— Я думал — ты принес нам жизнь. А ты принес только конец всем надеждам.— Я принес Силу, — коротко вздохнул Денна, прикрывая глаза.— И что? — уныло ответил Дулгухау. — Ее можно есть? Пить? Она поднимет раненых? Мертвых? Создаст мне легионы солдат из ничего?— Раненых — поднимет. И заставит невредимых драться как бешеных.— И что? Они ведь все равно умрут, когда истратят силы. У них-то Силы нет. Ты просто предлагаешь вместо одной смерти другую. А я хочу жить и спасти своих людей. Чтобы потом вернуться и забрать назад эту землю. Мы ее получили, и я ее себе верну. А умирать — нет, теперь не хочу. — Он посмотрел на Денну в упор и четко, раздельно проговорил: — Сила была у Аргора. У твоего дяди было войско. Но даже он не рискнул тягаться с Нуменором. А у нас нет войска. И вряд ли твоя Сила больше, чем у Аргора.— Я не хочу отступать, — сквозь зубы процедил Денна. — Не для того я отдал себя Силе, чтобы отступать. Ты не понимаешь, что мне пришлось сделать!— Не понимаю, — кивнул Дулгухау. — Куда уж мне. — Он схватил Денну за плечо. Заглянул в черные глаза. — Я другое понимаю. Ты вернул себе Силу. Ты ведь не просто так ее взял, да? Чтобы защищать Ханатту? А мы — разве мы не союзники Ханатты? Разве ты не нас спасти пришел? Дай знак своему отряду. Пусть ждут. Боюсь, сейчас нам отсюда так просто не уйти. Кольцо уже могло замкнуться, и вскоре нуменорцы со всех сторон пойдут сюда. А мы прорвемся. Ты нас выведешь. Ты сказал — ты станешь королем, и я помогу тебе в этом, ты спасешь Ханатту от порчи, ты отомстишь за свое бесчестье. — Дулгухау говорил и говорил, с ужасом понимая, что стоит ему замолчать, и безумие снова овладеет Денной, и тогда эта Сила, эти красные точки в глазах… Нет, надо убедить его, надо говорить… — Я тебе верю, ты станешь королем. И тогда мы вернемся. Ты и я. Как Аргор и Керниен.Денна молча отвел взгляд. Посмотрел в окно.— Завтра, — вымолвил он наконец. — Завтра уходим.— Уже сегодня, — сказал Дулгухау. — И идти нам далеко… — Он подумал о тех, кому никуда не надо будет идти, потому что они решили остаться. Что же, каждый волен выбирать. Он тоже выбрал.В этом году сезон дождей начался на целый месяц раньше. Одно из многих недобрых знамений, которых за последний год было слишком много.Первый тяжелый долгий ливень обрушился на землю в самый разгар сражения, уже второй день тянувшегося возле Ондоста, на перекрестье главной дороги из южных колоний и реки Харнен. Засохшую глину мгновенно развезло, и конница морэдайн стала вязнуть, сделавшись почти бесполезной. Пехоте с обеих сторон было не легче, но теперь морэдайн оказались в отчаянном положении. Ливень и погубил, и спас их, потому как рано стемнело, и атаки постепенно потонули в вязкой грязи.Дулгухау сидел под дождем, прислонившись к каменной стене, наполовину уже обрушенной. В переносице свербило, зрение то гасло, то снова возвращалось, уши словно заложили ватой, а к горлу толчками подступала холодная едкая рвота. Пять суток непрерывного марша, без сна, без еды, без отдыха. Странное и страшное ощущение неестественного, полубезумного возбуждения гнало их вперед. Дулгухау не мог забыть застывшего лица Денны с черными провалами вместо глаз, который ехал верхом сзади и от которого и шла эта ледяная волна возбуждающего ужаса. Да, именно так. Подстегивала, как плеть.Дулгухау снова вырвало, по телу прошла дрожь.