Вот их-то Юрий Львович вместе с супругой собирает и размножает на корейском ксероксе. N-ск — город небольшой, все друг друга знают.Сплетни про знакомых читают с удовольствием, а про себя… Так что, говорят, били уже Юрию Львовичу и лицо, и стекла в парикмахерской, но он дядька-кремень. Журналист, можно сказать, с большой буквы.— Да, Анна Яковлевна, — резюмировал я. — Битье морды тут не поможет. Так что предлагаю выпить за стойкость «журналистского» характера.Мы выпили. Спустя минут пятнадцать-двадцать к нам присоединился Соболин. Был он, как всегда в последние сутки, мрачен.— Садись, Володя, выпей с коллективом, — предложил Повзло. — Брось ты голову себе забивать… плюнь на все — завтра уже домой летим.Володя решительно выпил граммов сто коньяку, проигнорировал предложенный Анной шоколад и заявил:— Я никуда не лечу.— Ну, ясен перец. Дело чести! — с готовностью отозвался Повзло.— Я остаюсь потому, что встретил женщину, о которой мечтал всю жизнь.Я не хочу возвращаться в это болото, в котором…— Соболин! — прервала его Аня. — Соболин, ты пьян или ты дурак?— Он трезв как дурак, — глубокомысленно сказал Повзло. — Но это дело поправимое. Я вообще-то давно заметил, что трезвый человек абсолютно некритичен и иррационален. А по большому счету — опасен для самого себя… В философском же смысле…— Стоп! — сказал я. — Стоп! Вы, ребята, посидите тут, а мы с Володей пойдем погуляем.Мы с Соболиным вышли. Воздух бодрил, запускал холодные пальцы под одежду. Мы остановились на крыльце. И я начал говорить слова, которые мне говорить вовсе не хотелось, но сказать их я был обязан.Я представил себе лицо Ани Соболиной…Я говорил про семью. Про долг. Про то, что мужик, конечно, имеет право сходить налево — для того и командировки, но…Володя слушал меня безучастно. А может, вообще не слушал. Но я все равно говорил, потому что это именно я взял его в эту поездку и ощущал теперь некий «долг и ответственность руководителя». А если по-честному: мне было жалко Аню Соболину.— Послушай, Андрей, — перебил меня Володя, — я у тебя диктофон забыл.— Что?— Диктофон, говорю, забыл.Я понял, что убеждать дурака бесполезно. Видимо, человек так устроен: сколько ему ни говори, что стенка твердая — он не успокоится, пока не расшибет лоб… А в случае с «тигрицей» все именно так и будет.— Диктофон? Пойдем, отдам я тебе твой диктофон, — буркнул я, и мы пошли к моему коттеджу.Дорожка за день оттаяла до камня, но сейчас вновь подмерзла, и мы шли по скользкой ледяной корочке с вмерзшими в нее хвоинками… Когда мы проходили мимо джипа Виктории, я вспомнил, что диктофон еще утром собрался отдать Володе и положил его в наружный левый карман пиджака. Я хлопнул рукой по карману… Он был пуст.
