— Я сделал несколько чертежей кривых своего мозга и установил, где находятся мои математические способности. Это трудно объяснить, но я могу перекачать содержимое своего мозга в твой, к тому же, выборочно. Я могу дать тебе свой математический талант.— Спасибо, — поблагодарил дед. — А тебе он уже не нужен?— Мой останется при мне. Это просто матрица.— Матрац?— Матрица. Эталон. Я просто повторю ее в твоем мозгу. Понимаешь?— Естественно, — сказал дед и позволил усадить себя в кресло.Гэллегер нахлобучил на него опутанный проводами шлем. Сам конструктор надел другой шлем и принялся колдовать над аппаратом. Тот загудел, и лампы на нем вспыхнули. Вскоре высота звука начала расти, он поднялся до писка, а затем и вовсе стих. И это было все.Гэллегер снял оба шлема.— Как самочувствие? — спросил он.— Превосходное.— Ничего не изменилось?— Выпить хочется…— Я не давал тебе моей сопротивляемости алкоголю, тебе собственной хватит. Разве что она удвоилась… — Гэллегер побледнел. — Если я еще дал тебе и свою жажду… Ой-ой-ой!Бормоча что-то о человеческой глупости, дед пропустил стаканчик. Гэллегер последовал его примеру и растерянно уставился на старика.— Я не мог ошибиться. Графики… Сколько будет корень квадратный из минус единицы?— Много я повидал корней, — ответил дед, — но квадратных — ни разу.Гэллегер выругался. Машина наверняка сделала свое. Должна была сделать по многим причинам, главной из которых была логика. Может быть…— Попробуем еще раз. Теперь на мне.— Давай, — согласился дед.— Только… гмм… у тебя же нет никаких талантов. Ничего необычного. Я не буду знать, получилось из этого что-нибудь или нет. Вот будь ты пианистом или певцом…— Ха!— Минуточку! Есть идея. У меня хорошие связи на телевидении… может, и удастся что-то сделать. — Гэллегер сел к видеофону. Это потребовало времени, но он все-таки сумел убедить аргентинского тенора Рамона Фиреса взять аэротакси и быстро явиться в лабораторию.— Фирес! — Гэллегер буквально упивался этой мыслью.— Это будет доказательство что надо! Один из величайших теноров нашего полушария! Если вдруг окажется, что я пою как жаворонок, можно будет звонить Хеллвигу.Фирес наверняка торчал в ночном клубе, но по просьбе с телевидения отложил на время свои занятия и явился через десять минут. Это был крепко сложенный симпатичный мужчина с оживленной мимикой. Он улыбнулся Гэллегеру.— Вы сказали, что дело плохо, но мой голос может помочь, и вот я здесь. Запись, да?— Что-то вроде.— Какое-то пари?— Можно сказать и так, — ответил Гэллегер, усаживая Фиреса в кресло.— Я хочу записать церебральный узор вашего голоса.— О, это что-то новое! Расскажите-ка побольше.Конструктор послушно выложил набор наукообразной чуши, удовлетворив тем самым любопытство сеньора Фиреса. Процедура продолжалась недолго, нужные кривые выделились легко. Это была матрица вокального таланта Фиреса, огромного таланта.Дед скептически смотрел, как Гэллегер настраивает аппарат, надевает на головы шлемы и включает машину. Вновь засветились лампы, запели провода. Потом все стихло.— Получилось? Можно мне посмотреть?— Нужно время для проявления, — без зазрения совести солгал Гэллегер. Он не хотел петь в присутствии Фиреса. — Как будет готово, я принесу их вам.— Чудесно! — Сверкнули белые зубы. — Всегда к вашим услугам, amigo Amigo (исп.) — приятель, дружище.

