У меня не было времени уговаривать ее. Мне не нравилось вспоминать о тех временах, когда она пыталась играть роль моей матери. — Ты сказала, что хочешь рассказать мне о Селме.
— Ты всегда любил ее больше, чем меня, Курт.
Я положил руки на стол и сжал его край.
— Джоан, не надо.
Стол слегка задрожал, и по чаю в чашке побежали круги.
— Ну, раз ты так хочешь...
— Джоан, я ухожу.
— Нет, подожди. — Неожиданно она схватила меня за руки, чтобы удержать, и, глядя ей в лицо, я увидел, как она постарела. Если бы она не разозлила меня своей болтовней, возможно, мне стало бы ее жалко.
— Я действительно переживаю за Селму, — сказала она.
— Хорошо. — Я снова сел за стол. — Что-то с Дэйвом?
— Дэйв, Дюк Болайд и еще куча народу.
— Они до сих пор читают проповеди про ниггеров, евреев и мексиканцев?
— Не проповеди. У них начались какие-то тренировки, и Селма очень переживает.
— Она должна радоваться — теперь он редко бывает дома.
— Он ей ничего не рассказывает. Ничего. Просто пропадает целыми днями, даже не сказав, куда уходит и когда вернется.
— Понятно. Она, наверное, надеется, что он никогда не вернется.
— Но даже когда остается дома, он постоянно скрывает от нее что-то. Как будто он шпион или что-то в этом роде.
— Дэйв-то? Да этот кусок дерьма не сможет шпионить даже за белкой у себя во дворе!
Джоан напряглась, услышав слово «дерьмо».
— Не знаю, Курт. — Она положила руки на колени. — Но он ведет себя странно. Например, почтовый ящик. Он установил новый почтовый ящик и запирает его на замок.
— В чем проблема?
— Он не дает Селме ключей. Когда его нет, она не может открыть ящик, чтобы достать счета и письма. Не может даже посмотреть каталоги, пока их не изучит Дэйв. Не знаю, как Селма все это выносит.
Пока я не услышал ничего особенного.
— Селма напугана. Очень напугана, и я не знаю из-за чего. Она говорит про почтовый ящик, про тренировки и прочие вещи, но, если честно, я не понимаю, что это. Но ее что-то мучает. И... думаю, это страх.
— Он бьет ее?
— Не знаю. — Она говорила очень тихо, едва слышно. — Мне кажется, дело не в этом.
— Тогда в чем же, черт побери?
Джоан посмотрела на меня, затем — по сторонам, чтобы убедиться, что на нас никто не смотрит.
— Думаю, она боится за Дэйва. У него могут возникнуть большие неприятности. С законом. Я даже не представляю. Курт, почему бы тебе не позвонить ей самому?
— Не могу вмешиваться, Джоан. — Я старался держаться от семьи как можно дальше. — Собираюсь построить новую жизнь здесь, в Нью-Йорке. Ты можешь понять меня. Особенно ты.
Я хотел отгородиться, но это не удавалось. На самом деле я каждый день собирался позвонить Селме, каждый день думал о том, как она, все ли с ней в порядке. Но так и не набрал ее номер. Мне казалось, что сейчас неподходящее время и я ничего не смогу сделать, чтобы изменить ее жизнь. Сколько раз я уговаривал ее оставить Дэйва? Но она не делала этого. А если она не хочет, чем я могу помочь? Она не станет меня слушать, не прислушается к здравому смыслу. Поэтому, несмотря на всю свою любовь к Селме, я не смог ей позвонить.
Джоан рассматривала свои руки, лежавшие на коленях, ее плечи немного ссутулились, она как будто хотела исчезнуть; и в этот момент мне захотелось сказать все, что я думаю. Обо всем, что я делаю. Да. Даже Джоан. Но как я смогу объяснить все это моим сестрам? Джоан, которая сидела передо мной? Или Селме? Бедной Селме, у которой теперь отобрали даже каталоги.
Стук наших чашек о блюдца тонул в праздной атмосфере безделья. Но внутри меня как будто все замерло, на мгновение показалось, что шум и звон в голове стихли, я наконец-то расслабился и засмеялся.
— Курт?
— Прости. — Я попытался сдержать смех. — Селма просто не проживет без этих каталогов.
Джоан улыбнулась, и я был рад этому. Потом подумал, как объяснить моей сестре, чем я на самом деле занимался. Я представлял ее реакцию. Джоан не поверит мне, будет сбита с толку. Начнет избегать меня. Селма тоже не поверит, но постарается убедить себя, что я поступаю правильно. А может, она испугается? Какое у нее будет лицо, если я все расскажу? Я покачал головой, словно пытаясь отогнать эту мысль.
— Курт?
— Не обращай внимания. И не волнуйся. Я позвоню Селме сегодня вечером.
