Тарисса. Его руки и грудь разболелись невыносимо при одном ее имени. Он встал, отшвырнув ногой стул. Не станет он думать о ней. Она осталась в прошлом, далеком прошлом, — все равно что умерла. Он не даст ей ожить в своих мыслях. Она лгала ему, предала его, и никакими слезами и мольбами этого не исправить. Магра, Ровас, Тарисса — все они стоят друг друга. И он заслужил свое — потому что был так глуп и легковерен.
Джек подошел к очагу и взял с полки заткнутую тряпицей склянку. За последние месяцы он усвоил, что должен быть суров и к Тариссе, и к себе, — только так он мог побороть муки раскаяния. Он был дураком, а она — негодяйкой, вот и все. Ничего более.
Джек понюхал содержимое склянки. Что бы ни было там, внутри, пахло оно скверно. Джек осторожно сунул в склянку палец. Холодная жирная жидкость имела цвет засохшей крови. Борк знает, что это такое! Тихоня всякий раз перед тем, как пользоваться своими снадобьями, ронял каплю на язык — проверял, не утратило ли лекарство силу. Но Джек не хотел пробовать это вещество. Пусть оно лучше доконает его медленно, проникнув в раны, чем убьет на месте.
Джек начал смазывать ожоги — сперва руки, потом грудь. Дело это затянулось надолго — мало того что руки тряслись, Джек еще делал все с великим отвращением. Ну, жжет немножко, говорил он себе — с тех пор как он ушел из замка Харвелл, ему приходилось выносить гораздо худшие вещи, чем ожоги от жидкого стекла, — но ему было неприятно причинять боль самому себе. До лечения боль от ожогов была вполне терпимой — а вот когда он помазал их, началась настоящая пытка. Мазь щипала раны, будто щелочь. Она проникала под кожу тысячами крохотных колючек, а потом снова выгрызала путь наружу. Может, Тихоня мстит ему таким образом?
— Джек, погоди... — вскричал тот, ворвавшись в дом. Увидев Джека со склянкой в руке, он умолк и пожал плечами с довольно глупым видом. — Ну да ладно, она тебя не убьет.
— Что же она со мной сделает в таком разе?
— Преподаст тебе урок, как и было задумано. Но я тоже получил хороший урок, — еле слышно пробормотал травник. — Теперь я знаю, что, когда действуешь со злости, никакого удовлетворения в этом нет. — Он поднял потупленный взор. — Ты не бойся. Поболит несколько дней, но больше никакого вреда тебе не будет.
Джек от удивления лишился дара речи. Он смотрел на Тихоню с укором, но в глубине души знал, что заслужил это. Он подвергал опасности и себя, и Тихоню, да еще и артачился, когда травник пытался помочь ему.
Джек швырнул склянку в огонь.
— Будем считать, что мы квиты.
Тихоня улыбнулся, и морщинки побежали от его глаз. Джек впервые заметил, как травник стар и какой усталый у него вид.
— Присядь-ка, — сказал Джек, пододвинув стул к огню. — Я согрею тебе сбитня.
Тихоня только рукой махнул.
— Если б я нуждался в ком-нибудь, кто ухаживал бы за мной в старости, я бы подыскал кого-нибудь посговорчивее тебя.
Джек принял упрек без возражений.
— Ты прости меня, Тихоня. Не знаю, что на меня нашло. Видно, мне просто опостылели вечные неудачи.
Тихоня подвинул к огню второй стул, для Джека, принес одеяло и накинул Джеку на голые плечи. Потом уселся сам и только тогда заговорил:
— Не стану врать тебе, Джек. Из твоего учения пока что ничего не выходит. Думаю, дело отчасти в том, что ты попросту слишком стар. Надо было начинать раньше, когда твой ум был еще открыт и мышление еще не так... — он подыскивал подходящее слово, — окостенело.
— Но я ощутил свою силу всего год назад.
Всего год назад — неужели? Жизнь его с тех пор была такой бурной, что Джеку с трудом верилось в ее прежний мирный ход, да и что значит «мирный»?
— Ты мог узнать о ней всего год назад, но она сопутствовала тебе всю твою жизнь. — Тихоня подался вперед. — Магия никого не осеняет внезапно. Она идет из глубины, из нутра, и неразлучна с тобой, как биение сердца. Ты родился с этим, Джек, и кому-то следовало бы позаботиться о том, чтобы выявить это раньше. Если бы такое произошло, ты не был бы беглецом в чужом краю, разрушающим все на своем пути.
Слова были суровыми, но верными.
— Значит, уже поздно? И ничего нельзя изменить?
Тихоня тяжело вздохнул:
— Надо постараться — выбора у тебя нет. Твоя сила будет расти, и если ты не научишься направлять и отводить ее, она тебя погубит.
— Но учение тоже небезопасно. Этот стакан...
— В жизни все опасно, Джек, что ни возьми. — Голос травника утратил свою деревенскую напевность. — Когда ты идешь на рынок, тебя могут ограбить, задавить или пырнуть ножом. Девушка, которую ты берешь в жены, может умереть в родах. Даже вера в Бога может подвести — вдруг по ту сторону не окажется ничего, кроме тьмы.