Первыми начали падать лошади. Просто падали и уже не вставали. Затем начали умирать харадрим — все так же, на бегу. Потом дошла очередь до полукровок…Наверное, еще немного — и не осталось бы никого. Но они бежали, даже не было видно, чтобы люди уставали — они просто падали на бегу мертвыми, и все. Морэдайн были по большей части пешими — стройные и тонконогие харадские кони не выдержали бы их, а тяжелых коней у них почти не было. Дулгухау был одним из немногих верховых — потому, наверное, и чувствовал себя относительно сносно. Конь его пал день назад, дальше он бежал вместе со всеми.Он почти не помнил, как они оказались здесь, у крепости. Дикий, бешеный прорыв через линию осаждающих затем этот ливень, и — вот он сидит у стены, ему что-то говорят, а он не понимает его рвет, и хочется умереть. Ему что-то суют пить, но желудок не принимает, и он слышит собственный жалкий всхлип, и снова его выворачивает… Что же у него останется внутри? Сейчас кишки конвульсивно стянулись в той узел, и все, все сейчас выйдет через рот, вместе с кровью, всей слизью, со всей этой дрянью, что булькает внутри у человека…Взгляд выхватил в свете молнии мертвенно-бледное лицо Денны — тот, цепляясь за стену, медленно-медленно приближался к чему-то, — Дулгухау не мог повернуть головы и потому не видел. Но Денна шел туда, и черные глаза-провалы были полны холода и жажды. Он ничего не видел — только это «что-то». Будто эта цель только и держала его на ногах. На мгновение в голове Дулгухау мелькнула страшная мысль — Денна мертв, но идет. Живой мертвец…Нельзя. Нельзя закрывать глаза. Иначе умрешь. Нельзя…Руки Денны задергались, словно зажили своей жизнью и он не мог с ними справиться, а потом Дулгухау перестал его видеть, потому что тот не то упал вперед, не то прыгнул. Снова молния и раскат грома, а за ним — близкий предсмертный визг лошади. Дулгухау снова скрутил приступ рвоты. Он упал в лужу грязи и собственной блевотины, но теперь он видел все.«Лучше бы я остался в Уммаре и умер с остальными», — подумал он. Но глаза отвести не мог. Сцена была настолько невообразимой, что он даже не ужаснулся и смотрел почти спокойно. Маленький конек с замотанной ногой, что стоял тут, видимо, на привязи, теперь лежал на земле, конвульсивно дергаясь, а к темной ране на его шее припал Денна, вздрагивая в такт конвульсиям коня.«Он пьет его кровь», — со спокойной отрешенностью сказал себе Дулгухау и потерял сознание.Очнулся он тысячу лет спустя — или всего через пару мгновений. Ливень прекратился, теперь с неба лениво и рассеянно падали крупные капли, гром рычал где-то близко, но уже не над головой. Дулгухау трясло от холода. Рядом на корточках сидел Денна, уже совсем такой же, как прежде, живой и настоящий, вытирая рот.Дулгухау тупо уставился на него.— Тебе мало, — прошептал он, — той крови? Тебе нужна моя?Красивое лицо Денны дернулось.— А чего ты хотел? — почти крикнул он. — Я не мог прочиться. Я умирал, мне надо было, я чувствовал, я не мог иначе! Не людей же… Силу-то вы мою забирали, — почти зло ответил он. — А плачу за все я. — Он вдруг рассмеялся. — Слушай, брат, разве это было бы не справедливо? Я кормил вас собой, почему бы и вам не отплатить мне той же монетой? А? Ты бы отдал мне свою кровь? А? Ну?Дулгухау молча оттолкнул его руку, пытаясь встать, упал на четвереньки.— Ну, презирай меня, — зло плюнул Денна. — Люди — неблагодарные твари. Это я уже понял.— Ты — не человек, — почти выдохнул морадан. — Не человек!— Я твой брат, — горько и одновременно издевательски прохрипел Денна. — Брат твой. Куда бежишь?