После долгих месяцев войны в Боснии я боялся, что не смогу больше жить в Соединенных Штатах. В ответ он лишь рассмеялся. «Ты — настоящий американец. Если ты сможешь скрыть свой гнев, то сам станешь невидимым». Рашид бы не справился без меня. Ему нужен человек-невидимка.
Позже, когда меня начали мучить сомнения, чаще по ночам, я вставал и обдумывал план действий, зная, что в конечном итоге с Божьей помощью смогу принять единственно верное решение. А днем снова шел работать в Совет. Я старался быть терпеливым. Но внутреннее напряжение росло.
Наступил канун Рождества. В ближайшие недели мы закончим. Оставалось только выбрать подходящее место и время.
Я закрыл дверь в подвал. Все лежало на своих местах. Мне больше было нечего здесь делать.
Я поднялся по лестнице в кабинет Шанталь. Я знал, что она уехала в Вашингтон на выходные, и все же мне захотелось увидеть ее, когда я открою дверь. Внутри никого не было. Меня охватило чувство, которое я не любил и которое часто возникало, когда я оказывался один в пустом доме. Я скучал по ней и хотел, чтобы она поскорее вернулась.
Прямая линия Шанталь работала даже при отключенной АТС. Я набрал номер Селмы в Канзасе, который не изменился за прошедшее время. Телефон прозвонил три, четыре, пять раз. Только бы не включился автоответчик. Телефон продолжал звонить. Никто не подходил. Я медленно и осторожно положил трубку на место. Придется подождать.
Если бы мы с Рашидом придерживались первоначального плана, Шанталь могла бы погибнуть. Мы не хотели убивать ее, но если бы в тот момент она оказалась в приемной, я не смог бы ее предупредить. Возможно, ей бы повезло, возможно, нет. Все в руках Бога, и долгое время я думал, что это не мое дело. Но когда Рашид рассказал о том, что планирует более масштабную атаку, я понял, что бомба не оказала бы серьезного действия. Рашид убедил меня, что Совет — тайный центр американского правительства, средоточие зла. Но он был не прав. Совет не играл большой роли в существующем порядке вещей. Теперь я это знал. Думаю, он тоже. Поэтому наша задача изменилась. Но если он был не прав тогда, мог ошибаться и сейчас. Смерть Шанталь оказалась бы бессмысленной. Бесцельной. И мне это не нравилось.
«Рашид, сукин ты сын, — сказал я в пустой комнате. — Только не затягивай с этим». Иногда я чувствовал, как гнев угасал во мне, и это пугало. Чем дольше готовишься к миссии, чем больше изменений происходит в ходе ее выполнения, тем больше это сбивает с толку. Я должен был знать наверняка, что исполняю волю Бога, а не только Рашида и его помощников. Зря я работал в Совете так долго. Я слишком хорошо узнал этих людей, что могло мне помешать.
Я снова позвонил Селме. Потом еще и еще. Но тем вечером мне так и не удалось с ней поговорить.
Глава 23
На семинар «Современные технологии и терроризм» пришло очень мало слушателей. Шанталь считана эту тему очень важной, но Нью-Йорк и Вашингтон не придавали ей особого значения. Люди в Совете наблюдали за маленькими войнами, которые разгорались по всему миру, но не могли установить между ними связи. Теперь уже никто не помнит, что в январе 1993 года понятие, значение, проблема терроризма воспринимались как пережитки прошлого. Америка жила беспечно и самодовольно. Люди, которые все-таки посетили семинар, долго и нудно рассказывали о примерах из прошлого и строили предположения на будущее, которые даже им казались только теоретическими.
Просматривая статьи и доклады, Шанталь выглядела разочарованной.
— Они слепы, — говорила Шанталь. — И еще поплатятся за это. Но будет слишком поздно.
— Мне сделать копии?
— Да. Может, на что сгодятся.
Читая эти статьи, я чувствовал себя как во время ночного боя, когда мы пользовались приборами ночного видения. Ты видишь, как люди передвигаются на ощупь, ориентируясь по своим ощущениям. Они ни в чем не уверены. Знают, что враг поблизости, что я рядом, но не видят меня.
Кое-какие высказывания экспертов могли пригодиться. Их стоило запомнить. Аналитик по имени Карлтон Имз, одно время сотрудничавший с научно-исследовательской корпорацией «Рэнд», а теперь работавший в частном охранном агентстве, установил любопытную связь между отдельными бойцами, которых, естественно, называл террористами, и оружием массового поражения. Он утверждал, что химические и биологические реагенты стали доступны некоторым террористическим организациям, особенно тем, кто связан с «государствами-спонсорами» вроде Ирана, Ливии и Ирака. «Однако по ряду причин государства-спонсоры и „традиционные“ террористические группировки не могут использовать это оружие», — писал Имз. Они пытались создать политические движения, и у них есть «избиратели», по крайней мере они так считают. И это делало их консервативными. «Они привыкли пользоваться проверенными и надежными средствами, — полагал автор, имея в виду огнестрельное оружие и взрывчатку. — Спонсируемый правительством терроризм действует очень осторожно, потому что рискует навлечь ответные меры на само государство».