— А если ты кому-то доверишься, тебя могут предать, — тихо, почти про себя произнес Джек.
— Джек, твоя сила очень велика. Так велика, что пугает меня. В те несколько раз, что тебе удалось сосредоточиться, я лишался языка. Тебе послан огромный дар, и большая беда будет, если ты так и не научишься им владеть.
Джек отодвинулся от огня — жар опалял его пострадавшие руки.
— Быть может, если бы я имел дело с живыми существами, а не с неодушевленными предметами...
— Это еще опаснее. Животные способны оказывать сопротивление — и окажут. С ними нужно действовать быстро. Тебе надо научиться входить, прежде чем мы двинемся дальше. — Травник испытующе посмотрел на Джека и встал. — Ну а теперь тебе не мешало бы отдохнуть. Ты пережил сильную встряску, и твои ожоги выглядят не лучшим образом. Немного лакуса пойдет тебе на пользу.
Джек порадовался перемене разговора. Хватит с него колдовства на сегодня — а быть может, и На всю жизнь. Джек уже и не мечтал стать таким, как все, — эти мечты остались в далеком прошлом.
II
Баралис рассеянно потирал пальцы. Настало лето, но они все еще причиняли ему боль. Виной этому всепроникающая сырость. Завтра он скажет Катерине, чтобы ему отвели другое помещение: надоело висеть над озером, как комар.
На столе лежали многочисленные карты, перешедшие от герцога к нему. И многое еще перешло к Баралису: целая библиотека старинных книг, обширное собрание изящных вещиц и загадочных предметов, подвалы, полные тайн, и сокровищницы, полные золота. Герцогский дворец был точно огромный, еще не открытый сундук с кладом, и смерть герцога вручила Баралису ключ.
Только времени недостает. Со дня похорон он почти ни минуты не мог урвать для себя. Так много следовало сделать, и дела не терпели отлагательства. Одно только руководство Катериной отнимало у него добрую четверть дня. Она настоящий ребенок — требовательна, подвержена капризам, постоянно требует внимания, — а он должен разыгрывать из себя то отца, то няньку, то поклонника. Она может позвать его к себе в любое время, и он никогда не знает, какой найдет ее: в слезах, в гневе или в радости. Если причин для беспокойства нет, она их изобретает и не успокаивается, пока не одержит над ним какую-нибудь мелкую победу. Для нее это игра, и Баралис не противится: пусть думает, будто может двигать им как хочет.
Он встал и подошел к очагу. На самом деле игру ведет он, и это его воля стоит за всеми распоряжениями Катерины. Новая герцогиня только еще постигает науку управлять людьми. Правда, схватывает она быстро — как-никак обучает ее мастер.
О его мастерстве можно судить по событиям последних пяти недель. Для начала он свалил вину за смерть герцога на Таула, телохранителя Мелли; затем убедил Катерину ускорить ее брак с Кайлоком; и наконец, несмотря на гнусное цареубийство, совершенное Кайлоком в Халькусе, убедил и двор, и простой люд Брена поддержать этот брак.
Вернее сказать, бренцев убедила Катерина. Через три дня после того, как весть о смерти короля Хирайюса дошла до города, Катерина, повинуясь указаниям Баралиса, собрала свой двор и прямо объявила, что намерена выйти за короля Кайлока, и пусть, мол, те, кто возражает против этого брака, открыто выскажут свои доводы. Один отважился-таки высказаться: лорд Кархилл, бывший советник герцога, выдавший свою единственную дочь за высокоградского вельможу. Как только он вышел вперед, стража схватила его, и он был казнен на глазах всего двора. В ту же ночь были схвачены и обезглавлены его сыновья, а земли лорда отошли в герцогскую казну.
После этого Катерина проявила великодушие — она взяла во дворец вдову лорда Кархилла, объявив во всеуслышание, что та никогда не будет нуждаться в пище и крове. В городе стали говорить, что Катерина хоть и тверда, но милосердие ей не чуждо. Баралис презрительно поджал губы. Простонародье легко провести показным милосердием.
Народ как раз беспокоил Баралиса меньше всего. Катерину в городе жалели: ее отец погиб от руки убийцы, на нее свалилась тяжелая ответственность, и она оставалась одна на свете, да еще в такое время, когда зреет война. Тут помогали, конечно, молодость и красота Катерины. Красота тоже, как правило, смягчает сердца народа.
Баралис медленно покачал головой. Нет, не Катерина и не бренский народ беспокоят его. Беспокоит его Кайлок. Что новый король будет делать дальше? Старший отпрыск Мейбора, Кедрак, добивает для него Халькус, но остановится ли Кайлок на рубеже завоеванной страны? Не придет ли за Халькусом черед Анниса? И если так, то когда Кайлок планирует его взять? Баралису оставалось лишь надеяться, что король займется этим лишь после свадьбы. Брен пока что согласен на брак, но это согласие неустойчиво, неблагоприятные вести могут легко его поколебать. И самым неблагоприятным будет новое проявление ненасытной жадности Кайлока.
