс в форточку и курить на улице. А стоило прийти ко мне какой-нибудь девушке, и старуха обзывала беднягу любым именем, только не ее собственным. "Ах, простите, не разглядела сослепу",-- и добавляла что-то насчет того, что всех вас, милашек, не упомнишь. Времени обычно было в обрез до прихода родителей с работы, и когда я стаскивал с девушки юбку, то чувствовал, что в замочной скважине плавает старушечий глаз. Пинком распахивал я дверь, Зажаворонкова отлетала к другой стене коридора и, почесывая лоб, говорила: "Где-то заколку обронила. Посмотри, милый, молодыми глазами".
В конце концов мне стало слишком тесно с родителями и старухой, а очередь на расширение жилплощади не приближалась, наоборот, с каждым годом наш номер увеличивался. Тогда я сказал отцу: "Ты старый рабочий, ты должен сделать так, чтобы тебя выбрали в профком. Когда тебя выберут, нужно сделать так, чтобы тебе доверили распределение жилплощади завода"
Мой отец в некотором роде машина. Он сам говорил, что стоит ему подойти к станку, как и у него внутри начинает что-то тарахтеть и стучать. Я заложил в отца программу и включил его, и через два года отец дорвался до профкома, а дорвавшись, первую же квартиру распределил себе. Никого это не удивило, никто не возмутился: все так поступали, после чет уходили с общественной работы, освобождая место другим подзаборникам и съемщикам углов.
Квартира досталась в уже заселенном доме. Прежний ее владелец -- И ван дер Югин -- приехал в Россию из Голландии при Николае Первом и помнил еще те времена, когда вода в реках была чище той, что теперь течет из крана. Югин совершил целый ряд неожиданных преступлений, я думаю, в умопомрачении. Был осужден, лишен жилплощади, после чего вдруг исчез. Но в милиции он числился в проценте раскрытых преступлений, поэтому его не искали.
Говорили, что Югину не везло, он умудрился переболеть почти всеми болезнями, какие перечислены в медицинской энциклопедии, и, чтобы сохранить это "почти", Югин завешивал форточки толстой марлей, пил все кипяченое, даже водку, ел все вареное, даже воблу, продукты брал только в диетическом магазине, а по городу ходил в противогазе. Так что поймать его, в общем-то, было несложно. Дважды в день он менял носки и каждые полчаса мыл руки. Рахита Лукумова, который ходил в галошах на босу ногу, Югин презирал и расстреливал из самопала. Приходившие к нему люди подвергались в коридоре санитарной обработке дустом и десятиминутному карантину. На дезинфекционной почве у Югина даже развилась болезнь копрофобия, доселе науке неизвестная... А может, все это сплетни. Но вот что точно: когда химзавод стал выпускать новую продукцию и задымил так, что у Югина по всему телу пошли бордовые пятна аллергии, он ночью кинул в цех связку гранат собственного изготовления -- совершенно хулиганский поступок!..
Переселился я один, оставив родителей коротать старость с коммунальной крысой, и, засыпая в день переезда, завел будильник на двадцать минут позже, потому что до работы стало ближе.
К своему удивлению, я просыпаюсь не позже, а раньше: около семи утра дом идет ходуном от необычайной силы крика со двора, пронзающего стекла:
-- ДА ЗДРАВСТВУЕТ СУСАНИН! -- возвещает вопль, после чего лопата скрежещет по ледяной кромке тротуара.
Этот скрежет больше не дает мне заснуть и злит, естественно.
Я даже хочу плюнуть куда-нибудь с досады, но вспоминаю, что я не в коммунальной квартире, а в своей собственной, без вывешенного в коридоре графика мытья полов. "Черт бы всех побрал!" -- решаю я и собираюсь на работу.
Когда я вхожу в лифт, там уже стоит Сусанин и трет кулаком глаза. От одного его вида мне кажется, будто никакой ночи но было, но я здороваюсь, нажимаю кнопку первого этажа и замечаю, что шарф у него пропущен под ворот пальто на спине схвачен узлом.
-- А вы кто? -- спрашивает Адам Петрович.-- Я с утра ничего не вижу. Как Сквозник-Дмухановский, вижу свиные рыла вместо лиц и даже слышу какое-то хрюканье. Что вы сейчас сказали?
-- Я поздоровался с вами,-- говорю я.-- А как вам удалось завязать шарф на спине?
-- Жена настояла,-- отвечает Сусанин. -- Кажется, вчера я свалился вам на голову? Прошу простить... Впрочем, на самом деле мне плевать...
-- Кто это вас так трубно приветствовал чуть свет?