Шанталь сделала пометку на полях: «А что, если государству нечего терять?»
Имз был уверен, что серьезную угрозу представляют «обособленные экстремисты», которые даже не пытались организоваться в группы. «Они ставят под угрозу водоснабжение, способствуют продуктовому кризису и пытаются использовать биологическое и химическое оружие. В 1972 году двое террористов собирались отравить запас воды в Чикаго палочкой сыпного тифа. Они хотели создать новое общество и стать его основоположниками».
«Отцы-основатели!» — написала Шанталь. У нее было чувство юмора.
Бывший глава ливанской разведки Джордж Сэмийя, который владел теперь в Виргинии компанией, занимавшейся оценкой рисков, сделал доклад на тему «Знания убивают действие». Он говорил, что правительство заглатывает любую информацию об электронике, как пылесос. Но не способно до конца разобраться, какими именно материалами располагает. «Правительство всецело ориентируется на достижения в области высоких технологий в сфере разведки, безопасности, поддержания закона и порядка. Но большинство этих средств работают в симплексном режиме: я могу тебя услышать, но не могу с тобой поговорить. Личное общение сводится к минимуму, человеческий фактор становится все менее значимым. В век электронных технологий все труднее понять замыслы оппонента».
Шанталь приписала на полях: «Можно узнать, на что способен Саддам, но ты никогда не угадаешь, что он хочет сделать». Мне пришлось воспользоваться штрихом, чтобы убрать ее комментарии прежде, чем я сделал копии.
* * *
Когда я вернулся в офис Шанталь, ее там не было, а на двери висела записка: «Звонила Селма».
Я позвонил в Канзас, и трубку сняли после первого же звонка. Мужской голос сказал: «Алло».
— Привет, Дэйв. Как поживаешь?
— Не жалуюсь. Все хорошо. С Божьей помощью. Думаю, ты уже знаешь об этом.
— Рад слышать. — Я не обратил особого внимания на его слова.
— Как погода в еврейском городе Нью-Йорке?
Каждое слово или поступок Дэйва вызывали у меня дрожь омерзения.
— Плохая. Дождь, слякоть, снег, грязь.
— Так я и думал. Говорят, на вас надвигается буря.
— Правда? Может быть.
— Да.
— Селма дома?
— Ага. Я позову ее. — Он положил трубку, и вдалеке послышался его голос: — Селма, звонит твой младший брат!
— Курт? — Она наконец-то подошла к телефону. — Курт, малыш, как ты?
— Я только хотел узнать, как у тебя дела.
— У нас все хорошо, Курт. Все хорошо.
Все три недели, прошедшие после Рождества, она говорила мне одно и то же. Не важно, присутствовал ли Дэйв при наших разговорах или нет. У нее все хорошо, просто замечательно. Дэйв много работал. Она точно не знала, чем он занимается, но он зарабатывал хорошие деньги. Проповеди в церкви тоже стали приносить ему регулярный доход. И он обращался с ней очень хорошо.
— Селма, почему ты звонила?
— Просто хотелось снова услышать твой голос.
Если она не хотела мне рассказать, что происходит, то я ничем не мог ей помочь. Ничем.
— Думаю, мне нужно вернуться к моим делам.
— Дэйв хотел, чтобы я позвонила тебе, — сказала Селма, понизив голос.
— Я не понимаю.
— У нас все отлично, — сказала она громче, я услышал голос Дэйва, но не разобрал его слов. — Мне надо идти! — крикнула она и повесила трубку.
Шанталь вошла в кабинет как раз в тот момент, когда я закончил разговор.
— Это была Селма?
— Да.
— Слушай, я знаю, что тебе нужно было поговорить с ней. Но я получила записку от Стеллы Перкинз из бухгалтерии. Она спрашивает, почему я все время звоню в Канзас.
— Я больше не буду звонить отсюда. Ладно? Я думал, что все будет нормально, но раз у тебя проблемы, я не стану этого делать. Пойду пообедаю.
Я разозлился и, возможно, именно поэтому перестал думать о телефонном звонке. Он казался очередной странностью моей сестры, с которой я ничего не мог поделать.
— Курт?
— Да.
— Ты идешь обедать?
Я не мог дать волю своим чувствам.
— Да. — Я натянуто улыбнулся и прикрыл дверь, чтобы находившиеся в коридоре люди не видели и не слышали меня. — Обедать и завтракать.
* * *
Зимнее солнце уже скрылось за горизонтом. Ледяной воздух обжигал легкие, и с каждым шагом я прибавлял темп. Добравшись до магазина «Отличные бублики» на Третьей авеню, я снова почувствовал себя живым и голодным.