Дулгухау полз прочь, а сзади шагал брат его жены и говорил:— Не воспитывали у тебя стойкость… Не учили не отвлекаться, когда на глазах у тебя щенков душат или людей режут. А ты при этом книгу читаешь и осознаешь возвышенный смысл мудрых слов… Да, я не человек. Я сам только что понял. Я больше, ведь ты сам это говорил. Ведь это ты просил, чтобы я помог тебе своей Силой. Это вы все хотели от меня Силы, все хотели, а теперь плюете?Дулгухау упал, перевернулся на спину. Открыл горло.— Ты хочешь… платы? Ну… бери. И уходи. Ты… не… человек. Но ты… мой брат. И не возвращайся… больше…Денна замер. Потом медленно сел на мокрую землю рядом с мораданом. Сгорбился.— Я не знаю, кто я теперь — тихо-тихо проговорил он. — Но среди людей мне не жить… Куда же мне идти? — словно бы сам с собой заговорил он. — У меня осталось только одно дело. Да. — Он повернулся к Дулгухау, помог ему подняться, усадил у стены.— Не лечи меня твоей Силой… — прошептал морадан, чувствуя, что сейчас потеряет сознание.— Нет. Я ухожу. Поплачь по мне, брат. Больше некому. Из письма в метрополию «Господину Альдимиру от его сына Бельгара поклон и привет.Дорогой отец, прости за слишком короткие и нечасты письма — поверишь ли, времени нет совсем. Но совесть и сыновний долг заставили в конце концов бросить все и выкроить время на обстоятельное письмо. Доставлено оно тебе будет не королевской почтой, а прямо в собственные твои руки моим другом Лотандилем. Ты хорошо его знаешь, да и я могу сказать о нем лишь лучшее. Расспроси его — он видел многое, чего в письме не напишешь. Это письмо будет тебе доставлено частным порядком, потому, наверное, ты удивишься, насколько сильно оно отличается от тех, что ты получал раньше. Я пишу сейчас не как бравый солдат, верно?Боюсь, ты и Лотандиля с трудом узнаешь нынче. Мы стали другими за этот бесконечный год войны. Мы не просто повзрослели, мы постарели, и многие наши мечтания и чаяния ушли безвозвратно. Эндорэ старит. Даже если не дряхлеет тело, то душа покрывается морщинами и рубцами. Ты не представляешь, насколько это разные земли — наша Эленна и Эндорэ. Даже те из нас, что родились за морем, уже не такие, как мы. Один из моих здешних соратников сказал, что когда отец взял его с собой в Эленну, чтобы он мог подняться на Менельтарму, ему было тяжело в нашей земле.И еще сильнее отдалились от нас морэдайн. Теперь это самые злые и стойкие наши враги. Ты не представляешь, как страшно встречаться с ними в бою — не потому, что они в плен не сдаются. Они слишком похожи на нас. Лица, стать, оружие. Даже воюют они так же, как мы. И мы говорим на одном языке, отец. Это страшно.Их немного, а чистокровных из них и того меньше, но даже полукровки выделяются среди южан. И они тоже считают себя морэдайн. Наша кровь сильна, отец. Увы. Да, именно увы.Ладно, о грустном я не буду. Если говорить в целом о кампании, то мы, несомненно, победим. Поначалу я, как и многие молодые (эх, как говорю-то!), хотели короткой войны, больших победных боев, славы. Теперь я рад, что наши командиры не спешат. Мы наступаем медленно. И мы видим, что у них не хватит сил отбросить нас, если они не призовут на помощь какое-нибудь колдовство. Поговаривают, что такое может быть.Но пока никакой чародей не пришел на помощь морэдайн. Мы отняли у них Умбар. Мы постепенно отъедаем у морэдайн кусок земли за куском. И еще не было случая, чтобы они сумели отбить свою землю назад. Наши лучники лучше, и хотя конницы у нас, почитай, и нет — сам знаешь, редкий здешний конь выдержит нуменорца в полном вооружении — но наши говорят, что мы хотя и ходим медленнее, зато и не бежим.А куда им теперь бежать — я не знаю. Харад их предал. Мне даже жаль их».