– Я не хочу с тобой разговаривать, – отрезала Бет.
– Ах, перестань, – возразила Ферн, – что же случилось?
– Я встретила парня.
– И кто он? – спросила Ферн.
– О, он очень привлекательный. Он живет в огромном поместье с настоящим озером, дом огромный, в нем полно антиквариата и картин. У него восемь машин.
– Боже мой, – сказала Ферн, глядя на нее с восхищением.
– Но его отец зол на него, потому что он хочет заняться кинобизнесом, а отец этого не хочет и не желает давать ему денег до тех пор, пока он не согласится поступить в Школу бизнеса Уортона, а затем заняться семейным бизнесом.
– Школа бизнеса Уортона, – произнесла Ферна. – Никогда не слышала о такой.
– Это в Пенсильвании, – пояснила Бет. – Он из одной из старейших семей Калифорнии. Он очень богат и влиятелен.
– Так это от него ты забеременела? – Ферн предложила ей сигарету.
Бет взяла одну и наклонилась к Ферн прикурить.
– Нет, от того парня, о котором я тебе рассказывала, – ответила она, – от того, который остался дома.
Ферн смотрела на нее все с тем же восхищением.
– Господи, – сказала она, – а мне казалось, что и масло не растает у тебя во рту.
– А как ты? – спросила Бет. – Как «Студио-клаб»? Ты там работаешь?
– О мужчины!.. – Ферн вздохнула, на ее губах появилась горькая улыбка. – Не успела я дойти до входной двери, как уже какая-то мерзкая личность нашептывала мне какие-то ласковые фразы.
– Так ты сидишь за стойкой, как мне говорила?
– Да, – ответила она, – иногда.
– То есть?
– Вокруг полно мерзавцев.
– И это все? – спросила Бет; думая о городе, о том, что пишут в журналах и газетах, о том, что показывают в кино и о том, что есть на самом деле. В действительности все вокруг похоже на песок. Он все время движется. Просто не за что ухватиться.
– Ну и потом, – пробормотала Ферн, – я занимаюсь еще кое-чем. Помимо всего этого, знаешь ли.
– Чем?
– Я журналистка, – ответила Ферн.
– Кто? – переспросила Бет, глядя на нее широко открытыми глазами.
– Ну, в каком-то смысле, – сказала Ферн, наклоняясь к ней и понизив голос. – Я занимаюсь тем, что продаю информацию журналу. Он называется «Секреты» и печатает информацию обо всех кинозвездах. Грязь, ты знаешь. Я сообщаю им информацию, а они мне платят.
– Боже, – произнесла Бет, пораженная изобретательностью Ферн.
– Да, – сказала Ферн, – так что все в порядке. Информация о том, как какая-нибудь кинозвезда мужского пола любит носить женские трусики. Или о том, как через шесть недель супружества недавно поженившийся счастливой паре уже приходится за это платить. Или о том, как известная всей Америке кинозвезда пьет. Ну, ты знаешь…
– Ты все это выдумываешь? – спросила Бет.
– Конечно, нет, – возмущенно возразила Ферн. – Это все правда. Я-то точно знаю, что все это правда.
– Я бы побоялась, – прошептала Бет. – Я хочу сказать, они не разозлятся?
– А кого волнует то, что они будут злиться? – хмыкнула Ферн. – А если они не хотят, чтобы это стало известно, то не нужно этим заниматься. Что они смогут возразить? Что это неправда? Но я сохраняю записи. Имена, даты, места. – В ее глазах загорелся злорадный огонек, который Бет помнила еще при встрече в автобусе. – Иногда, – добавила она, – я могу извлечь из этого больше, чем если этот материал будет напечатан, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Шантаж, – выдохнула Бет.
– Называй это как хочешь, – согласилась Ферн, выпуская кольцо дыма, потом еще одно.
– Ну а сюда как ты попала? – спросила Бет.