* * * Хотелось курить, но пришлось терпеть, чтобы не нарушать правил светомаскировки. Было холодно — в салоне танненбаумовской «мазды» мы просидели уже минут двадцать. Я уже начал сомневаться в правильности своих выкладок.— Идет, — сказала Аня. Слух у нее оказался лучше, чем у Танненбаума или у меня.Спустя секунд десять на дорожке появилась тень. В темноте разглядеть детали было невозможно, но это и не требовалось: мы знали, кто идет к джипу Виктории.— Как только распахнет дверцу — выходим, — сказал я.«Лэндкрузер» и «мазду» разделяло всего метра полтора. Человек с сумкой в руке вошел в узкое пространство между автомобилями. Пискнула сигнализация, распахнулась дверь. Танненбаум резко откатил широкую боковую дверь микроавтобуса. Я включил фонарь. Одновременно Аня щелкнула затвором «кэннона». Виктория вскрикнула, обернулась и выронила сумку. Из сумки на лед стоянки вывалился диктофон и запел голосом Соболина: Жаркий взгляд… Как опасен твой тигриный взгляд! В салоне танненбаумовской машины было тепло и уютно. Под колесами шуршало сухое чистое шоссе — мы ехали в Екатеринбург.— Может быть, расскажете, Андрей Викторович, как все-таки вы ее вычислили? — спросил Женя Танненбаум. — Никому и в голову не могло прийти, что дочь милицейского начальника — воровка.Соболин с ненавистью посмотрел в бритый затылок Танненбаума, затем отвернулся и стал глядеть в окно.— Клептомания, — сказала Лукошкина, — это болезнь. А болезнь не разбирает, кто дочь министра, а кто — дворника.— Согласен, — кивнул Женя. — Но как все-таки вы ее вычислили?А как, действительно, мы ее вычислили?…Я вспомнил, что еще утром положил диктофон в левый карман пиджака, собираясь вернуть его Володе. Сейчас диктофона в кармане не было. Машинально я похлопал себя по правому… Я отлично ПО знал, что положил диктофон в левый, но все же похлопал себя и по правому. Чуда, разумеется, не произошло — правый тоже был пуст. Парик — бинокль — сумочка — диктофон…Мы стояли возле джипа Виктории, и я, как дурак, хлопал себя по карманам. "В какой же момент, — думал я, — это произошло? Весь день я был в пиджаке и… Стоп!Стоп, я его снимал, когда мы читали дообеденные лекции. Я снял его, повесил на спинку стула. Видимо, именно тогда у диктофончика и выросли ноги".— Володя, — сказал я. — Ты извини, но… я, кажется, потерял твой диктофон.— Как потерял?— Как потерял? Как все теряют — по не внимательности.— Ну, шеф, ты даешь! — сказал Володя, резко повернулся и пошел прочь.А я остался возле джипа. На «торпеде» «лэндкрузера» тревожно вспыхивала красная точка сигнализации… И я вдруг все понял!
* * * Я быстро вернулся в шале. Повзло посмотрел на меня и спросил:— Ну, провел воспитательную беседу? Спас семью Соболиных?Не отвечая ему, я обратился к Ане:— Аня, ты где носишь ключи от машины? В сумочке или в карманах?— А при чем здесь ключи? — удивилась Анна.— Ответь: в сумочке или в карманах?— Ну, в сумочке… А что?— Нет, ничего. Это я так, — ответил я и вышел.Я пошел в шале к Виктории. Проходя мимо джипа, снова увидел яркую точку на «торпеде»… Доказательство или нет?…Нет, не доказательство. Лукошкина носит ключи в сумочке, а Виктория, допустим, в кармане… Нет, не доказательство. Фигня, а не доказательство… Я думал, что Соболин окажется у тигрицы, но его там не было. Может, и к лучшему.— Открыто, — сказала Виктория, когда я постучал в дверь. — Открыто, войдите.Я вошел, и она, кажется, нисколько не удивилась.— Если вы ищете Вовчика, — сказала она, — то его нет.— А я, собственно говоря, к вам, Виктория. Можете уделить мне минут пятьдесять?— Да, конечно. Проходите, Андрей… Кофейку или чего покрепче?