-- Дворничиха. Я плачу ей ежемесячно тридцать рублей, потому что на будильник не полагаюсь.
-- Счастливо вам покомандовать,-- говорю я на улице.
-- К черту,-- отвечает Адам Петрович и уходит в сторону. "Странный человек,-- думаю я вслед.-- Вчера в одних трусах по балконам скакал, а сегодня даже шарфом подвязался, потом смотрю на знамя, венчающее райком, чтобы из всех дорог в редакцию выбрать путь по ветру, и тоже бреду на работу.
Личность Сусанина давно меня интриговала. В городе шумели самые невероятные слухи и сплетни анекдотического характера о нем. Пересказать их просто невозможно...
Говорили, что вечера напролет он играет с дочерью в прятки, и даже мебель в его квартире стоит так, чтобы интересно было играть, а не удобно жить. Говорили, что он рассеян невероятно, потому что думает постоянно и не видит вокруг ничего, и когда ему дали новую квартиру, он все равно после работы ездил на старую, и жена ловила его у ворот типографии и вела в нужном направлении. Говорили, что он самый умный и образованный человек во всем районе, говорили как заведомую ложь, потому что тут же оспаривали в свою пользу. Говорили, что в него влюблены все женщины Сворска, а молоденькие работницы типографии даже теряли стыд и приходили в кабинет Сусанина, водили вокруг Адама Петровича хороводы и пели: "Огней так мною золотых на улицах Саратова, парней так много холостых, а я люблю женатого"... "Мы умираем от любви", -- жаловались девушки. "И лучшим саваном вам будет девственность",-подавал совет директор.
Не надо много мозгов, чтобы объяснить чудачества Сусанина. Жизнь вокруг была чересчур серая для него, вот он и развлекался в одиночку, как мог, и других тянул в круг. Сусанин выбрал себе роль тапера и как будто предлагал: "Вы давайте, живите, а я вам подыграю, чтобы вы от своей жизни быстро не загнулись..." Он же совершенно не приспособлен для существования в городе, который окружен двойным поясом интернатов и школ для умственно-неполноценных детей. Пробраться через такой заслон какому-нибудь образованию, гению или таланту-одиночке не хватило бы силенок. Насколько я знаю историю Сворска, до нас доехал только министр тапочковой промышленности с двумя вагонами тапочек. Так что Сусанин в этом смысле был исключением, и первой его идеей, как говорили, было продавать в нагрузку к бутылкам противозачаточные средства. Но в исполкоме один заместитель сказал ему: "Вы тут из винного аптеку не устраивайте!", а второй: "Кто же нам выделит столько презервативов?". Потому-то Адам Петрович и предлагал девушкам добровольно выбрать девственность... А вчера после первого знакомства Сусанин напомнил мне солдата, с которым я служил. Этот солдат после каждого похода в клуб пел песни и говорил фразами героев фильма. Он так развлекался...
Когда я прихожу на работу, Сплю уже сидит за столом и сосредоточенно водит карандашом по журналу "Веселые картинки". Он решает лабиринт "Найди ежику дорогу в нору".
-- Помочь? -- спрашиваю я.
-- Что? -- Сплю всегда переспрашивает. Он притворяется, будто плохо слышит, но на самом деле тянет время, чтобы понять, о чем его спрашивают.
Я снимаю дубленку, сажусь за свой стол и беру у Сплю стопу сегодняшней почты:
-- Тогда помогите Незнайке собрать портфель в школу на следующей странице.
Мы работаем со Сплю в отделе писем районной газеты "Зеркало Сворской славы", работаем вдвоем на одной ставке, но Сплю считается моим начальником, потому что старше и в редакции сидит дольше.
Пришел я сюда, чтобы писать Хотел стать писателем, сам даже не знаю, с чего вдруг мне захотелось. Увидел, что и глупее меня люди за хорошие деньги бумагу переводят, и тоже собрался. Еще в армии написал я от безделья два рассказа и разослал по журналам Был настолько наивен, что в дивизионной библиотеке разыскал справочник авторских прав и высчитал причитавшиеся мне гонорары. Вместо денег прислали письма, в которых автора обвиняли в незнании орфографии и стилистики, в несамостоятельности и заштампованности, и советовали стать отличником боевой и политической подготовки и темой для будущих рассказов взять напряженные будни военной службы, а не любовь в весенних тонах. Прочитав ответ в части, меня подняли насмех и сняли с должности члена редколлегии. С тех пор я никому не говорил, что хочу стать писателем, и ждал дембиля, чтобы устроиться в газету. Но первое время переживал сильно Для меня это была катастрофа: ведь я попал в стройбат, то есть два года должен был то с мастерком, то с носилками защищать Родину от врагов. А именно этого мне и не хотелось: по молодости я никак не мог взять в толк, почему наши командиры зарабатывают больше, чем прорабы и бригадиры, хотя не отличают песок от цемента, и почему рабочим не присваивают воинских званий? Работали-то они бок о бок с нами, следовательно, тоже защищали Родину. Понятно, спросить об этом я не мог, носилки таскать не хотел, поэтому вспомнил, как играл в футбол за юродскую команду, в надежде из редакторов переметнуться к спортсменам. Но когда я сказал название городской команды, то меня послали и из спортсменов. И пришлось расплачиваться собственной шкурой на стройках страны за жену тогдашнего сворского секретаря, которая руководила спортивной работой в районе и, используя свою власть, сказала однажды: "Хочу, чтобы наша футбольная команда называлась "Розовые бантики". Эта женщина вообще все видела в розовом цвете и даже своих детей наряжала в разноцветные бумажки, а с чьих-то похорон ее просто попросили уйти...
