Эта мысль взволновала меня. Когда мы выехали в район Сад английских дубов, я подумал, что, поскольку у нее английская машина, она может остановиться здесь. Но нет. Не остановилась она и в районе Тимберленд и в Спениш-Вилла. Когда мы затормозили около светофора, она улыбнулась мне, а потом сорвалась с места прежде, чем я успел задать ей вопрос. Миновали шоссе Ай-95 и поехали дальше. Когда мы были милях в пятнадцати от Хантера, я подумал, что, возможно, она пытается оторваться. Мне не удавалось догнать ее. Только не на своей «нове». Неожиданно Джози свернула с шоссе на боковую дорогу, где асфальт вздымался как гребень, и направилась на восток сквозь сосновый лес и маленькие болотца. Я неотступно следовал за ней.
Если бы нам пришлось ехать на край земли, я не раздумывая последовал бы за ее «триумфом». Ветер завил волосы Джози в кудряшки и узелки, она часто убирала с руля обе руки и скручивала волосы в пучок, чтобы успокоиться. Солнце клонилось к горизонту, в его мягких лучах лицо Джози, когда она оглядывалась через плечо, казалось мне волнующим и загадочным, как и все, что окружало меня в тот момент.
Она остановилась рядом с магазином для рыболовов около маленького пруда. Это место было мне совершенно незнакомо.
Я увидел длинный деревянный причал, где можно было половить окуня, и магазин работал по воскресеньям. Там продавались удочки с катушками для спиннинга, бамбуковые удочки с поплавками, охотничьи ножи и сети, тренажеры и венские колбаски, маринованные яйца и содовая со вкусом шоколада, а при желании можно было купить пиво в упаковках по шесть банок и патроны для дробовика. В старом холодильнике за прилавком хранились большие пластиковые кружки с чаем.
Чай оказался очень сладким, с кусочками лимона. Я до сих пор помню его вкус.
Над прудом стояла легкая летняя дымка. Сумерки были голубовато-серыми, но вода, покрытая рябью от играющих рыбок и скользящих по ее поверхности водомерок, сияла в последних розовых лучах солнца.
— Какое замечательное место, — заметил я.
— Одобряешь?
— Что? Одобряю ли я? — Я лег на мосток, посмотрел на первые звезды и вдохнул летний воздух. — Мне здесь просто нравится.
— Я рада.
О чем мы говорили? Немного о погоде. О том, как жарко, но хорошо. О наших машинах, хотя они нас не особенно интересовали.
— Я... тебе, наверное, кажется все это странным?
Она лишь хмыкнула в ответ.
— Я вдруг почувствовал себя таким счастливым, что трудно передать словами. Я просто счастлив, что сейчас здесь, пью этот чай. Счастлив, что встретил тебя и что мы сейчас вместе. Серьезно. Я ничего не знаю о тебе, за исключением того, что ты немного разбираешься в машинах, знаешь эти места, и ты красива, и... я просто счастлив быть здесь, с тобой. Сейчас... я знаю, это звучит ну ужасно банально... но мне кажется, что это самое прекрасное место на свете.
Все это было правдой, но я не мог поверить, что чувствую и говорю это. Иногда ты не можешь найти нужных слов. А иногда нужные слова оказываются неправильными. Но я говорил именно то, что чувствовал. Джози наклонилась и поцеловала меня. Я вдруг ощутил себя на много лет моложе, как будто мы маленькие дети, устроившие свидание понарошку. Мне нравилось это ощущение.
— Ты из Саванны?
— Хайнсвилль, — ответила она. — Наверное, ребята из форта Стюарт называют его «Хутервиль».
Я покраснел.
— Папа говорит, что наша семья жила здесь со времен Оглторпа, когда только возникли Хайнсвилль, Саванна и Си-Айленд. Но сейчас с этим мало кто считается. А ты?
— Я из Канзаса. Мой город рядом с границей Оклахомы.