— Кофейку, если не затруднит, — ответил я, усаживаясь в кресло.— Какие же тут могут быть затруднения? Напротив, мне весьма приятно попить кофе в обществе знаменитости.Виктория прошла в крохотный кухонный «отсек», примыкающий к гостиной.Она была в футболке и плотно обтягивающих кремовых джинсах… А обтягивать было что! Тигрица звякала посудой и что-то мурлыкала. Через пару минут на столике дымились две чашки с кофе. Насыпая мне песок в чашку, Виктория нагнулась, и я смог заглянуть в лабиринты декольте. Лабиринты впечатляли. И она отлично знала, куда я заглядываю.Песок она насыпала долго. А когда выпрямилась, посмотрела на меня с довольно откровенной улыбкой… Но это ты, тигрица, зря. Этот номер не катит.— Вы, наверное, о Володе хотели поговорить, Андрей?«Не столько о Володе, сколько о тебе, тигрица», — подумал я, но говорить стал о Володе. Я стал говорить о том, что Соболин — человек неплохой, но несколько импульсивный, увлекающийся. Что он женат, что немножко устал за последнее время… Виктория слушала с улыбкой, иногда кивала…«Зачем тебе этот парик? — подумал я. — У тебя прекрасные волосы…» Я говорил, она улыбалась и кивала. Я пытался вспомнить, что я знаю о клептомании. Главным образом меня интересовало: что клептоман делает с украденным? Выбрасывает или оставляет «на память»?… Выбрасывает или оставляет? Но так ничего и не вспомнил.— Еще кофе? — спросила Виктория.— Нет, спасибо…— А я, пожалуй, сделаю себе еще, — сказала она и снова прошла в кухонный «отсек», демонстрируя «вид сзади». Снова поколдовала с посудой, что-то напевая… Я прислушался, и мне очень понравилось.Виктория вернулась с чашечкой кофе, села:— На чем мы остановились?— На том, что Володя — человек увлекающийся. Он даже собрался посвятить вам стихи. Или, вернее, шлягер… Не слышали?— Нет, не слышала… Если вы, Андрей, пришли спасать семью вашего увлекающегося Вовчика, то я могу вас успокоить: он мне на хер не нужен. Он же нищий?— Весьма не богат, — подтвердил я.— Так что зря вы беспокоитесь… Я сама скажу ему вечером, чтобы летел к своей кастрюле. О'кей?— О'кей, — ответил я и поднялся. — Спасибо за кофе. Надеюсь, еще встретимся на ужине.— Конечно. Я рассчитываю, Андрей, что вы пригласите меня танцевать.— Разумеется… Буду счастлив.Виктория вышла вместе со мной в прихожую… Невзначай прижалась грудью.— Так что зря вы, Андрей, беспокоились. Ну, пошалили немножко, приятно провели время… А завтра разъедемся. И — никаких слез!— Да, — подтвердил я. — Завтра разъедемся… Кстати, как вы, Вика, поедете?— У меня джип, — сказала она.— Я знаю. «Лендкрузер», шикарный аппарат… Я имел в виду, что у вас украли сумочку. Видимо, и ключи тоже украли?Виктория осмотрела меня внимательно… «Жаркий взгляд… Как опасен твой тигриный взгляд!»— Нет, — сказала она, — ключи, слава Богу, не украли. Я их в кармане куртки ношу.— Вот и замечательно, — ответил я и вышел. Воздух на улице был бодрящим и свежим. Замечательно, но… не доказательство.
* * * — Вот теперь понял, — сказал Танненбаум. — Вы решили, что Виктория имитировала кражу сумочки с целью отвести подозрения от себя, но не учла одного момента: ключи должны были пропасть вместе с сумкой. Так?— В общем — да. Однако доказательством это быть не может. Аня носит ключи от своей машины в сумочке, а Виктория — в кармане. Реально? Вполне… Доказательством ее… э-э… болезни стал другой факт.— Какой же? — спросил Женя крайне заинтересовано.— Песня, которую она мурлыкала, когда делала кофе.— Песня? Что же такое она пела?— Она пела песню, которую не могла слышать. Текст существовав только на кассете диктофона, украденного у меня.