!Фирес вышел. Гэллегер сел и выжидательно уставился в стену. Ничего. Только немного болела голова.— Уже готово? — спросил дед.— Да. До-ре-ми-фа-со…— Чего?— Сиди тихо.— Сбрендил, это уж точно.— «Смейся, паяц, над разбитой любовью!» — дико завыл Гэллегер срывающимся голосом. — О, черт!— «Слава, слава, аллилуйя! — с готовностью поддержал дед. — Слава, слава, аллилуйя!»— «Смейся, паяц…» — еще раз попытался Гэллегер.— «И дух его живет средь нас!» — проблеял дед, душа любого общества.— Когда я был молод, то неплохо подпевал. Давай попробуем дуэтом. Ты знаешь «Фрэнки и Джонни»?Гэллегер едва сдержался, чтобы не разрыдаться. Окинув старика ледяным взглядом, он прошел на кухню и открыл банку с пивом. Холодная жидкость с мятным привкусом освежила его, но не ободрила. Петь он не мог. Во всяком случае так, как Фирес. Машина просто-напросто не работала. Вот тебе и обратная мозговая связь!Со двора донесся возглас деда:— Эй, что я нашел!— Нетрудно догадаться, — угрюмо ответят Гэллегер и вплотную занялся пивом.Полиция явилась через три часа, в десять. Задержка объяснялась просто: тело исчезло из морга, но пропажу обнаружили не сразу. Начались тщательные поиски, разумеется, без результата. Прибыл Махони со своей командой, и Гэллегер показал им на двор.— Он лежит там.Махони окинул его яростным взглядом.— Снова эти ваши фокусы, да?! — рявкнул он.— Я здесь ни при чем.Наконец полицейские вышли из лаборатории, оставив худощавого светловолосого человечка, который задумчиво разглядывал Гэллегера.— Как дела? — спросил Кэнтрелл.— Э-э… хорошо.— Вы что, спрятали где-то еще пару этих… игрушек?— Тепловых излучателей? Нет.— Тогда как же вы убиваете этих людей? — плачущим голосом спросил Кэнтрелл. — Я ничего не понимаю.— Он мне все объяснил, — сказал дед, — но тогда я не понимал, о чем он говорит. Тогда нет, но сейчас, конечно, понимаю. Это просто изменение темпоральных линий. Принцип неопределенности Планка и, вероятно, Гейзенберга. Законы термодинамики ясно указывают, что вселенная стремится вернуться к норме, которой является известный темп энтропии, а отклонения от нормы должны неизбежно компенсироваться соответствующими искривлениями пространственно-временной структуры ради всеобщего космического равновесия.Воцарилась тишина.Гэллегер подошел к раковине, налил стакан воды и медленно вылил себе на голову.— Ты понимаешь то, что говоришь, верно? — спросил он.— Разумеется, — ответил дед. — Почему бы и нет? Обратная мозговая связь передала мне твой математический талант вместе с необходимой терминологией.— И ты скрывал это?— Черт побери, нет, конечно! Мозгу нужно какое-то время, чтобы приспособиться к новым способностям. Это вроде клапана безопасности. Внезапное поступление совершенно нового комплекса знаний могло бы полностью уничтожить мозг. Поэтому все уходит вглубь; процесс длится часа три или около того. Так оно и было, верно?— Да, — подтвердил Гэллегер. — Так. — Заметив взгляд Кэнтрелла, он заставил себя улыбнуться. — Это наша с дедом шутка. Ничего особенного.— Гмм, — сказал Кэнтрелл, прищурившись. — И только-то?— Да. Всего лишь шутка.Со двора внесли тело и протащили его через лабораторию. Кэнтрелл сощурился, многозначительно похлопал по карману и отвел Гэллегера в угол.— Покажи я кому-нибудь ваш излучатель, Гэллегер, и вам крышка. Не забывайте.— Я не забываю. Что вам от меня надо, черт возьми?— О-о… я не знаю. Такое оружие может здорово пригодиться. Никто не знает заранее… Сейчас столько ограблений. Я чувствую себя увереннее, когда эта штука лежит у меня в кармане.Он отодвинулся от Гэллегера, заметив входящего Махони. Детектив был явно обеспокоен.