— Как тебе в армии?
— Самое то. Ты здесь выросла? Училась?
Она сказала, что учиться ездила в другие города: сначала в Атланту, потом пару лет провела в колледже рядом с Вашингтоном, но теперь вернулась на лето, а может, и на более долгий срок.
— Я думаю поработать у моего отца, он занимается производством бумаги. А в колледже Маунт-Вернон об этом бизнесе не особенно много узнаешь.
— Ты не хочешь уехать отсюда?
— Уехать? — Она потягивала чай. — Да я только приехала. Я давно здесь не была, и мне очень хотелось вернуться.
— Наверное, из-за друзей и...
— Из-за этих мест. Большая часть Саванны располагается в низменности. Это ни для кого не секрет. Но эти земли, эти маленькие прудики, все эти места, я люблю их. Это мой дом. Разве ты не чувствуешь то же самое по отношению к своему дому?
— Не так сильно. Мой дом — армия.
— Тебе, наверное, приходится тяжело.
— Иногда. Слушай... ты ведь не считаешь глупым то, что я сказал тебе пару минут назад?
— Нет, нет. Это очень мило с твоей стороны. Не думала, что парень с базы может оказаться таким приятным человеком. Наверное, ты очень одинок. Почему ты улыбаешься?
— Только не сейчас. Ты поедешь на ту встречу?
— Угу.
— Может, встретимся на следующей неделе?
— Посмотрим. — Она допила чай и встала. — Нам пора.
— Наверное, это звучит глупо, если я спрошу... тебе понравился сегодняшний день?
— Мне понравилась твоя машина. У папы была такая же, она стояла в одном из сараев на ферме. Мы играли в ней, когда она сломалась. Это единственная машина, которую я знаю, кроме «триумфа». Так что, возможно, я немного рисовалась перед тобой. И еще мне понравился ты. Я не знаю никого с базы. Отцу редко приходится иметь дело с военными, мы стараемся держаться от них подальше. Но ты показался мне таким простым. Таким спокойным.
— Я вкалываю как проклятый целую неделю. Иногда нужно и расслабиться.
— Как интересно. — Она стояла около дверцы машины. Мне захотелось схватить ее, сорвать ее и свою одежду и заняться с ней любовью прямо на капоте, или на виниловых сиденьях, или на траве и гравии. Но она держала меня на дистанции. Контролировала. И мы всего лишь поцеловались. Медленно, очень медленно, так, что я почувствовал, какие у нее мягкие губы, и перехватил ее дыхание своим. Я прикоснулся к ее шее, затем — к затылку, и мои пальцы утонули в густых волосах. Я прижал ее к себе, чувствуя своей грудью ее грудь, и едва не сошел с ума.
— Мне нужно ехать. — Она прижала кончики своих пальцев к моим губам.
— О Господи...
— Завтра я буду в офисе. Позвони мне. Бумажная фабрика Ранкина. Спросишь офис Тайлера Ранкина.
Обратный путь в Хантер-Филд был долгим. Она ехала быстро и знала дорогу. Я не знал. Потом она повернула на север, а я — на юг. Она небрежно собрала волосы, положила руки на руль и исчезла из виду. Когда я въехал в город, то чувствовал себя совсем одиноким. Я понял, что влюбился.
Я сидел в машине на темной парковке.
— Пора начать жить по-настоящему, — сказал я себе.
* * *
Не знаю, понимал ли я когда-нибудь Джози, хотя очень старался. Мы часто ссорились. Срывались друг на друге. Ее интересы оставляли меня совершенно равнодушным. Она задавала вопросы, на которые мне не хотелось отвечать. Я был просто не в состоянии уделять ей столько времени, внимания и заботы, сколько она требовала. Но я старался.