* * * Воздух на улице был бодрящим и свежим. Я прошел мимо джипа, подмигнул ему, и он подмигнул мне в ответ огоньком сигнализации… «Жаркий взгляд… Как опасен твой тигриный взгляд!»Я вернулся в коттедж Лукошкиной, отобрал у Коли Повзло коньяк и наказал больше не пить. Потом изложил ситуацию. Потом мы отправились на прощальный ужин.Первым делом я поймал Соболина, еще раз извинился за «потерянный» диктофон и поинтересовался между делом: не давал ли Володя послушать свой бессмертный шлягер марсианской тигрице? Володя ответил: нет, не давал. Текст сыроват, да и вообще… хочу сделать сюрприз. Ну-ну, сказал я, сюрприз — святое дело. Сам люблю делать сюрпризы. Сомнений у меня больше не было — тигрица! Осталось только поймать ее в ловушку. И я построил эту ловушку.После того как отзвучали дежурные тосты за гостей и за хозяев, и обстановка сделалась непринужденной, а зал заполнился голосами, я попросил слово. Слово мне дачи и начали наполнять рюмки и фужеры напитками.— Коллеги, — сказал я, — я отвлек ваше внимание не ради тоста, а для того, чтобы сделать небольшое объявление. Мы с вами не худо поработали и не худо повеселились… Все это здорово, но наш семинар был омрачен некоторыми известными вам происшествиями крайне неприятного свойства. (После этих слов слушать меня стали гораздо внимательнее.) Я знаю, что кое-кто из вас, коллеги, склонен был подозревать нас… Для нас это было крайне неприятно, но… Мы, дорогие друзья, провели свое собственное расследование и вычислили вора.По залу прокатился гул. Быстрый, неразделимо-слитный, как накат волны на галечный пляж. А потом несколько голосов почти одновременно выкрикнули:— Кто?— Имя! Назовите имя.— Не назову, — ответил я.— Почему? — выдохнул зал.— Потому, — ответил я, — что я хочу дать ему шанс… (Гул.) Да, я хочу дать ему шанс. Сейчас двадцать один ноль три. Ровно в полночь я назову имя… Если до этого времени похищенные вещи не будут возвращены, я назову имя. Ровно в полночь.Некоторое время за столом царила тишина. Затем зазвучали голоса:— Назовите сейчас!— Серегин, вы даете преступнику шанс избавиться от украденного."Правильно, — подумал я, — даю… или, во всяком случае, предлагаю это сделать.А уж как он поступит — одному Богу известно". Голоса звучали, я молчал. Я молчал до тех пор, пока не прозвучал главный вопрос — тот вопрос, которого я ждал.— Ну, допустим, Андрей, вы назовете имя… А чем вы подтвердите свои обвинения? — спросил какой-то бородач. Молодец! Умница! Я ждал, чтобы кто-то задал этот вопрос.— Хороший вопрос, коллеги, — ответил я. — Очень правильный вопрос. Итак, чем я подтвержу свои обвинения?… Украденными вещами, коллеги. Но при одном условии.— При каком? — спросил один голос.— Что за условие? — спросил другой.— Почему вы навязываете нам какие-то условия? — выкрикнул третий.— Я не навязываю, я предлагаю. А условие простое: мы должны разделить ответственность, — сказал я и обвел взглядом зал.На меня смотрели глаза: заинтересованные, насмешливые, удивленные, негодующие…Виктория смотрела с ироничной улыбкой, и я вдруг подумал: «А если сорвется? Если я не прав и — сорвется?»— Какую ответственность? — спросил бородач. — Объясните, Андрей.— Охотно. Я знаю, коллеги, где лежат похищенные вещи. Точно знаю, наверняка. Но — коли воришка не захочет сам их вернуть — нам придется провести обыск.Абсолютно незаконный обыск. Я, со своей стороны, гарантирую, что вещи окажутся именно там, где я скажу. Но нам, однако, придется проголосовать.Проголосовали единогласно. Вот так.
* * * Наш прощальный ужин продолжался.Ко мне парами, группами или поодиночке подходили коллеги и задавали вопросы: а кто же все-таки вор, Андрей?… Расскажите, как вы его вычислили?Но чаще всего говорили: зачем вы загодя предупредили злодея? Он сумеет спрятать награбленное!Я отвечал, что имя назову в полночь. Что обязательно расскажу, как мы его вычислили. Но — опять же — в полночь. Что же касается «предупреждения», то я надеюсь, что воришке хватит здравого смысла вернуть вещи, и тогда инцидент будет исчерпан…Кто — то со мной соглашался, кто-то нет.
1 2 3 4 5 6