– Ну и что?
– А то, что накапливается лишний жир.
– То-то я смотрю, ты с лица спала.
– Генри, ты поедешь на свадьбу? Мы, шотландцы, любим играть свадьбы с размахом.
– Да я вроде бы у Стефани и Руперта не самый близкий друг.
– Это что, отговорка?
– В общем, да. Не расположен я к церемониям подобного рода. Моя кислая физиономия не добавит им радости в столь торжественный день.
Генри выжал в кувшин сок из четырех лимонов, разбавил водой из чайника, бросил кубики льда.
– Пойдем в сад.
Прямо из кухни выложенная квадратными плитами дорожка вела в беседку, увитую диким виноградом. Там стояли белый ажурный столик и четыре таких же стула.
Какое-то время Генри и Шейла наслаждались тенистой прохладой и молчали. Каждый думал о своем.
Прошел год с того дня, как они стали работать здесь, в Кенсингтоне. За это время ничего не изменилось. Разве что их отношения стали еще доверительнее.
Маргарет по-прежнему жила в Новой Зеландии. Вместе с Эрвином. Ее общение с дочерью сводилось к редким письмам, чаще к телефонным звонкам, причем всегда в неподходящее время. Маргарет почему-то затруднялась сообразить, когда Одри ложится спать.
Что касается брака, Шериданы до сих пор его не расторгли.
Шейла порой задавалась вопросом, так ли уж Генри все безразлично, как он уверяет. Ведь такое положение вещей не может продолжаться вечно? В конце концов, он поступает как эгоист по отношению к ней! Сколько можно разрываться между своим домом и Кенсингтоном? Шейла протянула руку, взяла стакан с лимонадом, отпила глоток.
– О чем задумалась? – прервал Генри затянувшееся молчание.
– Ни о чем.
– У тебя лицо – открытая книга. Я читаю твои мысли без труда.
– Тогда зачем спрашиваешь? А я вот никак не могу тебя понять.
– В смысле?
– Мне кажется, ты отказываешься ехать на свадьбу, потому что до сих пор не разведен. И дело тут совсем не в твоем нерасположении, просто дружеские отношения требуют искренности, а ты не выносишь двусмысленности. Словом, не хочешь ставить меня в идиотское положение.
– Допустим...
– Нет, скажи, я права?
– И да, и нет.
– Как это понимать?
– Если хочешь знать, я обращался к юристу.
– И что?
– Он советует пока ничего не предпринимать.
Шейла вскинула брови.
– Ничего не предпринимать? – повторила она. – Почему? Просто ждать?
– Ждать – как раз самое лучшее. Все дело в том, что я не хочу никаких осложнений. Точнее сказать, я не хочу загонять Маргарет в угол, заставлять ее принять какое-то решение в отношении дочери. Потому что Одри сейчас хорошо.
Отпив из бокала, Шейла улыбнулась.
– Ей не просто хорошо, ей очень хорошо!
– Вот видишь! – Генри пригладил ладонью свою непокорную шевелюру. – А помнишь Рим?
– Конечно, помню.
Они втроем прилетели в Рим накануне Нового года. Эрвин со своей группой давал концерт, и Маргарет оказалась в Европе впервые с того момента, как покинула Англию.
Для Шейлы это было незабываемое путешествие. Может, потому что ей не довелось много путешествовать в своей жизни, а может, оттого что Генри был рядом. И Одри.
Был снежный декабрьский вечер. Чистый и словно скрипучий воздух бодрил. Море огней, нарядные витрины, оживленная публика создавали приподнятое настроение.
Вначале Шейла ощущала неловкость. Как-никак семейная встреча! Она опасалась, что скажет или сделает что-то не то. Однако и Одри, и Генри настаивали на ее присутствии.
Шейла подозревала, что Одри нужен кто-то третий. А вдруг родители начнут ссориться?
Генри руководствовался более практической причиной. Говорил, что ему не хочется одному гулять по городу. Шейла тогда заметила, что можно найти дюжину женщин, которые с удовольствием согласятся сопровождать его.
Ответ Генри, как всегда, прямой и честный, заставил ее взгрустнуть.
– Если я приглашу кого-нибудь – любую особь женского пола, – она непременно станет ждать от меня большего, чем я в состоянии ей предложить. Словом, мне пока совсем не хочется ложиться с кем-то в постель.
Шейла опустила глаза, а душа у нее заныла.
– Кроме того, другой такой женщины, которая бы прекрасно ладила с Одри, просто не существует.
– Большое спасибо, – пробормотала Шейла и задалась вопросом: как это понимать? Он мне польстил или приземлил меня?
Но все равно дни, проведенные в Италии, были лучшими в ее жизни, ведь исполнились мечты Шейлы, конечно, кроме самой заветной. Генри ни разу не обнял, не поцеловал ее. Они гуляли по городу, любовались достопримечательностями, лакомились шедеврами итальянских поваров.
– Я никогда не забуду поездку в Рим, – сказала Шейла. – Это было восхитительно.
– А ты помнишь, как вела себя Маргарет? – раздраженно спросил Генри.
Еще бы! Как не помнить!