«Расскажи мне о своих бабушках и дедушках», — попросила она однажды октябрьским днем, когда мы сидели на широком деревянном крыльце в доме ее отца. У Джози был свой домик на другом конце участка, очень скромный. Наверное, когда-то он принадлежал испольщикам, но мать Джози обставила его со вкусом. Там было всего две комнаты и небольшой, посыпанный песком дворик в тени двух дубов. Но по воскресеньям мы обедали в большом доме и теперь отдыхали после трапезы. Ее отец и дядя уехали осматривать земельный участок, который они хотели приобрести. Мать и тетя остались наверху. Их голоса доносились до меня через окна спальни, но я не мог разобрать, о чем они говорили, да и не пытался. Наверное, точно так же ребенок слышит голоса людей, находясь в утробе матери.
— Я мало о них знаю. Мистер и миссис Куртовиц, мистер и миссис Юнковиц. Я никогда не видел их. Даже не получал поздравительных открыток.
— Как грустно.
— Не очень, если особенно не задумываться. Давай не будем об этом.
— Неужели тебе не хотелось встретиться с ними?
— И о чем бы я с ними говорил? Смогли бы мы вообще поговорить? Думаешь, они знают английский?
— Может, кто-то из них и знает.
— Сомневаюсь.
— Ты ведь ничего от меня не скрываешь?
— Нет. Но и рассказывать мне особенно нечего.
— Ты не хочешь отвезти меня в Канзас и познакомить с твоей мамой?
— Когда-нибудь мы туда съездим.
— Может, после Рождества?
— Может быть. А может, и вообще не поедем.
— Курт!
— Что?
— Курт, тебе нужна мать. Тебе нужна семья.
— Посмотри на жеребят, которые резвятся в загоне.
— Курт!
— Перестань.
— Курт, ты хочешь детей? Хочешь, чтобы у тебя были внуки?
Я сел на большой плетеный стул, чувствуя, как у меня защипали глаза от неожиданно навернувшихся слез, и отвернулся.
— Курт, поговори со мной.
Но я не мог. Единственное, что я сумел сделать, это покачать головой. Потом я стал говорить очень медленно и вдумчиво.
— Ты знаешь, что я люблю тебя.
— Да, — спокойно откликнулась она.
— Ты можешь сказать, что любишь меня?
— Я люблю тебя.
— Почему?
— Это глупо.
— Совсем нет. По крайней мере я так не считаю. Потому что... я знаю, за что люблю тебя. У меня много причин, и я знаю их все. Но я не представляю, за что ты любишь меня.
— Но...
— Дай мне закончить. Пожалуйста... я прошу тебя...
Я чувствовал, что совершу сейчас ужасную ошибку. Инстинкт самосохранения подсказывал мне немедленно заткнуться, но я не мог.
— Я полюбил тебя, — продолжал я, — с первого дня, когда увидел этим летом, когда я ничего о тебе не знал... и все, что я узнавал потом, только укрепляло мою любовь к тебе. И не только к тебе. А ко всему, что тебя окружает, ко всему, что с тобой связано. Я полюбил твоих родителей. Твой дом. Твоего дядю, кузенов и твою подругу Джинни, которая приезжала на прошлой неделе. У тебя целая жизнь, а я — всего лишь часть ее, но это замечательно. Это просто великолепно — быть частью твоей жизни. И когда я сижу вот так на крыльце, слушаю беседы твоих родственников, смотрю на твою землю и думаю о том, что ты рядом со мной, я чувствую, что становлюсь частичкой всего этого. Но разве я могу на это претендовать? Я ведь не отсюда, и там, за оградой, в Хантер-Филд, совершенно другая жизнь. Я словно становлюсь иным человеком, и появляется капрал Куртовиц. Я переживаю это каждый день, выполняю свою работу, а как только все заканчивается, иду к тебе. Но, послушай, Джози, я со всем этим справляюсь. Понимаешь, у меня две жизни? Одна из них — армия, это мой долг. А другая — ты. И не проси меня брать на себя что-то еще.
— Я не понимаю тебя.
Тишина дня навалилась на меня.
