У нее было полно дружков среди леваков. Вечеринки до трех часов утра, Жан-Поль Сартр на ужин. Никаких домашних правил, никакого тебе комендантского часа. Можете себе представить, что мы должны были почувствовать после английского пансиона? Я точно с цепи сорвался. Вообще-то сейчас, – ухмыльнулся он, – я задним числом понимаю, что именно тогда заскользил вниз по наклонной плоскости. Я впервые дышал полной грудью. А воздух свободы очень вреден для организма. Уж можете мне поверить!
– С цепи, значит, сорвались? А Джеймс? Он пошел той же дорожкой?
– О, Джеймс, – засмеялся Кент. – Вначале он воспринял все это слишком серьезно. Курсы в Сорбонне – подумать только! Я-то бегал от них как от чумы… Впрочем, думаю, и он чувствовал эти веяния – веяния другого мира. Против них невозможно было устоять. К апрелю-маю весь Париж казался уже не городом, а целым миром, который вот-вот взорвется. Джеймс не смог полностью уберечься от пыла толпы, от всеобщего возбуждения. Вместе с другими студентами Сорбонны он участвовал в паре маршей протеста. Но пришел май, и им овладели совершенно иные заботы.
– Какие же?
– Втюрился, – комически пожал плечами Кент. – А уж если втюрился, то по уши. Надо знать Джеймса, чтобы понять, что с ним тогда начало твориться. Французы придумали для такого случая самое лучшее определение: un coup de foudre – удар молнии. Он сделался словно сам не свой. Bouleverse. Но не упускайте из виду. – Он многозначительно поглядел на нее. – Тогда мы были двумя английскими школьниками, воспитанными в монашеских условиях. И, увы, девственниками. Нам обоим было по восемнадцать лет.
Внезапно прервав рассказ, он уставился на дверь. К их столику пробирался только что вошедший в бар Паскаль. Кент обескураженно вздохнул.
– Ах, черт… Это ваш дружок? А я уж было собрался повторить вам приглашение на ужин. Жаль. Не думаю, что теперь мне это удастся. Боюсь остаться непонятым. Он всегда такой хмурый или только тогда, когда видит, как мужчина с хвостом на голове угощает вас большой порцией джина, а вы не пьете? О-о, привет… – Кент проворно поднялся со стула, был представлен и сел на место. Пододвигая стул, он не спускал с Паскаля глаз.
– Так-так-так, – произнес он. – Паскаль Ламартин. Бедный Джеймс. Что же он такое умудрился натворить? Насколько мне известно, за кинозвездами Джеймс не приударяет… А я и не знал, Женевьева, что вы работаете при поддержке танковой бригады. Иначе и духа бы моего здесь уже не было.
Паскаль тоже захотел высказаться, но Джини под столом пнула его ногой.
– О, Паскаль всего лишь мой хороший знакомый, – беззаботно прощебетала она. – Иногда обедаем вместе, вот и все. Он не имеет никакого отношения ни к моему материалу, ни к вам лично. – Джини обворожительно улыбнулась Кенту. – Честное слово. Он не будет возражать, если я попрошу его подождать немножко. Не возражаешь, Паскаль?
– Конечно, нет.
– Вы как раз остановились на самом интересном. Что же было дальше?
– Я пойду куплю что-нибудь выпить, – поднялся из-за стола Паскаль. – Джин с тоником?
Джереми Прайор-Кент сперва задумался, потом зябко поежился.
– Нет, спасибо. Перейду-ка обратно на пиво. Мне – «Корону» с зеленым лимоном. За ваше здоровье.
Паскаль ушел. Кент закурил очередную сигарету. Он молча посмотрел на Джини, потом улыбнулся.
– Меня не покидает странное чувство, что здесь происходит нечто более важное, чем может показаться на первый взгляд. Интересно, с чего бы это?
– Может быть, сказывается ваша склонность к паранойе? Вы же сами сознались.
– Возможно, возможно… А впрочем, какого черта я боюсь? Не государственную же тайну я выдаю в конце концов. Вы в самом деле хотите, чтобы я продолжил свой рассказ?
– Разумеется. Давайте начнем с того, на чем вы остановились. Париж в 1968 году. Май. Джеймс Макмаллен без ума от любви. У него начинается первая любовная интрижка…
– Не надо торопиться. – Кент приподнял ладонь над поверхностью стола. – Я сказал «влюбился». Но я ничего не говорил о том, что у него была интрижка. Вот у меня были интрижки, даже больше чем достаточно. А у Джеймса не было. Насколько я знаю, его любовь была чисто платонической, что делало ее только жарче. За Джеймсом такое водится. Он любит ставить женщин на пьедестал, чтобы потом боготворить их и служить им верой и правдой. Эдакий рыцарь без страха и упрека. Весьма средневековый, в чем, на мой взгляд, и гнездится опасность. От этого бывают только всякие вредные мечтания. Хотя Джеймс, конечно же, так не считает.
– Кто же была эта женщина? Как он познакомился с ней?
