Он проглотил ком в горле и быстро кивнул.
Пресвитер задумчиво втянул щеки, а когда отпустил их, дряблая кожа снова обвисла.
– Пойду я уже, – проворчал старик. – Нечего мне здесь с тобой время терять, еще столько работы – писать и переписывать. – Медленно, пошатываясь, он поднялся, мысленно устремив взор на кипы и стопки предстоящей работы. – Сила в руках благородных. Торговля, науки, переписи населения, отчеты, все – от счетов и законов до налогов, от бухгалтерии до рассказов и рецептов… ха!.. даже поэзия найдется, – сгорбившись, бормотал старый священник. – Это никогда не кончится. Кодекс все толще и толще, шкафы в церковной библиотеке ломятся от книг. Меня просто похоронили под кипами бумаг. Это все просто девать некуда. Сколько надо времени, чтобы выстроить новые шкафы, а? Каменщик просидел там уже несколько месяцев. – Пресвитер оглянулся. – Ты каменщика нашего не видел?
– Нет, ваше преосвященство.
– Я так и думал. Может, он вообще уже умер! Сбежал, да и бросился в пропасть! – Старик вздохнул. – Знаешь, есть еще дураки, которые это делают. Как почувствуют, что работа им не по плечу, так сразу и исчезают, проскальзывают туда, вниз, между цепей, как какие-нибудь язычники. Будто Ульсис согласится принять неосвященные тела! – Он потер глаза. – Не знаю, Дилл. Правда не знаю, чем это все кончится.
Диллу казалось, что пресвитер Сайпс с каждым годом стареет лет на десять. Испачканные чернилами пальцы были худы и скрючены, будто никак не могли выпустить перо. Но старик держался. Год за годом собирая, сохраняя, разбирая и подшивая городские записи, он заставлял шкафы церковный библиотеки книгами и подшивками, которые все равно никто не читал.
И так, пока это его совсем не убьет.
Сгорбившись, священник поплелся к двери.
– Бог поможет. Если увижу этого негодяя внизу, где он, наверное, уже строит козни с мертвецами, клянусь, сверну ему шею. Никому не позволю перекапывать кости в моем храме и под ним тоже. Никому. Не потерплю этой ереси!
Дилл бросился к двери, чтобы открыть ее.
– Кто-то должен за ними присматривать. – Старик ударил тростью в пол. – Нужно все время следить, чтобы они не задумали какой-нибудь пакости. Проклятый ветер – клянусь, это их грязные делишки. Только прислушайся: мертвые стонут громче живых. Забеспокоились, всегда беспокоятся перед церемонией. – Пресвитер Сайпс повернулся на мгновение, стоя на лестничной клетке, выражение его лица немного смягчилось. – Не боишься, Дилл?
– Нет, ваше преосвященство.
– Хороший мальчик. – Старый священник сжал плечо Дилла. – Насчет завтрашнего дня… – Он замялся. – Твой наставник заберет тебя с утра, чтобы успеть к траурному колоколу. Твое обучение начнется после церемонии.
Дилл ожидал этого. Джон Рид Барсонг был наставником еще его отца и его старшего брата Суиндера, дяди Дилла. Всеми уважаемый солдат и ученый обучал архонов храма вот уже более полувека. Диллу было восемь или девять лет, когда он впервые увидел старого наставника. Барсонг уже тогда выглядел лет на сто, тем не менее мог держать тяжеленный меч куда увереннее, чем лучшие бойцы вдвое моложе него.
– Это будет не лишним. Ты ведь должен уметь управляться с мечом, так? Потом, есть много других вещей, которые тебе нужно знать: яды, этикет, дипломатия, наконец. – Пресвитер закончил речь и ждал от мальчика подтверждения.
– Да, ваше преосвященство.
– Наставник объяснит все это гораздо лучше меня. Жди здесь утром. Ты справишься, обязательно справишься. В целом это такая премилая личность, хотя немножко и напоминает привидение. Но ты ведь не боишься привидений?
Дилл спрятал удивленный взгляд. У старика точно в голове помутилось, и он, наверное, давно забыл, о ком говорит. Никакая, даже самая бурная фантазия не могла превратить Джона Рида Барсонга в премилую личность.
– Нет, ваше преосвященство.
Внезапно старый священник ожил:
– Рад был поболтать, Дилл. – Он быстро повернулся. – Удачи тебе завтра.
Каменные ступени спиралью спускались в непроглядную темноту. Пробравшийся в щели старых покосившихся окон ветер свистел в башне.
– Вас проводить? – слабым голосом спросил Дилл. Он разрывался между чувством долга и страхом перед темной лестницей, уходящей во мрак. Мальчик осторожно подошел к верхней ступени. Старик Сайпс может споткнуться в темноте и серьезно пораниться. Скорее всего ветром задуло все факелы внизу.
Пресвитер внимательно посмотрел на мальчика, потом нащупал рукой шершавую каменную стену и осторожно спустился на одну ступень.
– Не надо, не надо. Иди поближе к огню, приятель. Тут всего-то девятьсот десять ступенек.