– Черт, даже не знаю, – ответила Ферн.
– А ты знаешь, чей он? – спросила Бет.
– Господи, даже понятия не имею, – сказала Ферн. – Я троим сказала, что это их ребенок, и от всех троих получила деньги.
– Они были в ярости? – спросила Бет.
– Кого волнует, были они в ярости или нет, и вообще, что они там чувствовали, – ответила Ферн, давя сигарету в пепельнице. – Я хочу сказать, никто не собирается приставлять им нож к горлу, в конце концов.
Все-таки она жутко вульгарна, подумала Бет, удивляясь, как могла раньше думать, что они с Ферн могли бы стать подругами. Боже, как она говорит. Она никогда не слышала, чтобы даже парни разговаривали так, как Ферн. Даже тогда, когда хотели казаться грубыми.
– А это недурное место, – произнесла Ферн, оглядывая других девушек, которые сидели в кожаных креслах, шторы на окнах, медсестру за стойкой с цветком.
Хотя бы она замолчала, с отвращением подумала Бет. Такая дрянь!.. Господи, почему именно Ферн суждено было этим утром оказаться рядом с ней. Бет уже почти хотела, чтобы назвали ее имя. Но в то же время в действительности она не желала этого.
– Видишь девушку в темных очках и шарфе? – прошептала Ферн. – Это Кара Конуэй.
– О нет, – возразила Бет. – Кара Конуэй – кинозвезда. Что ей здесь делать?
– То же самое, что и нам, – прошептала в ответ Ферн. – Аборт.
– Прекрати, – попросила Бет. – Она не пришла бы сюда. Это просто нелепо.
– Почему? – опять прошептала Ферн. – Это не то же самое, что сделать прическу. Ты не можешь вызвать кого-нибудь на дом.
Помимо своей воли Бет внимательно посмотрела на девушку. Она решила, что та действительно очень похожа на Кару Конуэй.
– Я сейчас вернусь, – сказала, вскакивая, Ферн. – Посмотри за моим местом, хорошо?
Бет наблюдала, как Ферн прохаживалась по комнате и вдруг упала на колени рядом с креслом девушки. Наблюдала изумление на лице девушки. Она наклонилась, чтобы расслышать, что ей говорила Ферн. Через минуту та вернулась, и ее лицо светилось триумфом.
– Все в порядке, это она, – сообщила она, падая в кресло. – Это принесет мне по меньшей мере две сотни долларов.
– О, Ферн, – произнесла Бет. – Ты не сделаешь этого.
– Нет, сделаю, – сказала она.
– Но у нее будут неприятности, – заметила Бет.
– Почему меня это должно беспокоить? – возразила Ферн. – Это жестокий город. Здесь нужно уметь выжить.
Девушки шли непрекращающимся потоком. Входили. Исчезали за дверью. Выходили. Растворялись на бульваре Санта-Моника, в своих собственных жизнях.
– Бет Кэрол, – произнесла медсестра, обводя глазами приемную.
Бет встала, по ее телу прошла дрожь ужаса.
– Скажи мне номер своего телефона, – попросила Ферн, роясь в сумочке в поисках записной книжки. – Может быть, я позвоню тебе как-нибудь.
Бет посмотрела на книжечку Ферн, все исписанную красными чернилами, многие имена были вычеркнуты, другие написаны крупными буквами.
– Крествью 88731,– произнесла Бет.
– Крествью, – повторила Ферн, вновь глядя на нее с восхищением. – Это же Беверли Хиллз.
– Да, – кивнула Бет. – Послушай, если будешь звонить, то после одного звонка повесь трубку и набери номер опять. Хорошо? Потому что он не разрешает мне отвечать по телефону, когда звонят ему.
– Хорошо, – согласилась Ферн.
– Но это ничего не значит, – добавила Бет.
– Эй, подожди, – окликнула ее Ферн.
– Что? – обернулась Бет.
– Как тебя зовут?
