И он никак не может зажечь лампу. Уже пришло время поднимать тосты, желать счастья, здоровья.
Здоровья… Вот свидетельство, которое ему выдал земский врач:
«Свидетельство.
Дано это свидетельство по личной просьбе состоящего под надзором полиции в г. Яранске Иосифу Федоровичу Дубровинскому в том, что он действительно страдает начальным периодом бугорчатки легких, выражающимся в уплотнении верхушки правого легкого (притупление перекуперного тона над– и подключичных впадин, значительное ослабление великулярного дыхательного шума и мелкие хрипы), – повторным лихорадочным состоянием и прогрессирующим истощением. Приступ такого обострения был наблюдаем мною в течение всего ноября месяца. Хотя предпринятое лечение и послужило к временному улучшению, но для предотвращения дальнейшего развития болезни я нахожу необходимым для Дубровинского переезд на жительство в какую-либо южную губернию, чтобы избежать резких климатических влияний.
Врач Яранской земской больницы 31 декабря 1901 г. А. Шулятников».
Новый год начался новым приступом. И уже 2 января Иосиф Федорович, не дожидаясь ответа из Петербурга, шлет новое прошение.
«Его Высокопревосходительству Господину Министру Внутренних дел состоящего под гласным надзором полиции в г. Яранске Вятской губ. Иосифа Федоровича Дубровинского
Прошение
В прилагаемом при настоящем моем ходатайстве медицинском свидетельстве изложены те медицинские основания, вследствие которых пользующий меня врач признает необходимым для меня переезд на юг. Без этого условия, по заявлению врача, успешное лечение болезни легких, которой я страдаю, невозможно. До окончания срока главного надзора мне остается полтора года. Таким образом, если бы перемена местожительства не оказалась возможной, мне пришлось бы прожить при очень неблагоприятных климатических условиях значительный промежуток времени, включающий при том два особенно опасных весенних периода.
Ввиду изложенного, честь имею просить Ваше Высокопревосходительство о переводе на оставшееся от отбытия надзора время в одну из южных губерний.
Медицинское свидетельство прилагаю.
2 января 1902 г. Иосиф Дубровинский».
И снова потянулись дни ожидания и тоски. Он скучал по жене, скучал по маленькой дочке. Ей еще не напишешь писем.
И с еще большим усердием читал, читал, читал.
Не получив высшего образования, Иосиф Федорович самоучкой стал одним из наиболее образованных марксистов.
За всю свою недолгую жизнь Дубровинский написал лишь несколько статей, рефератов и листовок. Но приобретенные знания он не прятал втуне, щедро делился ими в беседах, они помогли ему стать крупнейшим партийным организатором.
То, чего он так долго добивался, на что надеялся и не верил в сбыточность этих надежд, все же свершилось.
Весной 1902 года Дубровинскому было разрешено отбывать оставшийся срок ссылки в городе Астрахани.
Наконец-то и Казань. Навигация на Волге, слава богу, уже открылась, и теперь прямо без пересадок пароход доставит в Астрахань. На воде еще сыро, особенно вечерами. И удушливый кашель всю ночь будет отгонять сон. Придется потратиться на отдельную каюту. Отдельные только в первом классе. Интересно, имеют ли право ссыльные разъезжать первым классом?
Сопровождающий унтер не протестовал.
Когда-то в Москве Дмитрий Ульянов рассказывал, что Владимир Ильич к месту ссылки добирался по проходному свидетельству третьим классом поезда. И в дороге еще умудрялся работать. Но у Дубровинского уже не осталось сил.
Иосиф Федорович не слышал последних гудков парохода, визгливого гомона провожающих, грохота палубы. Измученный нелегкой дорогой из Яранска, он уснул, даже не раздеваясь.
И проснулся от холода. В открытое окно задувал легкий ветерок. Он приносил с собой влагу большой реки, прохладу ранних сумерек. Несколько часов крепкого сна освежили Дубровинского, и он выбрался на палубу.
Страж сидел у окна каюты. Ужели он думает, что если его подопечный замыслил побег, то воспользуется окном, а не дверью? Пусть себе охраняет.
Можно без конца слушать рассказы о шири и мощи великой русской реки, великолепии ее берегов. Но только с палубы парохода видна эта красотища.
Дубровинский уселся в плетеное кресло, да так и не вставал с него до той поры, пока вечерний туман не скрыл берегов и на реке тускло засветились редкие бакены.
Долго плывет пароход от Казани до Астрахани. Подолгу стоит у городских пристаней. Иосиф Федорович отдохнул за дорогу и даже загорел. После Царицына солнце стало палить невыносимо. Еще середина мая, а с берегов уже тянет сухим жаром, пылью, резкими запахами пожухлых трав. Ужели и в этом году сгорят хлеба, ужели вновь голод миллионов? Эти мысли отвлекли от красот Волги. Да он ими уже пресытился и вдосталь налюбовался.
