На эту работу были выделены грамотные и знающие комсомольцы: Фивейский, Жилин, Калинин, Филасов, Миронов, Кондратьев и Казаков.
На третий день после завоза в коммуну первых поселенцев туда приехали шефы и представились:
– Мы – комсомольцы-чекисты. Приехали вам помогать. В чем нужна будет наша помощь, мы сделаем все, что в наших силах.
Начались расспросы: «А оружие у вас есть?»
Комсомольцы ответили, что оружия у них нет, так как приехали они к таким же молодым ребятам, как и они сами, и с оружием им здесь делать нечего.
Все рассмеялись, и началась задушевная беседа. Между комсомольцами и коммунарами установились непринужденные дружеские отношения.
Коммунары показали шефам свое хозяйство. При этом неоднократно раздавались радостные возгласы: «Все это наше! Никто нас не охраняет!» Рассказали, что у них создан совет коммуны, приняли распорядок дня и что они сами будут руководить хозяйством. Беседа затянулась до поздней ночи, и, когда комсомольцы собрались уезжать, их провожали всей коммуной.
Коммунары просили приезжать шефов чаще. И комсомольцы старались выполнять их просьбу. Почти каждый день в коммуне был кто-нибудь из комсомольцев.
Комсомольцы-чекисты так подружились с коммунарами, что нередко после бесед оставались у них ночевать.
Результаты повседневной воспитательной работы не замедлили сказаться. Несколько коммунаров изъявили желание вступить в комсомол. Коммунары сами на собрании дали им положительные характеристики. В комсомол принимали на торжественном собрании, посвященном 1 Мая.
За хорошие показатели в труде и в поведении коммуне в торжественной обстановке было вручено почетное знамя партийной организации ОГПУ.
Большим и радостным событием для коммунаров было участие в праздновании 1 Мая и 7 ноября 1924 года в Москве. Через Красную площадь в колоннах демонстрантов они шли под знаменем, преподнесенным им коммунистами-чекистами.
Коммунары от всей души благодарили Ф. Э. Дзержинского, чекистов, которые помогли им встать на путь честной трудовой жизни. Они клялись, что никогда не свернут с этого пути. Коммунары привезли Дзержинскому свои первые трудовые подарки…
Аналогичные трудовые коммуны, по инициативе чекистов, были образованы и в ряде других городов страны.
В марте 1924 года комсомольская организация ОГПУ праздновала свой четырехлетний юбилей. В день юбилея комсомольцы подтвердили клятву, данную у гроба В. И. Ленина: упорным трудом и учебой, непоколебимой верой в победу Октября оправдать высокое звание ленинца.
По случаю этого праздника Ф. О. Дзержинский обратился к комсомольцам-чекистам с приветствием, в котором писал:
«Дорогие товарищи! К четвертой годовщине существования вашей ячейки шлю вам горячий привет и пожелание не только закаляться на боевом посту чекистов, стоящих на страже завоеваний Великого Октября, но и найти в себе волю и энергию добиваться своим трудом больших внаний и большой культуры, без которых великое здание Октября – коммунизм – не может быть построено. Шлю вам коммунистический привет.
Ваш Ф. Дзержинский».
Преждевременная смерть Ф. Э. Дзержинского явилась для комсомольцев ОГПУ особенно тяжелым ударом. Они лишились своего друга и учителя, человека, который был путеводной звездой в их жизни и боевой работе.
Но смерть любимого наставника не сломила их силы, стремления и порывы жить и работать так, как жил, боролся и работал Дзержинский. Следуя заветам В. И. Ленина и Ф. Э. Дзержинского, они не только самоотверженно охраняли завоевания Великого Октября, но и упорно овладевали знаниями, чтобы вместе со всем советским народом, под руководством Коммунистической партии построить первое в мире социалистическое общество.
Публикуется впервые

В. В. ОВСЕЕНКО
ОН УМЕЛ ПРИВЛЕКАТЬ К СЕБЕ ЛЮДЕЙ
Москва. Зима 1921/22 года. Хотя гражданская война закончилась и лишь последние всполохи ее догорают на Дальнем Востоке, положение страны трудное. В столице – холодно и голодно; топлива не хватает. Моя мать работает в госпитале фельдшерицей; там же мы и живем в маленькой комнате, рядом с больными. Она и сама часто болеет. Сказываются годы гонений за участие в революционной работе, скитаний, длительные поездки на фронт за ранеными… Очень скудно у нас и с питанием. Но мы не теряем бодрости. Война окончена. Страна начинает подниматься из руин, у матери есть любимая работа и я; у меня – она, учеба и комсомол.
Однажды мать мне сказала:
– Володя, сегодня мы пойдем к товарищу Дзержинскому; будь свободен к концу дня.