– Бет Кэрол. Бет Кэрол Барнз.
– Хорошо, – сказала Ферн.
Она перелистывала свою записную книжку, а Бет шла к улыбающейся медсестре.
– Сегодня чудесное утро, правда, дорогая? – сказала медсестра, похлопывая Бет по плечу, обнимая ее за талию и подталкивая к двери.
Внутри все было как в обычном кабинете врача. Одна из маленьких комнат была похожа на смотровую, посредине стояло обтянутое кожей гинекологическое кресло, покрытое чистым листом бумаги.
Прощай, моя крошка, подумала Бет. Она оглядела комнату, с ужасом посмотрела на кресло, от страха у нее пересохло во рту.
– Думаю, доктор объяснил вам все, когда вы встречались с ним, дорогая, – произнесла медсестра добрейшим голосом. – Теперь вы можете раздеться и надеть вот этот халат. – Она выжидательно посмотрела на Бет. – Вы принесли пояс и салфетку? – поинтересовалась она.
– Они у меня в сумке, – пробормотала Бет задушенным голосом.
– Пояс тоже наденьте, дорогая, – сказала медсестра, снова похлопав ее по плечу, – салфетку подложите под спину.
– Хорошо, – ответила она.
– Потом ложитесь на стол, а я приду через минуту или две, чтобы сделать вам укол.
– Хорошо, – повторила она.
– Не волнуйтесь, дорогая, – сказала сестра. – Это самая простейшая операция в мире. Часика через два вы забудете о том, что произошло.
– Хорошо, – опять сказала Бет.
Сестра открыла дверь, еще раз улыбнулась ей и исчезла. Вот он, этот момент истины, подумала она, парализованная страхом. Скоро все будет закончено. Она останется такой же, как была, будет лишь чуть мудрее. Не нужно будет придумывать никаких глупых историй о том, что она вдова. Ничего. Не будет хорошенького ребенка, который любил бы ее, доверял ей и знал бы, что она способна сделать все на свете, чтоб позаботиться о нем.
– Ты сможешь иметь ребенка в любое время, – сказал ей Пол. – Это еще не конец света.
Она так и стояла, щелкая замком сумочки, когда через несколько минут вошла медсестра.
– Что-нибудь не в порядке? – спросила она ласково.
– Я передумала, – прошептала Бет, она отрывисто дышала, ее ногти впились в сумочку.
– Вы хорошо подумали, дорогая? – спросила сестра. – Я знаю, что это важное решение.
– Да, – ответила Бет.
– Ну, если вы понимаете, что делаете… – медленно произнесла сестра.
– Да.
– Хорошо, – сказала сестра, – Желаю вам всего хорошего, дорогая.
– Спасибо, – сказала Бет, расправляя плечи.
– Вы должны понимать, что мы не можем вернуть вам деньги, – добавила сестра.
– Это неважно, – пробормотала она.
Все глаза в приемной были прикованы к ней, когда она открывала дверь. Она посмотрела на то место, где сидела Ферн, и увидела, что ее не было.
ГЛАВА 18
– Спи, малыш, когда ветер качает верхушки деревьев, Твоя колыбель тоже будет качаться…
Бет знала, что у нее никогда не было особо хорошего голоса. Она мягко напевала сама себе, стараясь, чтобы в ее голосе звучала любовь, и поглаживала свой живот под ночной сорочкой. Она представляла, что ребенок получает всю ту любовь, которую она посылает ему. Она почти чувствовала, как он просыпается там, внутри. Зевает, поворачивается. Но, может быть, еще слишком рано. Она поглаживала свои груди, которые набухали под ее пальцами. Готовила их к его ротику. Должна ли она кормить грудью, подумала она, нахмурившись, лежа на узкой кровати Дианы. Сейчас никто этого не делает. Она слышала это от девушек из салона красоты. Это портит груди, говорили они. Они обвисают, как у старой коровы на пастбище.