— Этот парень со двора…— Что с ним?— Он тоже похож на вас. Только старше.— А как с отпечатками пальцев, Махони? — спросил Кэнтрелл.— Ответ заранее известен. — буркнул детектив. — Все как обычно. Узор сетчатки тоже совпадает. Послушайте, Гэллегер, я хочу задать вам несколько вопросов. Отвечать прошу четко и ясно. Не забывайте, что вас подозревают в убийстве.— А кого я убил? — спросят Гэллегер. — Тех двоих, что исчезли из морга? Нет corpus delicti. Согласно новому кодексу, свидетелей и фотографий недостаточно для установления факта.— Вам хорошо известно, почему его приняли, — ответил Махони. — Трехмерные изображения принимали за настоящие трупы… Лет пять назад был большой шум по этому поводу. Но трупы на вашем дворе — не картинки. Они настоящие.— И где же они?— Два были, один есть. Все это по-прежнему висит на вас. Ну, что скажете?— Вы не… — начал Гэллегер, но умолк. В горле его что-то дрогнуло и он встал с закрытыми глазами. — «Мое сердце принадлежит тебе, пусть знает об этом весь мир, — пропел Гэллегер чистым и громким тенором. — Меня найдешь ты на своем пути, как тень, не покидающую никогда…»— Эй! — крикнул Махони, вскакивая. — Успокойтесь! Вы слышите меня?— «В тебе всей жизни смысл и блеск, молчание и мрак, песнь…»Перестаньте! — заорал детектив. — Мы здесь не для того, чтобы слушать ваше пение!И все-таки он слушал, как и все остальные. Гэллегер, одержимый талантом сеньора Фиреса, пел и пел, а его непривычное горло расходилось и уже выдавало соловьиные трели. Гэллегер пел!Остановить его было невозможно, и полицейские убрались, изрыгая проклятия и обещая вскоре вернуться со смирительной рубашкой.Кстати, дед тоже испытывал какой-то непонятный приступ. Из него сыпались странные термины, математика, излагаемая словами — символы от Эвклида до Эйнштейна и дальше. Похоже, старик действительно получил математический талант Гэллегера.Однако все — и хорошее, и плохое — имеет свой конец. Гэллегер прохрипел что-то пересохшим горлом и умолк. Обессиленный, повалился он на диван, гладя на деда, скорчившегося на кресле с широко открытыми глазами. Из своего укрытия вышли трое либлей и выстроились в шеренгу. Каждый держал в косматых лапках печенье.— Мир принадлежит мне! — возвестил самый толстый.События следовали одно за другим. Позвонил Махони, сообщил, что добивается ордера на арест, и что Гэллегера посадят, как только удастся расшевелить машину правосудия. То есть завтра.Гэллегер позвонил лучшему на Востоке адвокату. Да, Перссон мог опротестовать ордер на арест и даже выиграть дело, либо… как бы то ни было, Гэллегеру нечего опасаться, если он наймет его. Однако часть платы следует внести авансом.— И сколько?.. О!— Позвоните мне, когда вам будет удобно, — сказал Перссон. — Чек можете выслать хоть сегодня.— Хорошо, — ответил Гэллегер и тут же позвонил Руфусу Хеллвигу.К счастью, богач оказался дома.Гэллегер объяснил ему, в чем дело. Хеллвиг не поверил, однако согласился прийти в лабораторию с самого утра, для пробы. Раньше он просто не мог. Дать денег он снова отказался, пока не получит несомненных доказательств.— Сделайте меня первоклассным пианистом, — сказал он, — тогда я поверю.Гэллегер вновь позвонил на телевидение, и ему удалось связаться с Джоуи Маккензи, красивой светловолосой пианисткой, молниеносно завоевавшей сердца жителей Нью-Йорка и тут же приглашенной на телевидение. Джоуи пообещала прийти утром. Гэллегеру пришлось ее долго уговаривать, но в конце концов он наговорил такого, что интерес девушки достиг уровня лихорадочного. Похоже, она путала науку с черной магией, но обе эти материи ее интересовали.