— Я не понимаю, — повторила она. — Я не прошу тебя выбирать между мной и армией. Этой жизнью или той. Если ты считаешь, что должен сделать такой выбор, то я тут совершенно ни при чем.
— Малышка? — сверху донесся голос ее матери. — Ты не можешь подняться к нам?
Мне было интересно, не подслушивала ли она нас. Возможно, она хотела избавить меня от неприятного разговора. В любом случае я воспользовался ситуацией. Крикнул, что хочу немного прогуляться, стараясь контролировать свой голос, но думаю, что он все равно меня выдал.
Если бы у меня был пистолет, я бы выпустил всю обойму. Если бы я был сейчас на базе, я подорвал бы что-нибудь. Если бы я был в машине, то гнал бы как сумасшедший. Может, именно поэтому инстинкт самосохранения не позволил мне тогда сесть в «нову». Я хотел выплеснуть свою ярость. Но под руку мне попалась лишь искривленная дубовая ветка, лежащая на земле. Когда я подобрал ее, чтобы со всей силы разбить о дерево, она оказалась такой трухлявой, что развалилась прямо у меня в руке.
— Лучше бы взял гранату, или что там у тебя бывает! — крикнула Джози. Она немного запыхалась, пока бежала ко мне. Джози обняла меня, прижав мои руки к телу. — Мы едем к Рейли в Саванну. Поехали с нами?
— Что-то не хочется.
— Тогда подожди меня дома, пока я вернусь.
— Когда приедете?
— Поздно.
— Может, не стоит? Мне завтра рано вставать.
— Делай, как считаешь нужным, — сказала она.
* * *
Мне не хотелось, чтобы все так вышло. Я старался, чтобы этого не случилось. Вернувшись в форт, я выпил пива, включил телевизор, потом выпил еще пива и еще. Когда подняли флаг и заиграли гимн, я по-прежнему бодрствовал, сидя в темной комнате, освещенной только мерцающим экраном телевизора. Мне было холодно.
Я быстро включил одну из ламп, потом — другую, оделся, вышел на улицу и приступил к работе.
Я вкалывал как проклятый, чтобы не думать о Джози. Старался отбросить эти мысли, чувствуя, как отчаяние и гнев переполняли и ослепляли меня. За эти пять месяцев я забыл обо всем. Я выполнял свою работу в форте без души и интереса. Каждое утро я пересиливал себя. А теперь еще и это. Я не знал, захочу ли видеть Джози сегодня вечером.
Помню, когда мы были знакомы только шесть недель, со мной произошел странный случай. Мою часть послали на совместные учения с бойцами бундесвера из Германии. Мы прыгали с небольшой высоты, и это было очень опасно, потому что парашют раскрывается совсем близко от земли. Вместе с этими парнями мы тренировались, пили и обнимались, как друзья, хотя они знали не больше ста слов по-английски, а мы вообще не говорили по-немецки. Для нас это привычное дело. У рейнджеров много приятелей по всему миру. Труднее найти настоящих друзей. Возвращаясь в Хантер-Филд, я был очень взволнован, потому что мне предстояло увидеть Джози. Но когда я позвонил ей в офис, мне сказали, что ее нет. А когда позвонил домой, услышал только автоответчик. Я звонил снова и снова. Ждал целый день. Ничего больше не мог делать. И все звонил и звонил. Вечером я поехал к ней домой, припарковал машину у обочины, пошел по дорожке, ведущей к ручью, протекавшему около ее садика, затем открыл дверь и вошел. Она почти никогда не запирала дом.
Когда она приехала, я сидел в темноте и видел ее, стоящую в дверном проеме. И его тоже. Окинул ее взглядом, потом осторожно посмотрел на него, когда они прощались. Он был моего роста, но худой. С таким легко справиться. Я словно сидел в засаде, когда не хочется стрелять и выдавать свое присутствие раньше времени. Но ты готов к атаке, ты видишь их, а они тебя — нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39