Двое из них, взяв лампу, начали почему-то рыться во всех ящиках шкафа и комода.– Мам, а чего они ищут?– Не знаю, сама ничего не понимаю. Да, Вася, тебе, наверное, какое-то время придется пожить без меня. Но я вернусь, обязательно, ты слышишь? – Она обняла сына, и слезы опять покатились из ее глаз, как мелкие горошины.– Вот они, фальшивки немецкие! – торжествующе воскликнул один из милиционеров, доставая из ящика стола две хлебных карточки.Понятые, прошу подойти, – сказал главный. Сейчас будет составлен протокол, подпишитесь.Наташа, улучив момент, осторожно боком переместилась к Ильдару, стоявшему в темноте позади всех.– Ильдар, милый, позаботься о Васе. Я надеюсь, что это недоразумение и все быстро уладится. Но если что, ну, ты понимаешь…– Не беспокойся, Наташа. Если что я знать буду, где он. Может мне к следователю сходить, ты расскажи ему, что я знаю, что к тебе приходили вчера.– Боюсь, этим делу не поможешь, а хуже сделать можно, она еще и тебя припутает, а у меня сейчас надежда только на тебя.– Эх, и откуда такие люди берутся, зачем я только к Ринату пошел?!– Да ладно, не кори себя, может и обойдется.– Бурыкина, собирайтесь, идем, – сказал главный.– А как же сын, он с кем останется?– Сына тоже собирай, за ним пока дворник присмотрит, а потом из детского дома подъедут.– Но я же ни в чем не виновата, меня сейчас отпустят, где я его потом искать буду?!– Ничего, найдешь. У нас в детдомах дети не пропадают. Давай, собирайтесь, и на выход!Все вышли из квартиры и спустились на улицу. Краем смятенного сознания Наташа заметила, что квартира осталась открытой. Утро было морозное, уже вставало солнце, но в небе еще висел бледный полный диск луны. Невдалеке один за другим грохнули два разрыва.Старший милиционер выругался сквозь зубы, – А, дьявол, не успели до обстрела. Жуков, Ковалев, арестованную переулками доставить в отделение. Дворник, бери пацаненка, и пошли к тебе.Вася похожий на медвежонка, в шубейке, пошитой матерью из старой меховой накидки умершей соседки, с отчаянным ревом бросился к матери, та обхватила его, но подбежавшие милиционеры оторвали ее от сына и повели в переулок. Она оглянулась и крикнула через плечо:– Вася, ты меня жди, я обязательно вернусь и найду тебя! Ильдар, узнай, куда его направят! Помоги ему, если меня долго не будет!В это время во двор въехала полуторка с фанерным ящиком-фургоном в кузове. Правая дверь кабины открылась и с подножки спрыгнула Марина Яковлевна. Веселая, бодрая, с красными от мороза щеками она походила на жизнерадостного снегиря. Наташа, издали завидев ее, бросилась к ней, но милиционеры ухватили ее за рукава пальто и повели за угол дома. И Вася навсегда запомнил растерянное лицо матери и слова, которые она бросила напоследок Марине Яковлевне:– Я знаю, ты у меня сына хочешь украсть!Марина, даже не поведя ухом на слова матери, которая уже скрылась за углом, подошла к оставшимся во дворе, поздоровалась со всеми и сказала, обращаясь к главному милиционеру – Виктор Семенович, пойдемте с нами, а ты – обратилась она к Ильдару, – мальчика пока к себе уведи, мы скоро зайдем к тебе.Ильдар, держа плачущего Васю за руку, пошел в дворницкую. А Марина Яковлевна, сопровождаемая милиционером, управдомом, профессором и шофером направилась в Наташину квартиру. Вдали мерно грохотали взрывы, шел четвертый месяц блокады и немцы, не потеряв еще надежды быстро добить замерзающий город, продолжали ежедневный обстрел. Так будет продолжаться почти два с половиной года, только в январе сорок четвертого на город упадет последний снаряд.Через час в дворницкую зашли управдом и Марина Яковлевна. Вася, скинувший шубейку и шапку, сидел возле горячей печки и грыз закаменевшую, оставшуюся еще неизвестно с каких времен баранку, размачивая ее в кружке с кипятком.– Вот что Ильдар, – сказал управдом, – там в квартире еще семья живет, они на фронте. Если кто приедет, ключи от квартиры у меня. Я сейчас никого в комнату Азаровой подселять не буду. А мальчишку вот она заберет, – кивнул он в сторону Марины Яковлевны, – Уж во всяком случае, у нее ему лучше будет, чем в детдоме.Вася замер от ужаса. Значит то, что кричала мама, и в самом деле правда, – вот эта кругломордая тетка и вправду хочет его украсть. Вот так же и Леньку украли, значит, она его и съесть может.– Дядя Ильдар! – бросился он к дворнику, – не отдавайте меня, они меня съедят как Леньку!– Ну, пацаненок малахольный! – воскликнул управдом.– Да у нее муж в столовой в Смольном работает! – обратился он уже к Ильдару, – мальчишка хоть подкормится, своих детей у них нет, так что как сыр в масле будет кататься.