По рассказам матери я знал, что с Феликсом Эдмундовичем она впервые познакомилась в 1904 году в эмиграции в Кракове. В 1905 году, работая в Военно-революционной организации РСДРП, она вновь встречалась с Юзефом – одним из руководителей подпольной организации Социал-демократии Королевства Польского и Литвы и активным деятелем Варшавского комитета ВРО.
В ответ на предложение матери пойти к Феликсу Одмундовичу я стал отнекиваться, хотя мечтал увидеть легендарного Юзефа. Он давно стал моим героем. Но мне, 15-летнему комсомольцу, казалось, что председателю ВЧК, день и ночь занятому борьбой с врагами революции, будет не до нас. Все же желание увидеть его преодолело застенчивость.
…Вот мы у заснеженного Кремля. Идем мимо манежа к будке у Троицких ворот. Пропуска нам уже заказаны. Проходим охрану и – вверх по Троицкому мосту. Поднявшись, идем направо, в сторону Большого Кремлевского дворца, до арки; под аркой входим в корпус напротив этого Дворца; два марша ступенек – и мы на втором этаже; затем попадаем в длинный коридор, в самом его конце – квартира Дзержинских.
Нас встречает красивая, черноволосая, среднего роста женщина. Мать называет себя. Приветливо улыбаясь, женщина приглашает нас раздеться и вводит в небольшую комнату. Навстречу нам из соседней комнаты слева выходит высокий, стройный мужчина с большим лбом под слегка редеющими волосами. Его бледное лицо с правильными острыми чертами удлинено небольшой бородой; лицо усталое, но оно освещено внутренней силой больших серо-зеленых, проницательных глаз. На нем простой военный костюм, сапоги. Феликс Эдмундович здоровается с матерью и со мной, знакомит с встретившей нас Софьей Сигизмундовной.
– Какой у вас, Анна Михайловна, большой сын, – говорит он просиявшей матери.
Усадив нас за большой стол, Феликс Эдмундович расспрашивает мою мать о ее работе, здоровье, о нашем житье-бытье. Мать говорит, что работает по специальности в госпитале и живет там.
– Все в порядке. Теперь ведь еще тяжелые времена, Феликс Эдмундович.
Но от Юзефа, помнящего цветущую, жизнерадостную подпольщицу Аню, не скрыть ее надорванных сил и здоровья.
Софья Сигизмундовна знакомит меня со своим сыном Ясиком, десятилетним мальчиком, спрашивает, почему мы долго не приходили. Мать рассказывает о моих сомнениях. Софья Сигизмундовна не может удержать улыбки, а Феликс Эдмундович, лукаво посмотрев на меня, говорит:
– Конечно, мне надо много работать, но для вас у меня время найдется.
Софья Сигизмундовна интересуется, где я учусь, работаю ли в комсомоле. Затем нас угощают чаем и домашним печеньем. Беседа становится все непринужденней, застенчивости моей как не бывало. Мы с Ясиком быстро подружились, смотрим новые книги. Так проходит вечер. Уже поздно. Прощаемся. Феликс Эдмундович, отойдя с Софьей Сигизмундовной в угол комнаты, что-то тихо говорит ей, посматривая на меня и улыбаясь. Она утвердительно кивает головой.
Софья Сигизмундовна приглашает меня бывать у них каждый день, а Феликс Эдмундович просит мать зайти к нему завтра на работу и дает номер телефона.
Согретые душевной лаской, мы уходим, навсегда унося память о сердечности этой встречи с самыми человечными из людей, с которыми нас свела жизнь.
И наша жизнь после этой встречи изменилась к лучшему. Через несколько дней мать по рекомендации Ф. Э. Дзержинского поступила на работу в санчасть ГПУ, а через неделю мы переехали в просторную светлую комнату.
* * *
В то время семья Ф. Э. Дзержинского занимала квартиру из трех небольших комнат. Кроме столовой была спальня и маленькая комната, в которой жил Ясик. Кабинета у Феликса Эдмундовича не было. Он не хотел стеснять товарища, жившего рядом, и отказался от предложения расширить свою квартиру. Его письменный стол находился в спальне. Единственным украшением квартиры было большое зеркало в столовой. Там же, у стены, – вместительный шкаф с книгами. В нем бережно хранились старые друзья Феликса Эдмундовича и Софьи Сигизмундовны – произведения К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. Было в шкафу много книг и брошюр на политические темы. Среди них – книги на польском языке. Из художественной литературы выделялись произведения Максима Горького с дарственными надписями писателя; кроме новинок советских писателей – первые наши толстые журналы «Красная новь» и «Молодая гвардия».
Напротив книжного шкафа, в углу комнаты, стоял рояль. В квартире чистота и порядок, особенно на рабочем столе Феликса Эдмундовича. Часто бывая у Дзержинских, я видел, что в семье царит атмосфера взаимного уважения, любви и напряженного творческого труда. Между Феликсом Эдмундовичем и Софьей Сигизмундовной всегда было полное понимание, согласие, основанные на единой высокой цели, скрепленные совместной борьбой. Своего единственного сына Яна Феликс Эдмундович и Софья Сигизмундовна воспитывали просто и скромно, прививали ему уважение к труду. Относясь к сыну ласково и бережно, Феликс Эдмундович вовремя ограждал его от чуждого и наносного. Внушая ему любовь к труду, он говорил:
– Каждый должен научиться хорошо работать и этим заслужить уважение людей.