Аргор молча смотрел на преклонившего перед ним колено человека. Эрк привел его с юга, из Ханатты, вместе с большим отрядом угрюмых, измученных и злых морэдайн.— Мы прошли по землям Харада, государь, — говорил Эрк, — и они не смели заступить нам дорогу.Коленопреклоненный человек поднял худое черное от усталости лицо. У него были холодные серо-зеленые глаза — нуменорские морские глаза, такие яркие на загорелом дочерна лице — и черные волосы, грязные и спутанные. Человек положил к ногам Аргора меч и сказал хриплым, чуть дрожащим низким голосом:— Я, Дулгухау, сын Алантора, ныне отдаю свой меч, верность и службу Аргору Хэлкару, истинному наследнику дома Эльроса, как своему королю и сюзерену.Бывший принц Эльдарион коротко, торжествующе улыбнулся и, взяв меч, протянул его Дулгухау.— Встань, князь Дулгухау, сын Алантора. Твои слова я слышал и воздам за верность — любовью, за отвагу — славой, за предательство — смертью. Встань, ты теперь мой человек.Дулгухау поднялся и низко поклонился своему королю. Глянул на довольно ухмылявшегося Эрка. «Теперь ты понял, что я прав? Надо было ставить не на харадских дикарей, а на Мордор».Дулгухау тяжело вздохнул. Выбор сделан — верный или нет, все равно. Возможно, и выбора-то не было. Он прикрыл глаза, думая о тех, кто, наверное, уже погиб в цитадели Умбара. Все, прошлого больше нет. Забыть. Есть только будущее.Но Аннахайри и дети…Он шагнул вперед.— Государь, яви справедливость.Аргор кивнул, выжидающе глядя на него — говори, мол.— Государь, наши жены и дети ушли в Ханатту. Им не будет там защиты и покровительства, их ждет там обида, потому что госу… Наранна-ару предал нас. Верни их нам. Мы лишились земли — дай ее нам, пока мы не вернем свою.Аргор покровительственно улыбнулся — одними губами.— Я сделаю это, князь Дулгухау. У тебя и твоих людей будет земля.Новый князь поклонился своему королю. Тот ответил коротким кивком и величественно зашагал прочь, к своему черному огромному коню.— А рабами тут будут харадрим, — сквозь зубы выдавил Дулгухау. — Я им устрою месть, предателям. И им, и нуменорцам. Вовек не забудут Дулгухау…Князь Эрк хохотнул.— Нет, Дулгухау, здесь другой закон. Нет ни морадана, ни ханаттанны. Здесь людей судят по полезности и пригодности. Впрочем, харадрим в рабы очень даже пригодны!Ингельд сидел и читал Гириону очередное донесение с юга. В сырую холодную погоду у проконсула болели ноги, и был он тогда зол и брюзглив. Сейчас он сидел, сунув ноги чуть ли не в очаг, и мрачно смотрел в огонь.— «Умбар взят относительно бескровно, если не считать тех полутора сотен фанатиков, что засели в цитадели и отчаянно защищались. Их вырезали всех. Надо сказать, что там были в основном морэдайн, они в плен не сдаются». — Ингельд отложил письмо. — Судя по ходу кампании, морэдайн в Ханатте почти не осталось. Их и так было немного, теперь же все, кто остался в живых, ушли в Мордор. Из них известны два предводителя — Хэрумор и Фуинур. Два их князя. Своих былых союзников, харадрим, они ненавидят не меньше нас. Конечно, кому приятно, когда тебя предают? — пожал он плечами. — Теперь Харад откупается рабами.— Как бы теперь Наранна не попросил у нас военной помощи, — хмыкнул Гирион.— А он ее получит? — с сомнением поднял голову Ингельд.— Разве только если признает себя вассалом со всеми вытекающими. Да и тогда вряд ли. Но я сомневаюсь, что он пойдет к нам на поклон. Ему не дадут, помяни мои слова. — Он с болезненным стоном потянулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93