Маргарет общалась с дочерью, когда ей самой этого хотелось и на своих условиях. Одетая в вечернее платье, уместное, скажем, для оперы, она приходила в кафе неподалеку от собора святого Марка и, поглядывая из окна на туристов, пила шоколад, дожидаясь Одри. Шейла приводила девочку, здоровалась с Маргарет и тут же уходила.
Одри служила эффектной мамочке всего лишь милым украшением, не имеющим ни малейшей возможности открыть ей свою душу.
Шейла убеждала себя, что не вправе быть судьей семейству Рассел, но была слишком близка к ним, чтобы оставаться беспристрастной.
– Помнишь? – повторил Генри.
Шейла кивнула.
– И каково твое мнение?
Как бы подипломатичнее дать ему понять, что Маргарет – плохая мать?
– Мне кажется, она была... она мне показалась какой-то рассеянной, что ли.
– И это все?
– Генри, что ты хочешь от меня услышать?
– Я хочу, чтобы ты постаралась быть со мной откровенной! – Он посмотрел на нее в упор. – Что случилось с твоей прямотой? Бывало, ты, как из пулемета, выдавала свое мнение, не считаясь с тем, нравится оно мне или нет.
Шейла поставила стакан на столик.
– Ты несправедлив ко мне, Генри! Раньше мое мнение интересовало тебя только в отношении какого-нибудь рекламного плаката, а сейчас спрашиваешь, что я думаю о твоей жене. По-моему, это разные вещи.
– Неужели легче юлить, чем дать хотя бы односложный ответ?
– Не вижу никаких сложностей, но прежде чем ответить, хотелось бы кое-что уяснить для себя, раз уж ты настаиваешь. Кстати, я не могу понять, почему Маргарет так мало времени уделяла Одри.
Генри сжал губы. Помолчал, потом резко сказал:
– А она не из породы наседок, представь себе.
– Это заметно! Тогда ответь на вопрос, почему ты на ней женился. Был влюблен? Ах, ну да, Маргарет забеременела, и ты как человек порядочный... Впрочем, насколько я тебя знаю, ты никогда не связал бы себя с ней узами брака, не испытывай ты к ней глубокие чувства!
Генри издал какой-то странный гортанный звук – то ли усмехнулся, то ли проглотил ком в горле. Во всяком случае, от этого звука у Шейлы мурашки побежали по коже. А когда Генри заговорил, оказалось, что спазм перехватил ему горло.
– Что было, то прошло! – Он откашлялся. – Тем более это было давно. Не помню, что я тогда чувствовал. Тебе все рассказывать?
– Хотелось бы! Неплохо хотя бы кое-что знать, чтобы суметь ответить Одри на те вопросы, которые она иногда задает.
– Собственно, ради Одри я и завел этот разговор. Судьба Маргарет, как ты понимаешь, меня не слишком волнует. Когда мы с ней познакомились, оба были студентами. В свободное время захаживали в бар, где всегда играли музыканты. Маргарет знали все. Она бросалась в глаза, ее дизайнерские таланты никого не оставляли равнодушным. А подать себя она умела! И умеет... – Генри помолчал. – Сильный пол был от нее без ума.
– Включая тебя? – Шейла не могла не улыбнуться.
– Представь себе, нет! – бросил он. – Если хочешь знать, на мой вкус, она казалась слишком нахрапистой, что ли... Я не увивался вокруг нее – вот она и не устояла. Для нее это был своего рода вызов.
– И тут ты попался, то есть ее внимание тебя зацепило, – произнесла Шейла совершенно равнодушным тоном.
Генри покосился на нее.
– Лихорадочное было время, должен заметить, – сказал он, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. – Опьянение юностью, мечтами... И она, и я – оба восходящие звездочки на небосклоне шоу-индустрии... Линии наших судеб непременно должны были пересечься.
Шейле захотелось немедленно подвести черту под его прошлым. Перечеркнуть его, как делает учитель, проверив изобилующую ошибками работу самонадеянного ученика.
Мало ли кому чего хочется! – одернула она себя. В те времена, о которых повествует Генри, я не была с ним знакома. Поэтому пусть сердце не ноет и душа не болит: ревновать мужчину, не проявляющего ко мне никакого интереса как к женщине, – по меньшей мере, неумно.
– И долго вы были вместе, прежде чем Маргарет забеременела? – как бы между прочим спросила Шейла.
Генри запрокинул голову, посмотрел на ясное небо. Затем перевел взгляд на цветки синевшего поодаль дельфиниума.
– Почти сразу. Первое, что она мне сказала еще до того, как мы стали близки, что у нас будут красивые дети. Думаю, зачатие, беременность и рождение ребенка воспринимались ею как творческий процесс.
Интересно, подумала Шейла, а я смогла бы взять и сказать не лишенному привлекательности мужчине: мол, у нас будут не дети, а загляденье? Черт его знает, в жизни все может быть! Но все-таки странное какое-то заявление...
– А это тебя не отпугнуло?
– Ха-ха-ха! – произнес отрывисто Генри и усмехнулся. – Я был слишком молод, самонадеян и лесть не распознал. – Он поморщился. – В тот год скоропостижно умер мой отец. Мать так и не сумела справиться с ударом – она утратила интерес к жизни и ненадолго пережила его.