– В школу будешь ходить, – вступила в разговор Марина Яковлевна, – Сергей Алексеевич, муж мой, на работу на машине каждый день ездит. И тебя по дороге будет каждый день завозить с утра, до школы то далеко.Ильдар молча погладил шершавой ладонью по голове прижавшегося к нему Васю. Вася всхлипнул, успокаиваясь. В конце концов, если столько взрослых знает, что он у Марины Яковлевны, то она ему ничего плохого не сделает, да и мама должна скоро вернуться. А каждый день на машине кататься, да еще и в школу ходить, это было просто мечтой.– Ты не бойся, – сказал Ильдар, – я твоей маме скажу, где ты, когда она вернется. Иди и ничего не бойся, в том доме Ринат дворник, он мой друг, я все о тебе знать буду.Бурыкина Наталья, Васина мама, не дожила до конца следствия. В тюрьме было холодно почти так же как на улице, те же сто двадцать пять граммов хлеба и больше ничего. Она заболела сразу и через две недели умерла от воспаления легких.А Вася стал жить у Марины Яковлевны и Сергея Алексеевича и со временем понемногу привык к ним. Хотя воспоминания о матери его не оставляли, и он часто видел ее во сне. Глава 51949 год, Ленинград и окрестности, лето Учился Вася очень хорошо и в седьмом классе даже занял одно из первых мест на ленинградской математической олимпиаде. Но когда ему исполнилось пятнадцать лет, закрутилось знаменитое «ленинградское дело», и на следствии попутно вскрылось, что у многих партийных и государственных функционеров после войны в немалом количестве появились раритетные драгоценности, картины, мебель, фарфор, и в ряде показаний источником раритетов указывались Марина Яковлевна и Сергей Алексеевич. Оба они были арестованы и среди прочих, ни в чем не повинных людей, единственные, может быть, за дело получили «расстрельную» статью. Поскольку Вася официально не был усыновлен, его просто выкинули из квартиры, на которые в послевоенные годы был большой спрос, так как партия считала, что первым делом надо делать большую бомбу, строить ракеты и помогать отдаленным братским и освобождающимся народам, а свой народ был у себя под боком как-то не особенно и виден. Так Вася оказался в родном дворе, куда он зашел, чтобы узнать у кого-нибудь, не осталось ли у него прав на комнату, в которой они жили с матерью. Марина говорила ему, что мать жива, но писать ей не разрешают.Прежде всего, Вася нашел дворника Ильдара. Тот, как оказалось, через своего друга Рината, был осведомлен о Васиной жизни. Трое из пяти сыновей Ильдара погибли на фронте, один до сих пор служил в армии, но был далеко, в Германии, а еще один оказался уже большим начальником в Москве. Он звал Ильдара к себе, но тот врос корнями в питерскую землю, на которой родился он сам и все его сыновья, и не хотел никуда уезжать.Ильдар сказал, что комната давно уже занята и предложил Васе остаться пока у него. Шло лето, занятий в школе не было, и Вася с утра помогал Ильдару прибирать двор, а потом целыми днями пропадал в Эрмитаже или библиотеке. В конце июля у него появился друг во дворе, Сашка Куваев, который вернулся с родителями из эвакуации. Его отец работал на Урале над каким-то секретным проектом, поэтому после войны они еще три года жили там. Сашка был шустрый и нахальный парень, постоянно придумывавший какие-нибудь каверзы и развлечения, которые не всегда благополучно для него кончались. Вася, который все военное время прожил практически в отрыве от сверстников, просто прилип к нему.Как-то у Сашки возникла мысль, съездить на велосипедах на места боев на Волхов и поискать там уцелевшее оружие. Какой из мальчишек военного, да и послевоенного времени не мечтал обзавестись пистолетом. Кто-то вырезал их из дерева, приделывал сверху медную или латунную трубку, залитую оловом или заклепанную с одного конца, напильничком делал запальное отверстие, и получалась «поджига». В ствол забивалась селитра, соскобленная с десятка спичек и обрубок гвоздя, к запальному отверстию подносилась горящая спичка или зажигалка. Звук от выстрела был не тише чем от пушки на Петропавловке. Обладатели такого оружия устраивали даже и стрелковые соревнования.Но обзавестись настоящим пистолетом, это было мечтой и мечтой не такой уж и несбыточной. Еще в течение нескольких послевоенных десятилетий будут искать, и находить на месте боев и личное оружие, и всевозможные боеприпасы, вплоть до полных снарядных ящиков. Похоронные команды собирали только то, что оставалось на виду, да и то далеко не всегда. И никому никогда и не приходило в голову раскапывать засыпанные взрывами и проутюженные танками траншеи и орудийные позиции. А сколько мальчишек станут инвалидами уже прошедшей войны из-за неистребимой тяги «сильной» половины человечества к оружию.