Дилл колебался. Вдруг из связки, которую он все еще крепко держал в руках, вывалился ботинок. Когда мальчик нагнулся за ним, то выронил все остальное – так сильно дрожали руки.
– Девятьсот девять. – Пресвитер напряженно улыбнулся и показал рукой, чтобы Дилл шел в комнату. – Девятьсот восемь!
Ангел собрал в охапку поднятую с пола одежду и скрылся в своей келье. Еще раз проверил задвижки на окне и в какой-то момент подумал, не зажечь ли еще свечей. Ночь только начиналась, и в каморке гулял страшный сквозняк. Если мертвые под городом действительно забеспокоились, большинство свечей до утра задует ветром.
2. Господин Неттл
Он нес ее на руках с уверенностью человека, привыкшего ходить в темноте. Деревянные доски скрипели под ногами, стонали канаты. С каждым шагом подвесная дорога раскачивалась все сильнее и уже практически билась о стены сгрудившихся по обеим сторонам улочки лачуг. Это место называли Дубовой аллеей, хотя во всем этом забытом богом месте и дубовой щепки не было, только фанера да проржавевшие гвозди. Господин Неттл опустил плечо так, чтобы саван, в который была завернута его дочь, не зацепился за торчавшую железяку. Под его весом доски аллеи просели и потянули за собой короткие подвесные мостики, ведущие от главной улицы прямо к порогам домов. Обшарпанные лачуги неподвижно висели в колыбелях из пеньки и металла.
Где-то впереди в закопченной камере фонаря мерцала тлеющая головешка. Гигантские тени угрожающе скользили мимо. Господин Неттл запрокинул голову и сделал еще глоток, потом вытер рот рукой и снова тронулся в путь.
Лоб под капюшоном чесался. Да и все тело жутко чесалось от грубой материи. В толстой мешковине было невероятно жарко, хотя ночь стояла холодная.
Слухи распространялись в Лиге Веревки быстрее чумы, а невнятная ложь отца об убийстве Абигайль лишь подливала масла в огонь. Он не мог скрыть ран и бескровной бледности, потому и прогнал закутанных в траур старух, что обычно приходят на помощь в таких случаях. Вместо этого сам омыл и завернул в саван тело девочки. Теперь не будет ни проводов, ни поминок. Любопытство горожан вскоре переросло в страх и злобу. Стремясь избежать излишнего внимания соседей, отец решил вынести тело в полночь, когда улицы так же пусты, как и раскинувшаяся под городом пропасть.
Дубовая аллея просела ниже уровня перекрестной цепи Таммела, названной в честь глюмана, погибшего в бою при Кислой реке, и снова резко взмыла вверх. Сберегая бутылку в одной руке, господин Неттл ухватился за веревку, чтобы удержаться на скользких досках, и подтянулся вперед. Поднявшись на вершину, он понял, что все его усилия скрыться от посторонних глаз были напрасны.
В каких-то восьми футах от аллеи, прикрепленная к гигантскому звену цепи, свисала таверна «Старина Батербланд». Помятая, с круглым днищем в заклепках конструкция все еще не утратила шарма чугунного котла для варки дегтя, коим и служила в прошлом. Дыра в крыше извергала клубы дыма и потоки ругани. Четыре человека собрались на улице. Здоровенный детина, с виду весьма похожий на разбойника, стоял на главной улице и раскачивал веревки. По шатающемуся подвесному мосту от таверны к нему приближался костлявый малый. Еще двоих скрывали нависшие над входом в котел цепи. Они сидели на корточках и по очереди курили старый жестяной кальян. Когда господин Неттл приблизился к таверне, негодяи как один обернулись. Пьяные улыбки сошли с лиц, громила отпустил веревку. Один из курильщиков выдохнул клуб дыма.
– Интересно, куда это он собрался с таким мешком?
– Да это ж тот самый бродяга из трущоб, – оскалился тот, что на мостике, – с зарезанной девчонкой.
Громила угрожающе опустил голову и с наглым видом сделал шаг в сторону господина Неттла, будто дорога принадлежала ему.
– Оставь его церковным охранникам. Ты что, не видишь, он или пьян, или сошел с ума от горя! – крикнул один из курильщиков.
– Он не имеет права тащить ее в храм, – возразил громила.
Господин Неттл крепче сжал Абигайль и оттолкнул здоровяка. Разбойник поскользнулся, однако успел удержаться за веревку.
– Думаешь, тебе дадут ее пронести? Думаешь, они ничего не узнают? – прокричал он вслед.
– Может, кто-нибудь им уже все рассказал. Закопай ее лучше в Мертвых песках, сэкономь время, – сказал тощий, раскачиваясь на мостике.
Господин Неттл с силой оттолкнулся от доски, и мостик зашатался. Советчик едва успел перекинуть руку через канат и удержаться. Пеньковая веревка угрожающе натянулась и заскрипела, однако выдержала. Курильщики рассмеялись.
Господин Неттл плюнул вниз с подвесной дороги. Черт побери, он и правда был пьян.