Нынешнее равновесие держится на волоске: Аннис и Высокий Град определенно выступят против Брена. Весь вопрос в том, когда они это сделают: до свадьбы или после? Баралис получал ежедневные донесения из обоих горных городов, и в их намерениях сомневаться не приходилось: наемники, оружие, осадные машины и боеприпасы шли туда потоком. За поставками стоит Тавалиск. Жирный, во все сующий свой нос архиепископ следит, чтобы Аннис и Высокий Град не испытывали недостатка в средствах на военные расходы. Юг, как видно, готов заплатить высокую цену, лишь бы удержать войну подальше от своих благополучных берегов.
Баралис вздохнул — не слишком тяжко. Со всем этим он управится в свой черед.
Вторая его забота — это Мейбор и его блудная дщерь. Где они? Что им известно об убийстве — или о чем они догадываются? Что они намерены делать дальше? Потихоньку покинут город, довольные уже и тем, что остались живы? Или попытаются потребовать свою долю в наследии Катерины? Зная Мейбора, следует скорее рассчитывать на последнее: владетель Восточных Земель робостью не отличался.
Тут Баралис отвлекся, услышав какую-то перебранку за дверью. Несколько минут назад кто-то постучался, но Баралис не обратил на это внимания: он велел Кропу отсылать прочь всех, кроме Катерины. В чистом после дождя воздухе раздался пронзительный вопль, и Баралис выглянул в приемную.
Кроп, растопырив огромные ручищи, держал за шиворот какого-то мальчишку. Тот извивался и лягался что есть мочи, но Кроп не отпускал его.
— Ты лягнул Большого Тома, — с укором сказал гигант.
— Твой Том — всего лишь крыса! — вопил мальчишка. — Смотри, как бы он не попался на глаза старой Тугосумке — она мигом выжмет из него все соки и закупорит их в пузырек.
— Никто не выжмет соки из Большого Тома, — заявил Кроп, подняв мальчишку повыше.
— Если ты сей же миг не поставишь меня на пол, я сам прослежу за тем, чтобы Тугосумка втерла выжатое из него масло в свои морщины еще до исхода дня.
— Поставь его, Кроп, — приказал Баралис.
— Но, хозяин...
— Поставь, Кроп. — Тон Баралиса не допускал возражений, и Кроп опустил мальчишку на пол. — А теперь оставь нас.
Кроп бросил злобный взгляд на Хвата, пробурчал что-то успокаивающее существу, сидевшему у него за пазухой, и ушел.
— Итак, Хват, что привело тебя сюда? Пришел выдать своего друга рыцаря? — Баралис оскалил в улыбке острые зубы. — Он, как тебе известно, разыскивается за убийство.
Мальчик боялся теперь куда больше, чем когда был в тисках у Кропа. Однако он постарался скрыть это, небрежно поправил воротник камзола и принялся разглядывать свои ногти на свет.
Баралиса очень порадовал этот неожиданный визит. Если достаточно долго плести паутину, добыча непременно попадется.
— Ты никак вброд шел? — спросил Баралис, указывая на штаны Хвата, мокрые до колен. — Погода как раз подходящая.
— А как ваши дела, Баралис? — поинтересовался мальчишка. — Как поживают ползучие насекомые?
— Войди-ка, — прошипел Баралис, раздраженный этой перебранкой.
Хват быстро глянул направо и налево.
— Что-то мне неохота.
— Ага, — многозначительно произнес Баралис. — Боишься, значит.
— Ничего я не боюсь! — И мальчишка ввалился в комнату.
Баралис улыбнулся.
Хват быстро огляделся и, убедившись, что они одни, извлек из-за пазухи сложенную и запечатанную бумагу.
— Я подожду ответа, — заявил он, прежде чем вручить ее Баралису.
Баралис выхватил у него письмо. В кроваво-красном воске была оттиснута печать Мейбора: лебедь и обоюдоострый меч. Выглядела она весьма внушительно, как и сам лорд. Быстро пробежав корявые строки, Баралис спросил Хвата:
— Зачем он хочет встретиться со мной?
— Меня не спрашивайте, я только посыльный, — пожал плечами тот.
Баралис задумался. Мальчишка лгал, и весьма умело.
— Я должен отправиться с тобой сейчас же — так следует понимать?
— Да, прямо сейчас. Без охраны, без оружия и никому не говоря ни слова.
— Откуда мне знать, не ловушка ли это?
— Ну, кто теперь боится, Баралис? — улыбнулся мальчишка.
Баралис подавил желание ударить его.
— А что, если я откажусь и кликну стражу? Твои тайны выжмут из тебя вместе с первым же криком. — Хват при этих словах открыто попятился к двери.
— Ты сперва поймай меня, приятель, — сказал он, взявшись рукой за щеколду.
Его глупость простительна, если принять во внимание его молодость, подумал Баралис.
— Ты в самом деле считаешь, что я позволю тебе выйти в эту дверь? — Щеколда приподнялась, но Баралис опередил Хвата. — Погоди, мальчуган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12