– Самое грустное заключается в том, что я никак не могу вспомнить, как ее звали. Видел ее только пару раз. Она была старше Джеймса: ей было года двадцать два – двадцать три. Наполовину француженка – наполовину вьетнамка. Очень красивая, миниатюрная такая, хрупкая, с великолепными длинными волосами – черными как вороново крыло. Она доводилась племянницей мадам Гравелье, но в Париже не жила, а приехала только на время, погостить. Там тогда проходила какая-то конференция или что-то вроде этого, и в ней участвовал то ли ее отец, то ли дядя… Так давно это было, что всего и не упомнишь. Да и не знаю, так ли уж это сейчас важно. Я хочу сказать, что Джеймс никогда не упоминал о ней – ни разу в жизни. Наверное, уже и забыть успел о той своей любви.
– Вы говорите, она была наполовину вьетнамкой?
– Да. Ведь Вьетнам – бывшая французская колония, и у мадам Гравелье были там семейные интересы. Каучуковая плантация или еще что-то в этом роде. Мадам Гравелье выросла в Индокитае, а потом перебралась во Францию. Но одна из ее сестер осталась и ассимилировалась – вышла замуж за вьетнамца. Я почти уверен, что их семейные связи с Вьетнамом этим и исчерпывались. Но как бы то ни было, однажды эта девушка неожиданно появилась на одной из сумасбродных вечеринок, которые постоянно устраивались в доме Гравелье. Там толкались толпы народа: студенты и художники, актеры и писатели, интеллектуалы из кафе и еще Бог знает кто. Меня познакомили с ней, познакомили и Джеймса. Я отвлекся, а потом обернулся и вижу: сидят два голубка в уголочке и воркуют – наворковаться не могут. Так и просидели там часа четыре.
– Это была их первая встреча?
– Совершенно верно. Она не знала ни слова по-английски, но оба отлично владели французским языком. Вот и отводили душу в беседе. На ней тогда еще было надето что-то такое белое, вроде пиджака, что застегивается до самого горла. И юбка типа саронга. А волосы были распущены. Крохотная такая, тихоня, очень собранная. Помню, мне это тогда показалось очень любопытным. Джеймс с женщинами – тюфяк тюфяком. Уж очень был застенчив, почти не разговаривал с ними. Вот мне и стало интересно, какую же стратегию он изберет. Я будто невзначай все время вился вокруг этих голубков. Не думаю, однако, что хотя бы один из них обратил на меня внимание. С французским тогда у меня было неважно, так что я не сразу и понял, какого дьявола они там обсуждают. Выдержав паузу, он улыбнулся.
– И знаете, о чем они говорили? О политике! Можете себе представить? Сидит сногсшибательная женщина, и о чем же с ней ведет разговор наш Джеймс? Об идеях Хо Ши Мина!
Он замолк как раз в тот момент, когда к ним присоединился Паскаль, потом горестно пожал плечами.
– Такая вот история. Джеймс некоторое время продолжал встречаться с ней – это все, что мне известно. Она пробыла в Париже два месяца, после чего вернулась к себе домой. А потом расстались и мы с Джеймсом – где-то в июле-августе. Я вновь встретился с ним только в октябре того же года, когда мы оба приехали в Оксфорд.
– И он с тех пор ни разу не упомянул о ней?
– Ни единым словом.
– Могло ли оказаться так, что он продолжал поддерживать с ней связь?
– Думаю, что да.
– Вам никогда не приходило в голову, что именно с ней могла быть связана перемена в его настроении тогда, в Оксфорде?
– Вообще-то нет, – ответил он. – Честно говоря, я тогда уже почти забыл о ее существовании. Видите ли, в Париже было просто забавно наблюдать за сердечными страданиями Джеймса. Но когда мы встретились вновь в Оксфорде, с тех пор минуло уже несколько месяцев. Я полагал, он уже пришел в себя. Ведь нам было только по восемнадцать, а она была всего лишь одной из множества девушек.
Сделав большой глоток пива, он с какой-то опаской взглянул на молчавшего Паскаля и выразительно постучал пальцем по циферблату часов.
– Тысяча извинений, но мне действительно пора. Нужно хотя бы показаться на обеде, где меня ждут. – Он поднялся и неуверенно посмотрел на Джини. – Я надеюсь, с Джеймсом все в порядке? Он не попал в беду? Я люблю Джеймса. Нас так много связывает… – Он перевел взгляд на Паскаля. – Вы, надеюсь, не выслеживаете его?
– Нет, не выслеживаем.
– Ну, если уж для вас действительно так важно разыскать его, то у меня есть идея, к кому вам имеет смысл обратиться.
– К кому же?
– Ее зовут Лиз Хоторн. Знаете, жена американского посла. Я однажды встретил их вдвоем – совершенно случайно наскочил на них в каком-то занюханном ресторанчике. Ей может быть известно, где Джеймс. Они близкие друзья. – Кент опять ухмыльнулся.
– Когда вы их встретили?
– Как-то раз прошлой весной.
– Джеймс Макмаллен говорил, что они поддерживают дружеские отношения?