Глава 22
В старом здании Совета на Парк-авеню было безлюдно. Я вошел, воспользовавшись карточкой-пропуском и ключами Шанталь. Никто и представить себе не мог, что я пойду сюда. Я включил свет и шел на ощупь по коридору к горящей красным светом кнопке лифта. Он ехал очень медленно, клацая и вздрагивая, наконец я нажал на рычаг и открыл тяжелую дверь. Этот лифт всегда вызывал у меня улыбку. Старая, надежная американская механика, которую создавали еще до кремниевых чипов или даже транзисторов. Как говаривал мой отец, это происходило в те времена, «когда слова „Сделано в США“, „качество“ и „надежность“ имели одно значение». Отец старался покупать только американские вещи. Он думал, что так быстрее сможет стать американцем и завоевать доверие окружающих. У него имелся «бьюик». И телевизор «Зенит». В детстве мне казалось это странным. Ни у кого больше не было телевизора «Зенит». Но теперь я начинаю его понимать. От лифта веяло такой же стариной. Это успокаивало меня. Вместе с ним мы проработали много неурочных часов. Я и лифт.
Когда первый раз заходишь в подвал Совета, кажется, что здесь царит полный порядок. Тут стоял ксерокс, на котором я много работал, пока он не сломался. Металлические шкафы с аккуратно расставленными книгами, на корешках которых вручную проставлены номера и которые напоминали мне о библиотеке школы Уэстфилда. Справа находилась небольшая печка, и во всем помещении немного пахло топливом.
Но стоило свернуть налево от ксерокса, как ты натыкался на горы мусора и порядок исчезал. Служащие складывали в подвал ящики со старыми журналами и брошюрами и забывали о них. Сюда относили сломанную мебель, место которой на свалке. А еще — уйма старых ящиков с «Журналом международной политики».
В глубине подвала запертая на замок дверь вела в другой отсек. Я открыл ее с помощью дубликата ключа, который сделал через неделю после начала работы у Шанталь. Старая лампа накаливания отбрасывала призрачные тени. Горы картонных ящиков из супермаркетов и курьерской службы поднимались почти до потолка. Некоторые из них были открыты, внутри лежали старые документы и газеты. Пыльные и пожелтевшие листки вываливались из ящиков с надписями «Тайд» или «Лаки старз».
За последние четыре месяца сотрудники службы охраны появлялись здесь раза два или три, но ничего не трогали. Им пришлось бы провести особо тщательный досмотр, перевернуть множество ящиков, добраться до середины этой горы, чтобы найти тот, который им нужен. Но я был уверен, что они не станут этого делать. И я оказался прав.
В подвале хранилось достаточно нитрата аммония, чтобы произвести взрыв, по мощности равный взрыву пятисотфунтовой бомбы. Я старался сделать смесь как можно более стабильной. Контейнер завернул в полиэтилен, поэтому ни одна собака не учуяла бы запаха. Никто не нашел бы это. Мне оставалось только приготовить детонатор, и тогда подвал, приемная над ним и комнаты наверху, а также все, кто будет находиться там, взлетят на воздух.
Если бы мы действовали согласно первому плану Рашида и у меня все получилось, мы устроили бы джихад в Соединенных Штатах в самом центре Манхэттена, в этом маленьком уютном домике, где полно людей, которые правили миром, еще в конце ноября. Погибло бы несколько очень важных персон. Все члены правительства, все крупные воротилы Америки испытали бы это на своей шкуре. Джихад застал бы их у себя на родине.
Но миссия так и осталась невыполненной. План подвергся серьезным изменениям, что выводило меня из равновесия.
Мы с Рашидом приехали в Америку порознь и довольно долго не общались. Стараясь соблюдать меры предосторожности, отправляли друг другу послания через связного, который работал неподалеку от Совета, но у меня сложилось впечатление, что в деле участвовало еще несколько человек, которые занимались доставкой и приготовлением компонентов. Они не знали меня. Я не был знаком с ними. Операцию тщательно спланировали, и она обещала дать желаемый результат. К середине октября мы приступили к реализации задуманного.
В конце месяца я получил сообщение от Рашида, в котором без всяких объяснений говорилось о приостановке работ. Это напоминало приказ. Меня не устраивало подобное положение вещей. Нам было необходимо поговорить.
В моем бумажнике лежал зашифрованный телефонный номер Рашида, но я не стал ему звонить и предупреждать о визите. Уже стемнело, когда я появился на пороге его маленького домика, стоявшего на Рэймэпо-авеню в паре миль от моей квартиры, на другой стороне Джерси-Сити.
Рашид сам открыл дверь. Он выглядел совершенно спокойным, всегда готовый к встрече со мной. Мне это не понравилось. Я просто посмотрел на него и ничего не сказал. Ждал, наблюдая за ним. Он стоял в дверном проеме. Возможно, все дело было в его прическе или одежде, но мне показалось, что он изменился. На секунду возникло ощущение, что я никогда не знал этого человека. Какой-то смуглый парень. Даже не араб. Возможно, доминиканец.
— Курт! Заходи.
— В чем дело, Рашид?
— Заходи. Планы изменились.
Он говорил так, словно нам предстояло обсудить самые обычные вещи.
— Я не понимаю. Что происходит?
— Одной бомбы недостаточно.