Теперь Дубровинский на береговых откосах стал замечать драные серые заплаты деревень, хуторков. Что и говорить, волжские деревни выглядят добротно по сравнению с орловской или курской приземистой избушечьей гнилью.
Но все одно лапотная, нищая Русь. И до боли сжимается сердце, когда видишь мощь, простор, удаль русской реки и забитость, тесную скученность, приниженность русских деревень по ее берегам.
Пароход деловито перебирает плицами, обгоняет течение. Вниз, вниз. А навстречу все чаще и чаще попадаются скорбные вереницы людей, натуженно, из последних сил тянущих бечеву. Вот тебе и век пара! Не лошадиными даже, человеческими силами измеряется мощь волжского судоходства.
Астрахань в это солнечное утро слепила глаза белым саваном тонкой пыли. Белесая пелена на немощеных улицах, на крышах, пыль посыпала листья деревьев, пыль хрустит на зубах. Утро, а уже нечем дышать. И тянет к воде.
Дубровинский с завистью поглядел на мальчишек, весело барахтавшихся в грязной жиже Варвациевского канала. Откуда-то с окраин несет отвратительными запахами нечистот, а в центре города, у кремля, пахнет ладаном и гниющими водорослями.
И климат и общее санитарное состояние города не слишком-то благоприятны для легочных больных.
Попутчики на пароходе жаловались, что и с питьевой водой здесь тоже плохо. Водопроводные фильтры не в силах очистить волжскую воду от плотных примесей и органических остатков, а в 12 городских колодцах вода еще хуже.
А вот Анна рвется в Астрахань. Во всяком случае, она не должна приезжать летом. Ведь к зиме многое может измениться.
Пятого июня 1902 года письмоводитель губернского правления отметил:
«Справка.
Из ведомости Астраханского губернатора, доставленной при отношении от 28 мая 1902 г. за № 839, усматривается, что Иосиф Федоров Дубровинский водворен на жительство под гласный надзор полиции в городе Астрахани.
5 июня 1902 г.»
Ссылка ссылке рознь. Яранск лежал в стороне от столбовых дорог революционного движения, и туда только «доходили вести».
Астрахань стояла на перекрестке. Недаром древние говорили: «горы разъединяют, моря объединяют». И хотя от Астрахани до моря еще добрых 90 верст, сюда залетают морские ветры, сюда заходят морские пароходы.
Дубровинский в своем прошении на имя министра внутренних дел не называл конкретных городов, он просто просил перевести его в одну из южных губерний.
Министерство само позаботилось о том, чтобы Иосиф Федорович очутился на пути транспорта ленинской «Искры», в важнейшем перевалочном пункте его.
Дубровинский, так остро, так болезненно переживавший свою оторванность от дела, которому бесповоротно решил посвятить жизнь, мог только благословлять департамент полиции.
Уже через несколько дней по приезде в Астрахань Иосиф Федорович понял: кончились его тюремные и ссылочные университеты. Его встретила Лидия Михайловна Книпович. И потому, что он имел к ней явку, Книпович без лишних слов доверилась Дубровинскому. Теорией он еще займется. Сейчас важнее практика.
Это была удивительная женщина. Еще в 1874 году Лидия Михайловна пошла в народ, в это «безумное лето», когда тысячи молодых людей, покинув города, под видом плотников, сапожников, фельдшеров и фельдшериц двинулись в деревни. Это был стихийный поход. И тогда все казалось просто. Русский крестьянин – истинный социалист, крестьянская община – зародыш социалистических форм общежития. И нужно только поднять бунты, а русский крестьянин, как о том вещал Михаил Бакунин, всегда готов к бунту, как пушкинский Онегин к дуэли.
И Лидия Михайловна пошла. Народники не понимали крестьян. Крестьяне не приняли народнические доктрины. Крестьянских бунтов не было, деревня молчала. А народники попали в тюрьмы.
Потом Книпович селилась в деревни, как селились ее друзья по партии «Земля и воля». Была она и народоволкой. И долго еще оставалась верной идеям и памяти Желябовых и Михайловых.
Встреча с Надеждой Константиновной Крупской, совместная работа в воскресной рабочей школе в конце концов оторвали Лидию Михайловну от дорогих образов, она стала социал-демократкой. Но Книпович сохранила и лучшие традиции революционного народничества, которыми так восхищался Владимир Ильич.
Книпович, как никто, понимала необходимость единой централизованной партийной организации, хорошо законспирированной и в то же время повсеместно связанной с рабочими в любом уголке обширной империи.
Она по достоинству оценила ленинской план – с помощью газеты, организатора и агитатора, построить такую партию. И, находясь в ссылке за активную деятельность в петербургском «Союзе борьбы», она стала агентом «Искры».