Она решила, что будет кормить. Неважно, как будут выглядеть ее груди. Она представляла себя в кресле-качалке у окна в залитой солнечным светом комнате. Он есть, а она с обожанием смотрит на его белокурую головку. Одна из его маленьких ручек ухватилась за ее палец. Она, покачиваясь, тихо напевает ему. На ней надето что-то светло-голубое, на плечи накинута шаль из белого кружева. Вокруг люди. Которые делают ей подарки.
Теперь она пела громче, почти во весь голос. В конце концов, ее все равно никто не слышал. Никто не беспокоил. Они были одни, Бет Кэрол и ее ребенок. Это все еще был ее секрет.
Ее глаза наполнились горячими слезами, когда она подумала о Поле, о том, как он опять исчез. Ну, ей следовало знать это, уныло повторяла она себе. Он был напуган, когда ее заточили в Маунт-Синай. Она знала, что это правда. Но он был там все время, и когда она вернулась домой – тоже. Он не мог сделать для нее многого. Бет помнила, как она великолепно себя чувствовала, когда ей удалось затронуть какие-то чувства в нем. Потом, когда она ему сказала, что у нее будет от него ребенок, он был сначала шокирован, потом озабочен. Действительно, озабочен тем, что же им делать. На его лице читалось желание, глубоко запрятанное острое желание увидеть своего сына, отражение самого себя. Она пристально смотрела на него, чувствуя легкую вину оттого, что все может быть совсем не так, когда родится ребенок. Их интимные отношения начались, когда она была в городе месяц или около того, так что с этой стороны все было в порядке. Ребенок родится лишь чуть раньше положенного срока. Это происходит очень часто.
Но что он подумает, когда увидит ребенка? Он будет светловолосым и голубоглазым. Он не может родиться другим, тогда, возможно, Пол обо всем догадается, и это будет ужасно. Но об этом придется беспокоиться, когда придет время.
– Ты сможешь иметь ребенка в любое время. Это не конец света.
Он сказал ей именно это. Даже теперь она помнила внезапную боль, разочарование, слезы. Она плакала и плакала.
Он ждал ее на улице, когда она вышла из кабинета врача, где делали аборты. Машина стояла перед входом. Он смотрел прямо перед собой и яростно курил. Когда она подошла к машине, он повернулся, увидел ее и сильно побледнел.
– Все в порядке? – спросил он.
– Все чудесно, – ответила она.
– Было больно? – спросил он, заводя машину.
– Нет.
– Я отвезу тебя домой, – сказал он, – и уложу в кровать.
Она молча сидела рядом с ним и думала, что она будет делать, когда он узнает, что она не покончила со всем этим. Он действительно нервничал по этому поводу. В пепельнице было по меньшей мере двадцать сигарет. Даже, наверное, больше.
Он помог ей подняться по ступеням, останавливаясь через каждые два шага, чтобы быть уверенным, что с ней все в порядке. Когда она легла в постель, он сидел рядом с ней, включив телевизор. Он лишь однажды оставил ее, ненадолго спустившись вниз, чтобы разогреть ей супу. Каждый раз, когда она поднимала на него глаза, она видела, что он тоже на нее смотрит. Чтобы убедиться, что она нормально себя чувствует и не собирается умереть у него на руках.
Может быть, поэтому он был так внимателен, зло подумала она. Если бы она умерла у него, то у него были бы неприятности. Это была угроза его карьере, и неважно, что он говорил. Или, может быть, это было из-за того, что она сказала ему в больнице в ту первую ночь. Что она донесет на него.
В семь часов вечера она увидела, что он ерзает на стуле и посматривает на часы.
– Куда ты собираешься? – спросила она, когда он встал и распрямился. Она услышала тревогу в своем голосе. Разочарование.
– Мне нужно кое с кем встретиться, – ответил он, – я уйду всего на часок.
Ей следовало это знать. Он был таким же, как всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70