Дома они сказали, что поедут на рыбалку, собрали рыболовные снасти, рыбачить и в самом деле собирались. Из съестного с собой взяли только хлеб, да соль, в лесу сейчас полно ягод и грибов, а в деревнях, за три года уже отошедших немного от войны, опять приветливо встречали каждого путника и уж на что, на что, а на молоко и картошку рассчитывать можно было.Ехали долго, почти весь день, хорошо еще удалось поймать попутку, и большую часть пути они проделали в кузове старой полуторки, лежа на каких-то тюках. К вечеру добрались до деревеньки, стоявшей на берегу Волхова. Деревня оказалась почти не тронута войной, в том смысле, что все домишки, бог знает, когда построенные, были целы. Война стороной прокатилась мимо нее в обе стороны, но оставила по себе кровавую память тем, что на двадцать дворов вернулись с фронта только пять мужиков, да и те были отмечены разными увечьями.Ребята остановились возле первого с околицы дома, на завалинке которого сидел, дымя самокруткой, однорукий седоголовый мужик.– Здравствуйте, – сказал Сашка, – мы вот с другом порыбачить хотим. Не подскажете, у кого можно было бы на пару ночей остановиться в какой-нибудь сараюшке?– Да хоть бы у меня, – добродушно ответил мужик, – а откудова будете?– Из Ленинграда, чуть не целый день ехали, – поддержал разговор Вася.– О, из самого Ленинграда, то-то я смотрю, тощие оба. Небось, в блокаду-то тяжко пришлось?– Да я – то в эвакуации был с родителями, а вот он, – кивнул Сашка на Васю, – всю блокаду в городе провел, – родители умерли.– Вишь вот как, хуже фронта, – вздохнул мужик, – а как звать-то? Я Михаил, а фамилия – Емельянов.– Сашка.– Васька.– Ну, давай ребята, сейчас поужинаем, да на боковую. Нам вставать рано. Только вот что, парни, вы на денек еще не задержитесь? Завтра сено в стога метать собрались, а мужиков в деревне почитай, что и нет. Большую помощь бы оказали. А уж мы и накормим и напоим, и места самые рыбные я покажу. У Пашки Медведева лодка есть и бредень. Такую рыбалку зафугуем, что долго помнить будете.Ребята переглянулись. Собственно говоря, торопиться некуда, и они согласились. Ночевали на сеновале, который наполовину уже был заполнен свежим сеном. Внизу всю ночь жевала свою жвачку корова, а утром, едва рассвело, казалось над самым ухом, заорал петух. Хозяйка Нюра, позвякивая ведром, пошла доить корову. Вася подумал, что, наверное, надо вставать, приподнял было голову, но через минуту опять уже крепко спал.К вечеру у ребят отваливались руки и ноги. Весь день они длинными трезубыми деревянными вилами-рогатинами забрасывали на стога большие пласты сена из скирд, которые на лошади, запряженной волокушей, подвозил им десятилетний парнишка Колька, сын Пашки Медведева. Две женщины на стоге с вилами в руках равномерно распределяли и утаптывали сено вокруг высокой, воткнутой в землю жердины, поднимая стог и себя все выше и выше. К обеду небо застлали тяжелые облака, но дождь, к счастью, пронесло, и к вечеру на лужке около деревни стояли два огромных стога, накрытых сверху свежесрубленными молодыми березками. Еще хуже усталости было то, что от набившейся за шиворот сенной трухи нестерпимо чесалось все тело. Колька предложил сбегать искупаться на реку, с ними же пошел и Михаил. По дороге захватили с собой два ведра и частый бредень, намотанный на два кола.Когда на реке разделись, Вася с Сашей просто открыли рты, глядя на Михаила, у которого вдобавок к сине-багровому обрубку культи вместо левой руки, вся спина была исполосована шрамами. Повернувшись и поймав их удивленные взгляды, Михаил усмехнулся:– Что, не видали такого?– А чем это вас так?– Да известно чем, миной. Меня на третий день после начала войны призвали. Я же еще на финской воевал. Полк наш в Ленинграде формировали, и воевал я тут же, можно сказать в родных местах. Первый раз меня на Пулковских высотах ранили, летом еще, ну, правда, не сильно. Когда выздоровел, как раз формировалась вторая ударная армия для прорыва блокады. А командовал ею, может, слышали? – сказал он, понизив голос, как будто здесь на речке его кто-то мог подслушать, – генерал Власов.– Так власовцы же предатели, они с фашистами заодно против нас воевали. У нас на Урале рядом с заводом лагерь был, так там новые корпуса строили пленные немцы и власовцы, – удивленно сказал Саша.– Да тут история такая. Власов-то спервоначалу вроде как героем был. У нас в роте старшина еще с довоенных времен с ним служил в пограничной дивизии. Так он рассказывал, что когда война началась, они в наступление пошли и Перемышль взяли на немецкой стороне. Ну, а соседи все отступили, и попали они в окружение, но Власов тогда дивизию вывел. Под Москвой он здорово воевал, вот ему и поручили блокаду Ленинграда прорвать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39