— Что ты хочешь этим сказать? Бомба, которая у нас есть, прекрасно справится с задачей. Мы должны действовать как можно быстрее.
— Нам нужно нечто большее. И теперь у нас это есть. — Он был взволнован. — Курт, приятель, поверь, мы изменим Америку.
— Как?
— У нас есть Меч, Курт.
— Меч?
— Как Ангел Господень, мы поразим этим Мечом Америку.
— Мы? А чей это план? Твой или мой?
— Это замысел Аллаха.
И все это время он молчал?! С тех пор как мы приехали в Соединенные Штаты, прошло несколько недель, но лишь теперь Рашид решил рассказать о том, как изменился план, в который были вовлечены не только мы с ним.
— Нам понадобится некоторое время. Совсем немного. Это убьет не всех. Но многих.
— Что «это»? — Мне надоела эта чертова игра.
— Мор. Как в Коране. Как в Библии, Курт. Тысячи, возможно, сотни тысяч погибнут. «Меч Господень и язва на земле, и Ангел Господень истребляющий».
— У тебя что-то есть? О чем ты, черт возьми, говоришь? Какие еще сотни тысяч?
— Но не больше, чем в Боснии. Не больше, чем в Палестине. Это будет великое бедствие, которого еще не знали американцы. Они познают ту боль, которую мы с тобой знаем.
Я обвел глазами пустую комнату, пытаясь сосредоточиться. Около стены — матрац, на край которого брошена грязная одежда. В углу — деревянный стул с факсимильным аппаратом. И больше ничего. Ничего, что могло бы рассказать о Рашиде, о том, чем он занимается, о его планах. Согнувшись, я сел на матрац.
— Какое-нибудь химико-биологическое дерьмо?
Рашид усмехнулся.
— Божье дерьмо.
Я покачал головой.
— Мы поразим не только власть имущих. Мы поразим Мечом разных людей. В основном нашими жертвами станут невинные.
Рашид достал что-то из-под груды грязной одежды. Я посмотрел на то, что он держал в руках. Какие-то бумаги. Блокнот. Карандаш.
— Думаешь, Бог не убивает невинных? — Рашид сел рядом со мной, прислонился спиной к стене и стал делать наброски. — У нас есть миссия, Курт. Божья миссия. Мы должны изменить Америку. Изменить мир. Позволить действительно невинным людям изменить свою жизнь. Читай книгу! Это путь Господа, и он должен стать и нашим путем. — Он сидел так близко, что я мог разглядеть сосуды в его глазах. — Не каждый человек достоин нести послание Божье. Но я вижу это в тебе, Курт. Ты — избранный.
Ему больше нечего было сказать, и он продолжил рисовать. Потом остановился.
— Ты со мной. — Слова прозвучали как утверждение.
Я призадумался. Мне казалось, что я теряю над собой контроль, меня тянуло ответить, положить всему этому конец. Но я не мог проронить ни слова. Он понял это и вернулся к своим бумагам.
— Ты избран Богом. — Рашид так увлекся тем, что делал, и вел себя так непринужденно, что я поневоле стал проникаться его словами.
Той ночью Рашид не посвятил меня во все детали своего плана, но сказал достаточно много. Он не объяснил мне, где возьмет вещь, которую назвал Мечом Ангела, но поделился своими соображениями по поводу того, как можно ее использовать. Я подумал, что с технической точки зрения у меня все должно получиться. Я почти не задавал вопросов, в основном слушал. И он продолжал свой рассказ. В плане не было ничего сложного, и некоторое время спустя я уже слушал вполуха.
Я не сомневался в действенности этого средства. Раньше мы планировали совсем иное: четверть тонны хорошо приготовленного взрывчатого вещества. Но то, о чем рассказывал Рашид, если все удастся, действительно похоже на деяние Бога. Если у нас получится, это станет деянием Божьим. В противном случае Господь не позволит случиться тому, что противоречит его замыслам.
— ...как в Цазине. — Название места вернуло меня к действительности. — Мы заставим их почувствовать весь ужас происходящего. Они поймут, что наделали.
Он снова вернулся к своим наброскам. Иногда останавливался, смотрел на меня, о чем-то думал, рисовал новые детали и делал пометки там, объясняя, где я должен выяснить дополнительную информацию или импровизировать. Он нарисовал канистру, охлаждающие реагенты, насадку аэрозоля. Долгое время мы сидели молча. Затем он нарушил тишину:
— Рано или поздно все умрут.
«Каждая душа познает вкус смерти», — подумал я. Но мы совершим страшный грех, если все окажется обманом, не имеющим никакого отношения к Богу. Это станет преступлением, если люди погибнут, а ничего не изменится. Но я повторял себе снова и снова, что тогда Он не позволит этому случиться. Я убеждал себя в том, что план праведный и мы сможем его воплотить.
Уверял себя, что должен сделать это. Рашиду нужны мои знания. Мои навыки. Я смогу в любой момент остановиться. Помню, как в Загребе, когда мы расставались перед тем, как ехать в Америку, он сказал мне одну вещь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39