Море объединяет!..
Каспийское объединило волжские берега с Баку.
Лидия Михайловна исподволь готовила себе преемника, который мог бы возглавить Астраханскую социал-демократическую организацию. Сроки ее ссылки кончались. Она скоро уедет отсюда.
Если бы Лидия Михайловна прибыла в Астрахань как частное лицо, то, наверное, не покинула бы ее теперь, когда наладилась транспортировка «Искры» из Баку, когда регулярно заработало транспортное бюро в Самаре. Но ведь ее сюда доставили, и полиция глаз с нее не спускает. И конечно, не поверит, если она заявит, что хотела бы остаться на жительство в Астрахани.
Такой неразумный шаг мог бы навести полицию и жандармов на след. А ведь в Астрахани жили и активно действовали и другие социал-демократы, как ссыльные вроде Ольги Варенцовой, Гальперина, так и местные. Их нужно было поберечь.
Дубровинскому оставалось еще более года пробыть в ссылке. Книпович пристроила Иосифа Федоровича на канцелярскую работу. А сама присматривалась.
Замкнут, дисциплинирован, точен. На лету хватает мысль и умеет ее так развить, что диву даешься, – словно он только и думал об этом. Опыт подпольной работы тоже есть. Правда, опыт совсем иного порядка, нежели это требуется сейчас от руководителя социал-демократической организации.
Необходимо, чтобы Дубровинский вник во все детали и тонкости транспортировки «Искры» и других изданий бакинцев. И главное, проникся духом и целями этого детища Владимира Ильича. «Искра» сколачивала партию. Ведь I съезд РСДРП ее только провозгласил, но осталась все та же разобщенность кружков, карликовых комитетиков. Не было ни устава, ни четко сформулированных программных пунктов.
В ссылке, в Яранске, Дубровинский только урывками мог читать «Искру». Он был оторван и от практической работы в комитетах. А именно сейчас нужны были такие организаторы, как он. И Книпович поняла это очень скоро. Наверное, от нее Иосиф Федорович впервой и услышал имя Красина, «Никитича», «Лошади», с которым потом столько лет будет работать рука об руку.
Красин жил в Баку на Баиловском мысу. Жил под своим именем и на широкую ногу. Он был начальником строительства Баиловской электростанции и ее главным инженером. Он принят в лучших домах нефтяной столицы, у него великолепный выезд. Ему едва минуло тридцать, и он строен, красив, одет на зависть бакинским франтам. На строительстве электростанции вавилонское столпотворение. Кажется, что сюда съехались представители всех народностей Европы и Азии. Есть тут и англичане, и немцы, и голландцы. Не говоря о русских, армянах, грузинах, азербайджанцах, татарах.
Но для всех – от простого рабочего до инженера – слово Красина – закон. Он умеет быть респектабельным, но и умеет, засучив рукава, налаживать станки и приборы. Этот человек «талантлив во все стороны». И по-американски деловит.
Нефтяные тузы без устали нахваливают хозяйственного инженера. И только несколько доверенных товарищей, среди которых и бухгалтер строительства, и сторож, и слесарь, знают, что Красин агент ленинской «Искры». Что через Баку и из Баку идут транспорты газеты на Волгу. А там она растекается по Центральной России, попадает за Урал, проникает и в сибирские тундры.
Но Красин не просто агент, не просто лицо, ведающее перевалочным пунктом нелегального транспорта. Здесь, в Баку, под его руководством поставлена подпольная типография «Нина». Душа и создатель типографии, искрометный Ладо Кецховели дал ей это легендарное имя. И по-новому зазвучало старое предание о просветительнице Грузии Нине, дочери Завулона. Когда-то, давным-давно, в IV веке, она тайно проповедовала христианство, совершала «чудесные исцеления» и заставила уверовать в Христа целый народ.
Подпольная «Нина», дочь Кецховели и Красина, помогала народам уверовать в великую освободительную миссию марксизма.
Дубровинский прибыл в Астрахань как раз в то время, когда в Баку Красин и члены Бакинского комитета РСДРП оправлялись от новогоднего налета полиции. Книпович слыхала о нем. Она знала, что с таким трудом налаженный транспорт матриц «Искры» провалился. По и она не знала подробностей этой новогодней ночи.
А в тот вечер, 31 декабря 1901 года, когда в Яранске Дубровинский вернулся от врача-терапевта, в далеком Баку в приемной зубного врача Софьи Гинзбург зло залаял звонок. Сегодня у нее отбоя нет от пациентов. И это в канун нового, 1902 года. Нет, пусть себе звонят, больше она не принимает.
Скоро уже вечер, а пироги еще не испечены, да и в комнатах не прибрано. Гостей будет немного, все свои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30