Но сразу после армии подвернулась должность в отделе снабжения типографии. Я был бы последним кретином, если бы из любви к печатному слову отказался от этого места.
В снабжении проработал я пять лет и сколотил неплохой капиталец Но главное -- научился зашибать деньгу, наглеть при необходимости и не слезать с людей до тех пор, пока они не делали того, что я от них требовал. К этому времени все более менее крупные шишки нашего района оказались обязаны мне какой-нибудь услугой, причем одни об этом даже не подозревали, а другие, вроде начальника райпищеторга товарища Примерова, становились закадычными друзьями. Так что я не расстроился, когда был изгнан из типографии, расти там выше я не мог, мог только расширять площадку, на которой и так стоял твердо... Но и дальше работать особо не рвался, у меня и без работы жизнь была прекрасной. Наша страна так богата, что прокормит не одну армию бездельников. Это, собственно, и происходит. От того-то мы все и бедные, что половина граждан живет бесплатно. Возьму за пример туалетную бумагу, которая в Сворске идет втридорога, а в моей квартире стоит мешками и ждет покупателя. Ни одного рулона я не возьму себе. Зачем, если в любой столовой салфеток бери -- не хочу?.. Или автобусные талоны. Их-то для чего без конца покупать, когда катаешься по маршруту, на котором всего восемь машин и, cooтветственно, восемь компостеров? Пробил один раз, написал внизу четырехзначный номер автобуса и езди, пока машину не спишут... Или, скажем, магазин самообслуживания -- "самбери" в народе. Захотелось вам купить курицу, а денег жаль. Отдерните от какой-нибудь утки третьей категории нашлепку и присобачьте на курицу, и ничего не бойтесь -- пройдете через кассу на "ура" Вот такие подарки и хитрости социализма надо использовать, чтобы жить лучше, богаче, с удовольствием.
В редакции мне предложили ставку курьера с грошовым окладом. В армии на прокорм сторожевом собаки отпускают больше денег, но я согласился. Скоро выяснилось, что не дело курьеров писать статьи, очерки и фельетоны, их дело бегать "по поручению редакции" с бумажками. На объем работы, впрочем, было грех жаловаться: более чем в два места я за один день не ходил, иногда -- из принципа, иногда -- по три-четыре часа в каждое, даже в горисполком, который в соседнем доме. А если Сплю спрашивал, почему так долго, я отвечал, что ждал товарища Иванова или Петрова. Сплю велел оставлять письма в секретариате, но я с тех пор стал ждать секретарш.
Там, в горисполкоме я познакомился с коллегой. Он горько оплакивал свою курьерскую долю:
-- Вот так сидишь, отдыхаешь,-- жаловался он,-- а какая-нибудь самая что ни на есть завшивая финтифлюшка скомандует: "Вася, в универмаге кофточки дают, постой за меня, тебе все равно делать не хрена". И стоишь -- никуда не денешься
-- А ты не будь дураком,-- посоветовал я ему, хотя знал, что он выпускник пригородного интерната,-- пусть они тебе каждый месяц по пятерочке отстегивают
-- А ведь правда! -- обрадовался он.
-- Поставишь мне бутылку за совет.
Потом я сделал Васю своим личным курьером. По вечерам он вместо меня носил в типографию макет газеты. От этого Вася заважничал: "Вот не дойду, и завтра город останется без местной прессы". И впрямь однажды не дошел, а газету где-то потерял по-пьянке. Я позвонил кому надо в типографию, там набрали газету двухлетней давности, и ни одна душа не заподозрила подвоха. Все сошло с рук. Правда, Васе это удовольствие обошлось дорого.
Таких добровольных помощников в Сворске оказалось много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27