На дворе появился очередной труп, что означало линию вероятности D. Несомненно, одновременно с этим третье тело исчезло из морга. Гэллегер почти пожалел Махони. Безумные таланты успокоились. Вероятно, неудержимая вспышка бывала лишь поначалу, часа через три после процедуры, а потом талант можно было включать и выключать произвольно. Гэллегер уже не испытывал непреодолимого желания петь, но, попробовав, убедился, что может делать это когда захочет, причем хорошо. Дед же проявлял великолепные математические способности каждый раз, когда испытывал в них потребность.А в пять утра явился Махони с двумя полицейскими, арестовал Гэллегера и доставил в тюрьму.Там изобретатель провел три дня.Вечером третьего дня прибыл адвокат Перссон с приказом об освобождении и множеством проклятий на устах. В конце концов ему удалось вытащить Гэллегера, вероятно, благодаря лишь своей репутации. Потом, уже в аэротакси, он простонал:— Что за ужасное дело! Политический нажим, юридические крючки, безумие! Трупы, появляющиеся на вашем дворе, — кстати, их уже семь, — и исчезающие из морга. Что за всем этим кроется, Гэллегер?— Не знаю. Вы… гмм… выступаете моим защитником?— Разумеется. — Такси рискованно скользнуло мимо небоскреба.— А чек?.. — рискнул спросить Гэллегер.— Мне дал его ваш дед. Да, он просил передать кое-что еще. Сказал, что подверг процедуре Руфуса Хеллвига, как вы и планировали и получил вознаграждение. Я же сомневаюсь, что заслужил хотя бы часть своего. Позволить вам просидеть в кутузке три дня! Но нажим оказался слишком силен. Мне пришлось использовать кое-какие свои связи.Вот, значит, как. Дед перенял математический талант Гэллегера, он знал все об обратной мозговой связи и о том, как действует машина. Он подверг процедуре Хеллвига и, похоже, удачно. По крайней мере, теперь они были при деньгах. Но хватит ли этого?Гэллегер объяснил ситуацию адвокату, насколько у него хватило смелости. Перссон кивнул.— Говорите, все из-за машины времени? Значит, нужно ее как-то выключить, тогда трупы перестанут появляться.— Я не могу ее даже разбить, — признался Гэллегер. — Я уже пробовал, но она попала в стазис и находится вне нашего сектора пространства-времени. Не знаю, сколько это еще продлится. Она настроена на перенос сюда моего тела и будет неустанно делать это.— Ах вот как. Ну хорошо, я сделаю все, что смогу. Во всяком случае, сейчас вы свободны. Но я ничего не могу гарантировать, пока вы не прервете этот поток ваших трупов, мистер Гэллегер. Я здесь выхожу. До встречи. Может, у меня в конторе завтра в полдень? Хорошо.Гэллегер пожал ему руку и назвал пилоту свой адрес. Там его ждал неприятный сюрприз — дверь открыл Кэнтрелл.Его узкое бледное лицо скривилось в усмешке.— Добрый вечер, — сказал он. — Входите, Гэллегер.— Уже вошел. Что вы тут делаете?— Пришел с визитом к вашему деду.Гэллегер огляделся по сторонам.— А где он?— Не знаю. Можете сами поискать.Предчувствуя какой-то подвох, конструктор отправился на поиски и нашел деда на кухне, где тот ел крендели и кормил либлей. Старик явно избегал его взгляда.— Ну ладно, — сказал Гэллегер. — Выкладывай.— Я не виноват. Кэнтрелл сказал, что отдаст излучатель в полицию, если я не сделаю, как он хочет. Я знал, что тогда тебе крышка.— Что здесь произошло?!!!— Спокойнее, я уже все обдумал. Это никому не повредит…— Что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24