Когда таверна скрылась из виду, он поудобнее взял тело Абигайль. Сердце сжалось от боли. Неттл долго смотрел на доски под ногами, но ничего не видел.
Что бы подумала Абигайль, если бы увидела его таким? Сколько раз она уходила в себя или впадала в дурное настроение, раздражалась и кричала, лишь бы заставить его нарушить молчание и обратить внимание на ее проблемы? Он никогда не злился, никогда не поднял бы на нее руку, как делают некоторые. Просто спокойно смотрел на дочь через стакан виски… Неттл вспомнил про холодную бутылку в руке и сделал еще глоток.
Аллея вела к Рабочему лабиринту, где развалины деревянных лачуг и мостов, словно волны, врезались в стены больших каменных домов. Брусчатка покрылась ледяной коркой. Улица Угольщиков походила в темноте на изломанную темную трещину и вела к району Церковных труб. Над землей навис густой туман, который при движении клубами завивался в полах плаща и обвивал колени.
До рассвета не более четырех часов. Нужно спешить. Еще один глоток из бутылки, и горло обожгло огнем. Но разве можно теперь увечить собственного ребенка? Тот, кто смог занести нож над телом близкого ему человека, был хуже последнего негодяя, вора и убийцы. На поясе Неттла под плащом висел длинный разделочный нож, каким пользуются мясники.
По мере того как улица Угольщиков приближалась к Рабочему лабиринту, проход сужался. Сырой туман белыми полосами стелился над землей. Господин Неттл прошел мимо постоялого двора, который безмолвно стоял с затворенными наглухо ставнями, и по длинной улице обогнул рыбный рынок. Дым валил через запертые решетки. Мужчине пришлось сощуриться, чтобы миновать дымовую завесу. Оставалось только надеяться, что саван, в котором он нес дочь, не впитает рыбный запах. За рынком дома стали выше. Они выстроились в два ряда, низко склонившись над дорогой. В некоторых местах верхние этажи зданий буквально подпирали бараки на противоположной стороне улицы. Так они и стояли, упершись лбами, точно изможденные спором скандалисты. Лишь одинокие шаги раздавались в непроглядной ночной темноте. Повсюду в основаниях каменных стен чернели, словно кроличьи норы, туннели. Оттуда веяло холодом, сырым сеном, стойлом, кальяном и травкой. Недалеко от колодца Грешников Неттлу показалось, что он почувствовал аромат ладана, – желудок свело от этого запаха.
Головешки в фонарях давно погасли, и было темно хоть глаз выколи. Луна причудливо разбила ночной город на серебряные и черные геометрические фигуры. Двери были крепко заперты. Ржавые мосты соединяли районы Рабочего лабиринта, разделенные узкими каналами пустого пространства. Господин Неттл перешел из округа Церковных труб в район Веселых ворот. Металлические гвозди на каблуках зазвенели по железному мосту.
Бродяга зашел в самую глубь Рабочего лабиринта, туда, где Веселые ворота сливаются с Яблочным перекрестком, а дорога огибает полуразрушенную наблюдательную башню и тянется дальше вдоль Цепи дольмена. Внезапно прямо перед ним зашевелилась куча старого тряпья, и раздался звонкий голос:
– Монетку для пилигрима, господин, пенни или парочку. Ехидно луна-то заулыбалась. Через одну ночь она совсем потемнеет. Пожертвуйте пару пенни на ночлег, а то и до беды недалеко.
Лохмотья закрывали лицо мальчика, и только жестяная кружка торчала из-под полы.
– Проголодался совсем, – пожаловался бродяжка, – ни отца, ни матери.
Господин Неттл только плюнул в его сторону, не замедляя шага.
Полвека попрошайничества его самого многому научили. Не жди ничего, не проси ничего. Если тебе что-то нужно, иди и найди или плати. А если не можешь ни найти, ни заплатить, так оно тебе вовсе и не нужно. Одна монета уже ничего не изменит. Какая разница, что теперь за ночь? Полная луна или новолуние: парень все равно в беде. Все в беде.
– Оборванец! – прокричал вслед нищий. – Оставь себе свои грязные гроши, ты такой же попрошайка, как и я. – Он ударил кружкой о стену и запел: – Выходи из дому завтра посмотреть на луну… выходи завтра, посмотри на луну.
Какое-то мгновение господин Неттл колебался. Можно бы и задать бродяге взбучку, но на это уйдет слишком много времени. Он крепче сжал Абигайль, выпрямился и двинулся вперед. Ночные улицы вскоре поглотили песню безумца.
Рассвет был уже недалеко, но Дипгейт еще крепко спал – город будто задержал дыхание, чтобы через пару часов глубоко вдохнуть утренний воздух. Ночь выдалась морозная. Над головой между покосившимися карнизами и водосточными желобами тянулась длинная полоса неба, усеянная звездами, словно дырочками.
Неттл поднес бутылку ко рту – почти пуста! – и снова опустил. Что теперь делать? Надо подумать. Где-то в основании черепа начинала просыпаться головная боль, а мысли смешались в одну бурлящую массу, будто кипящая смола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58