Время обеденного перерыва закончилось, и народу почти не было. За прилавком работал только один продавец, но к моменту, когда подошла моя очередь, он исчез в подсобном помещении.
— Вы доверяете этому человеку? — спросила толстая женщина, стоявшая позади меня. Она переступила с ноги на ногу, и ее тело заколыхалось. Через несколько секунд продавец вернулся. — Я сомневаюсь, что он вообще моет руки, — вздохнула женщина.
— Мне — как обычно, — распорядился я. — А также два простых бублика и два бублика с изюмом и с корицей назавтра.
Он разрезал бублик пополам и бросил в тостер. Я старался не смотреть на женщину позади меня, пока ждал заказ.
— Кофе, — потребовала она, — и булочку с шоколадом. — Казалось, он не обращает на нее внимания. — Ты меня слышишь?
Он посмотрел на нее безо всякого выражения, достал булочку и показал ей.
— Да, и побыстрее. Вы понимаете по-английски?
— Шармута, — ответил он, широко улыбаясь. По-арабски это значило «шлюха».
— В этом городе никто не говорит по-английски. — Она вздохнула, взяла кофе с булкой и ушла.
Мой бублик выскочил из тостера. Он полил его плавленым сыром, соединил половинки, положил в бумажный мешок и протянул мне. Возвращаясь в Совет, я медленно ел бублик, а когда закончил, заметил на дне пакета записку. Там было написано: «Шавваль 12-18. Мэдисон-сквер-гарден. „Мы ниспосылаем ангелов только с истиной, и тогда никому не предоставляется отсрочка“. Сура 15:8».
«Да!» — крикнул я и осмотрелся по сторонам, не привлек ли чье-нибудь внимание. Пожилой мужчина смотрел на меня, но, возможно, подумал, что я выиграл бесплатную бутылку кока-колы. Мы приступали к выполнению нашей миссии.
Потом я перевел даты с арабских на американские. Придется ждать еще около трех месяцев. Я пытался понять почему, но не мог найти ответ. Проходя мимо колледжа Льюиса и Центрального парка, я почувствовал сильное разочарование.
Поднялся ветер. Холод закрался под одежду, пробрался под кожу. Пока я боролся с холодом, стараясь сосредоточиться на своей работе и обдумывая основные моменты нашего плана: время, место, сроки, оружие, — мне в голову впервые закралось подозрение, что Рашид может меня предать. Я пытался отделаться от этой мысли, но она не покидала меня. Почему я засомневался? Потому что он придумал этот план, привел меня в это место к этим людям, а потом все отменил. Он подключил новых людей. Наверняка многих я не знал. Он все усложнял, когда, наоборот, все нужно было делать как можно проще. Ведь все так просто. Работал ли он на кого-нибудь еще? Работал ли я на него? Все развивалось не так, как я думал. Этими записками, отменами и переменами в планах он превращал меня, своего друга, в очередного солдата его армии. А я больше не хотел выступать в роли солдата. Ни его армии. Ни какой-либо другой. — Ты — не Бог, Рашид, — прошептал я.
Глава 24
Меч Ангела хранился в морозильнике биологического факультета колледжа Льюиса, в паре кварталов от Совета, между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Он находился в плотно запечатанной колбе, на которой карандашом было написано: «Не трогать — Азиз Хелми». Она ничем не выделялась из стоящих вокруг нее пробирок, колб и бутылочек. И, открыв ее по ошибке, ты и представить себе не мог, какую беду выпускаешь на свет.
Все должно было случиться через пару недель. Ослепляющая лихорадка, охватывающая все тело. Кожа, покрывающаяся рытвинами и гноем. Америку охватила бы паника. Тысячи, возможно, сотни тысяч людей испытывали бы страшные страдания. Больницы оказались бы переполненными, врачи первый раз в жизни увидели бы своими глазами эпидемию оспы.
Считалось, что этого заболевания больше не существует. По крайней мере не здесь. И не в такой форме. Если поискать информацию в энциклопедиях или в Интернете, как это делал я, то можно было узнать, что Мировая организация здоровья объявила, что эта болезнь официально исчезла в 1980 году. Последний случай заболевания в естественных условиях был зафиксирован в 1977 году в Сомали. Последней заболевшей стала женщина-фотограф из Бирмингема, которая в 1978-м работала около закрытой лаборатории, охранявшейся недостаточно хорошо. С тех пор проделали огромную работу по уничтожению всех возможных форм вируса.
Официально вирус оспы находился теперь только в двух местах: в Российском научно-исследовательском центре вирусологии и биотехнологии в Новосибирске и в Атланте, в серебристо-голубом холодильнике, обмотанном цепями, на замке, заклеенном клейкой лентой в комнате 318-Би в Центре контроля заболеваемости. Когда-то русские и американцы объединились, чтобы уничтожить шестьсот пробирок с вирусом, имевшихся в их распоряжении. Затем объявили о триумфе человечества над ужасной болезнью, победе науки над природой во имя всеобщего блага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39