Ясик был спокойный и общительный мальчик; он охотно и серьезно занимался, особенно любил математику. С детства отличался добротой и отзывчивостью; был хорошим товарищем и другом. Окончив Военно-инженерную академию, Ян стал инженером-строителем, а затем до конца своей жизни работал в ЦК КПСС. Он был такой же скромный, чуткий и трудолюбивый, как его отец, целиком отдавался партийной работе. Все знавшие Яна глубоко уважали его.
Феликс Эдмундович не любил нас поучать, а исподволь, с большим умением, на примерах и фактах показывал, каким должен быть настоящий человек.
Затаив дыхание, слушали мы с Ясиком его рассказы о работе в подполье, о революционерах, ни перед кем не склонявших головы. С большим юмором Феликс Эдмундович изображал незадачливых царских слуг – жандармов, сыщиков и урядников, часто остававшихся в дураках, хотя у них были и власть и оружие. Перед нами возникали безлюдная тайга, бескрайние просторы, могучие реки Сибири, по которым не один раз (туда – по воле царя, а обратно – по своей) плывет заре навстречу неукротимый Юзеф.
…Вспоминал Феликс Эдмундович и свои приключения в детстве. Так, однажды он залез на крышу двухэтажного дома, но, чтобы поскорей вернуться вниз, решил спускаться с крыши по водосточной трубе. Труба была старая, с острыми закраинами. Когда он спускался, железо впивалось в его тело, Феликс разодрал в кровь ноги и руки, но, преодолевая боль, все же достиг земли.
Любил Феликс Эдмундович и пошутить с нами, рассказывал нам иногда разные забавные истории.
С большим одобрением относился он к нашим занятиям спортом. Не раз говорил, что спорт развивает смелость, силу, выносливость и меткость. Хотя Ясик, родившийся в тюрьме, не отличался хорошим здоровьем, Феликс Эдмундович и Софья Сигизмундовна никогда не стремились создать ему какие-либо искусственные условия. Летом мы с Яном ходили босиком и в одних трусах, катались на велосипеде, гребли на лодке, часто купались; были завсегдатаями на спортивном плацу в Кремле, где тогда происходили конноспортивные и легкоатлетические соревнования и играла в футбол местная команда. Зимой ходили на лыжах, катались на коньках…
Мы много читали. Не вмешиваясь в наше чтение, Феликс Эдмундович охотно откликался, когда я делился с ним впечатлениями о прочитанном.
Помню, я с ним беседовал о повести «Шоколад», в которой изображалось падение большевика-подпольщика Зудина. На работу в аппарат губчека он принял кокотку Вальц. Она же, используя доверие и беспечность Зудина, занялась шантажом и взяточничеством, одновременно возобновила свою связь с американским шпионом, участником белогвардейского заговора. Об этом узнали чекисты. За подрыв доверия к Советской власти в условиях белогвардейского наступления Зудин приговаривается к расстрелу.
– Был примерно такой случай, – задумчиво сказал Феликс Эдмундович, – но обобщать не следовало.
Особенно ценил Феликс Эдмундович произведения Алексея Максимовича Горького, его рассказы о людях труда, его автобиографические повести. Со своей стороны Горький, близко познакомившись с Феликсом Эдмундовичем в 1910 году на острове Капри после его побега из сибирской ссылки, увидел в Дзержинском человека редкой душевной чистоты и твердости. В дальнейшем они много раз встречались. И как свидетельство крепнущей дружбы дарственная надпись писателя на заглавном листе ею произведения «В людях»: «Дорогому Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому с искренним уважением М. Горький. 19.IV.21…».
Феликс Эдмундович резко отрицательно относился к пьянству.
– Человек может потерять контроль над собой и докатиться до преступления, – говорил он.
Даже в те немногие часы, когда Феликс Эдмундович бывал дома, он продолжал работать. К нему на квартиру приходили по делам: секретарь коллегии ОГПУ В. Герсон, помощник чекист А. Я. Беленький и многие другие. Запомнился мне визит работника ВСНХ П. А. Богданова. Посмотрев на Софью Сигизмундовну, встретившую гости в красном платке на черных вьющихся волосах, он воскликнул:
– Какая у вас, Феликс Эдмундович, живописная жена!
Феликс Эдмундович улыбнулся, и в его глазах загорелись веселые огоньки, когда он заметил смущение Софьи Сигизмундовны. Вскоре между П. А. Богдановым и Ф. Э. Дзержинским завязалась оживленная беседа.
Феликс Эдмундович обладал великим даром привлекать к себе людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48