– Это ужасно! – Шейла покачала головой.
Он кивнул.
– Действительно ужасно. Я потерял голову и всякий контроль над собой, и Маргарет сыграла на этом. И хотя в нашем кругу было не принято обзаводиться семьей, не нажив собственных капиталов, я женился на Маргарет по доброй воле и привел ее в родительский дом.
– То есть Маргарет забеременела и вы поженились, – уточнила Шейла. – А если бы не забеременела?
– Скорее всего, мне бы это в голову не пришло! Хотя, положа руку на сердце, должен признать, что поначалу все было хорошо. А когда появилась Одри, оказалось, что ребенок не вписывается в нашу жизнь.
У Шейлы округлились глаза.
– То есть?
– С Одри было нелегко. Да и с каким ребенком бывает легко? Особенно если родители молоды и полны амбиций. Маргарет рвалась на свободу. Карьера, честолюбие... Ждать и откладывать осуществление мечты она не захотела.
– Я ее понимаю, – вздохнула Шейла. – Малыш и связанные с этим проблемы – с одной стороны, а с другой – желание заявить о себе, перевернуть весь мир...
– Нелегкая ситуация для всякого, кому двадцать один, – рассудил Генри. – А для Маргарет, с ее яркой индивидуальностью и недюжинным талантом, ребенок оказался испытанием на прочность ее отношения к семье.
– Но ведь она выдержала!
– В общем, да. Люди, как известно, ко всему приспосабливаются. Такова жизнь. Она начала заниматься бизнесом, на нее сразу обратили внимание в артистических кругах. А я стал карабкаться по рекламной лестнице.
– А Одри?
– Думаешь, я бросил дочь на произвол судьбы?
– Нет, конечно, но ребенок требует внимания, и немалого.
– А то я не знаю! Нанимали нянек... Сначала все были довольны, а когда Одри подросла, вот тут и начались проблемы. Эту няню она не любит, а эта не похожа на маму, а та точь-в-точь злая фея... С тех пор я полностью доверяю выбору своей дочери. Одри однажды заявила, что хочет быть только с мамой, а когда мы попробовали на нее надавить, получили нервный срыв. Тогда-то Маргарет и поняла, что она в ловушке.
– А ты?
– А что я? – улыбнулся он. – Мы с Одри ладим?
– Ладите, – кивнула Шейла.
– А это – главное.

9

– Пожалуй, на сегодня хватит! – Закинув руки за голову, Генри потянулся.
К пяти вечера его творческая мысль стала давать сбои. То ли от духоты, то ли по каким-то иным причинам. Впрочем, жара стояла одуряющая. Даже в Кенсингтоне, где много зелени.
Шейла быстро навела порядок на рабочем столе шефа. Смахнув ворох смятых листов бумаги в корзину для мусора, она откинула со лба прядь влажных волос и заглянула в ежедневник – что там у них завтра с утра?
Внезапно Генри положил ей руку на плечо, и Шейлу словно током пронзило. Сердце забилось, ноги стали ватными.
– Не выпить ли нам? Сухого вина, к примеру? А то во рту пересохло, – сказал он, поднимаясь. – Ты как?
– Не откажусь от апельсинового сока со льдом. Тебе помочь?
– Иди на веранду, я сам управлюсь.
Шейла спустилась в сад. Взяла лейку и стала поливать душистый табак. Цветы тоже изнывают от жажды! – размышляла она. Попьют и заблагоухают. Ближе к ночи... Она улыбнулась. Надо сказать Генри, чтобы напомнил садовнику сменить шланг – совсем прохудился.
Она села на скамейку напротив цветочных часов. Можно целый день просидеть тут, наблюдая, как закрывают свои глазки фиалки и передают эстафету времени настурциям и львиному зеву.
Ну, где там Генри? Такой скорый на ногу... вернее – на руку. Она вспомнила его прикосновение, и ей снова стало жарко. Зачем он положил ладонь мне на плечо? Разве не понимает, что волнует меня? Наверняка...
Тогда для чего этот жест, подразумевающий отнюдь не официальные отношения?
Шейла поднялась на веранду. Генри появился минут через десять с кувшином апельсинового сока, бутылкой мозельского и... в шортах.
Шейла оторопела.
– Слушай, – сказал он, не замечая ее смущения, – а не переодеться ли и тебе во что-нибудь полегче?
– С удовольствием, если подождешь часика этак три, пока я съезжу домой и вернусь обратно.
– Надень купальник, да и все!
Ничего себе! Откуда Генри известно, что мой купальник в спальне Одри? Должно быть, она сказала отцу, что иногда, когда он уезжает в город по делам, мы загораем и плещемся в бассейне в частном клубе.
Подумав, Шейла решила, что будет выглядеть полной идиоткой, если начнет жеманиться и строить из себя черт знает что.
– Надо же, а я о нем и забыла! Пойду переоденусь.
Осушив залпом бокал мозельского, Генри проводил ее внимательным взглядом.
Шейла в спальне Одри мучилась сомнениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15