– Да, впоследствии сказал… Во всяком случае, так он утверждал. Правда, тогда у меня об их отношениях сложилось несколько иное впечатление… – Кент повернулся, чтобы уйти, однако, сделав шаг, остановился, оглянулся и с многозначительной ухмылкой посмотрел Джини в глаза.
– Они пожимали друг другу руки под столом. Из снисхождения к ним умолчу о других деталях. Она покраснела, да и Джеймс был не очень доволен, увидев меня. Мое появление оказалось оч-чень некстати. Но разве моя вина в том, что люди позволяют себе подобное в общественном месте? – Он изящно взмахнул рукой. – Очень рад был познакомиться с вами обоими. Не забывайте о моей седовласой матушке, Женевьева. Пока.
Дверь за ним захлопнулась. Никто не нарушил молчания. Паскаль и Джини смотрели друг на друга.
– Так-так-так, – произнес Паскаль. – Вот ведь что получается. Так кто же они: друзья, как это утверждает Макмаллен, или все-таки любовники?
– Ты не хуже меня понимаешь, что имел в виду Джереми Кент. Любовники. Тем не менее Кент битый час втолковывал мне, сколь строгих правил придерживается Макмаллен в подобных делах.
– Как раз такие люди в подобных делах и увязают глубже всех. Когда наступает их черед.
– Не спорю. Более того, Кент не просто старый школьный друг Макмаллена. Я узнала его, едва он вошел.
Он руководит эскорт-агентством, куда я ходила. Один из владельцев этого заведения.
– Он сам подтвердил это?
– Да. К тому же Джеймс Макмаллен знал об этом агентстве. Расспрашивал Кента об этой службе примерно через месяц, а то и меньше, после июльской встречи с Лиз.
– Значит, ты думаешь, что Макмаллен мог планировать воспользоваться услугами агентства Кента? В качестве ловушки для Хоторна?
– Вполне возможно, Паскаль. – Джини закрыла свой блокнот. – Если Лиз и Макмаллен действительно любовники, то мы должны рассматривать это дело под другим углом. Начнем с того, что в этом случае оба они лгали.
– Прекрасно понимаю. – Паскаль поднялся из-за стола. – Послушай, Джини, у нас еще назначена встреча с Сьюзи. Помнишь эту девицу? Мы должны увидеться с нею в три. У меня на улице стоит мотоцикл. Наступает очередь выслушать версию девки по вызову.
– Ты думаешь, она такая? Проститутка?
– Ох, Джини, а разве эта история не замешана на сексе? – Он взял ее за руку. – Есть в ней и другие вещи. Любовь? Возможно. Возможно, и война. Ложь – вполне определенно. Однако секс – прежде всего. Ясно как божий день, что нам предстоит встреча с проституткой. А ты как думала?
Глава 29
Паскаль снял номер в большом отеле, расположенном в укромном уголке Найтсбриджа. Задворки гостиницы примыкали к Гайд-парку. Паскаль и Джини приехали туда, прежде изрядно попетляв, что уже вошло у них в привычку. Их путь занял примерно сорок пять минут. Паскаль заказал в номер кофе. Закурив первую сигарету, за которой должны были последовать новые, он, как обычно, начал расхаживать по комнате.
– Итак, – провозгласил он, – я заполучил ключи от дома в Сент-Джонс-Вуде. Мы можем забраться туда, с тем чтобы уже завтра я взялся за установку фотоаппаратуры. Если Хоторн действительно решил явиться на это чертово свидание, то оно может состояться в любой момент начиная с полуночи субботы. Я хочу, чтобы все было готово заранее. Мне надо быть полностью уверенным, что никто не сможет ни войти туда, ни выйти незамеченным даже в темноте.
Помолчав, он добавил:
– А после я занялся проверкой всевозможных разрешений на хранение оружия. Вот уж где пришлось попотеть. Дело оказалось непростым, а потому заняло уйму времени. В конце концов с помощью одного человека из отдела огнестрельного оружия в городской полиции мне удалось нащупать нужную нить. Согласно регистрационным документам, оружие Макмаллен хранит в своей лондонской квартире, что само по себе вызывает недоумение. Нынешние положения на этот счет отличаются крайней строгостью. Владелец должен содержать свое оружие под замком в специальном шкафу, причем полиция сама проверяет, как выполняется это правило. В квартире Макмаллена нет никакого оружейного шкафа – мы же сами видели. Однако именно по этому адресу зарегистрировано его оружие: два дробовика плюс винтовка. Дробовики – для охоты, винтовка – поскольку он является действительным членом какого-то стрелкового клуба. Как явствует из документов, этот клуб находится где-то на окраине Оксфорда Макмаллен регулярно практикуется на клубном стрельбище.
Дойдя до стены, Паскаль обернулся и пожал плечами.
– Вот и все. Что касается его службы в армии, то в этом деле сдвигов никаких. Ноль. Так что сама можешь судить о том, чего я достиг в сумме. Справившись кое-как с делами, я приехал в бар, чтобы забрать тебя, прикинув, что этот Кент давно уже должен уйти. А получилось, что я появился в неподходящий момент. Не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56