Было раннее утро, но в туманных сумерках можно было разглядеть, что внизу расстилался какой-то больший город, со всех сторон окруженный горами. Горы были везде, куда только мог обратиться взгляд.
— Мужики! Кто отгадает из трех раз, где у нас так много гор?
Шутнику никто не ответил. И так было ясно — Кавказ. Приземлившись, увидели — Ереван. Батальон придали полку, который находился прямо возле коньячного завода. Армяне уже знали, что произошло в Баку, и радостно приветствовали прибывающие воинские части.
Тыловики — падлы. Не зря строевые офицеры их ворьем называют. Когда нас в срочном порядке отправляли на Кавказ, то просто не было возможности пересчитать и перепроверить, сколько и чего нам выдали с собой из вещевого и продовольственного довольствия. Начвещ и начпрод горячо уверяли, что выдали все, что положено, и подсовывали для подписи накладные. Мол, даже лишнее дали, но это ничего, война все спишет! Какое там все! Трети не додали, что выяснилось только в Ереване. Пришлось пайки урезать и недоедать, солдатам постельного белья не хватило…
Один день нам дали на доукомплектование, и мы с интересом пошли погулять по городу, который, как писали все газеты, находится в жесткой блокаде, зажатый с двух сторон Азербайджаном. Мы ожидали увидеть пустые магазины, дикие цены на продукты, голодующих людей, но были поражены. Я первый раз в жизни узнал, что сливочное масло может быть пяти сортов, а колбаса пятнадцати, и главное, все это есть на прилавках! Зефир в шоколаде, птичье молоко, сотни других сладостей.
Полные впечатлений мы зашли в одно из многочисленных маленьких и уютных кафе, разбросанных по всему городу. Сидевшие за столиками армяне смотрели на нас уважительно, и о чем-то негромко пошептавшись, отправили через официанта нам пару бутылок хорошего вина.
— Нет-нет, спасибо, не надо, — попытались отказаться мы.
— А-а, нехорошо так поступать, — огорченно произнес один из армян, подходя к нам, — от чистого сердца, в знак искреннего уважения. Много армян убили в Баку азербайджанцы, и сколько бы еще убили, если бы не вы — военные…
— Мы не были в Баку, — ответил я, — и наша задача, не защищать конкретно армян, азербайджанцев или грузин. Мы здесь — чтобы не было войны между вами.
— Все мы понимаем, — кивнул тот, — вот и за это вам огромная благодарность от нас, армян. Не знаю, что будет с нашей страной дальше, но Армения всегда будет с Россией. Мы со всех сторон окружены мусульманами и вся история Армении — война с ними. Ислам — воинственная религия, на национальной почве они много раз устраивали резню, убивая неверных… Прошу вас, не обижайте нас отказом, примите вино.
Они подсели к нам за столик и постепенно мы разговорились. Наконец я не выдержал и задал вопрос:
— Мужики, ничего не могу понять, в газетах пишут, что у вас голод, безработица, блокада, а мы по городу прошли, глаза разбегаются, чего только нет. Неужели это — блокада?
Армяне откровенно недоуменно уставились на нас:
— Э, видели бы вы, как мы жили до блокады!
На следующий день мы ушли в Ленинакан. С прибытием военных боевики оставили город, и нам была поставлена задача — зачистить его в поисках возможно оставшихся бандитов.
Город был поквартально разбит по секторам, и подразделения по группам проводили осмотры своих участков. Я шел по разрушенным улицам, дома с грустью смотрели на меня выбитыми глазницами без стекол, и я ничего не мог понять. Что не хватало людям? Зачем они убивали друг друга? Ведь жили, работали, женились… И вдруг разделились по национальностям, встали по разные стороны баррикад и с ненавистью стали убивать себе подобных людей, просто говорящих на другом языке.
Неожиданно из двери какого-то здания буквально вывалился солдат и обезумевшими глазами посмотрел на меня. Тут же его скрутил приступ блевотины, он изверг из себя жидкость и что-то глухо замычал, склонившись над землей.
Я шагнул в дверь и попал в другой мир. Это не мог быть мир людей. Это не могли сотворить люди. Это был другой мир. Здание оказалось роддомом.
Я шел по разрушенным этажам, и душа моя окаменела. Я не мог плакать, не было слез от испытанного шока, такого я не видел даже в Афганистане. Мне хотелось верить, что все, что я вижу вокруг, только снится мне, что меня окружают видения. Мы закрывали глаза мертвым роженицам со вспоротыми животами, мы собирали останки не родившихся младенцев, разорванных за ноги пополам, собирали отрубленные головы с выколотыми глазами.
Ненависть душила меня. Все взывало ко мне, все требовало мщения. Мне хотелось убивать этих двуногих выродков, я постарел в этот день на несколько лет…
1990 год. Киргизия — Азербайджан. Коренев Андрей.
Я должен был убыть в штаб округа, в Алма-Ату, чтобы доставить туда пакет с документами из строевой части. Время было послеобеденное, когда, наконец, мне выдали все документы, оформили командировочное удостоверение, и я, чтобы не ехать в ночь, решил выезжать из полка рано утром. Так как числился в командировке, то со спокойной совестью отправился в общежитие, где уснул крепким сном младенца.
Все началось ближе к вечеру. Топот кирзовых сапог по коридору, вопли посыльных, объявляющих офицерам команду «сбор». Я выскочил в коридор и схватил за руку пробегающего мимо лейтенанта из танкового батальона.
— Что случилось?
— А хрен его знает, Андрей! То ли война, то ли еще что…!
Сапоги, портупея, головной убор — я готов. Время позднее, но батальон напоминает муравейник. Все офицеры на месте, получают продукты, боеприпасы, снаряжение. И никто ничего не знает. Я решительно направился в кабинет комбата.
— Разрешите, товарищ майор!
— О! Андрей! А ты чего не уехал? — чему-то радуется комбат.
— Решил с утра выезжать, что толку в ночь ехать?
— Ну, так вот и езжай спокойно, мы завтра утром вылетаем куда-то на Кавказ, — коротко объясняет комбат, — тем более что дали команду «афганцев» не брать, пусть другие боевой опыт приобретут. И ты в любом случае не успеешь вернуться обратно из Алма-Аты.
— Успею! — резко бросаю я, — Включайте меня в списки, в семь утра я буду на месте.
Комбат удивленно качает головой. От Фрунзе до Алма-Аты автобус идет четыре часа. И ходят они только днем. Зато комбат, ты забываешь, что такси идет три часа, и ходят они в любое время дня и ночи, только денежки плати. И вчера я получил зарплату, которой мне как раз хватит на такси туда и обратно.
Оперативный дежурный в штабе округа в Алма-Ате меня принял сразу. Забрал документы и быстро сделал отметку в командировочном удостоверении. «Удачи, старлей! Тяжело вам там придется». И вновь такси несет меня в ночь. В неизвестность…. В семь утра я стоял с другими офицерами в строю.
Из Киргизии наш батальон прибыл в Ереван. Там нас прикомандировали к полку, стоящему под Ереваном. Нашего комбата отправили назад, а солдат и офицеров ротного звена прикрепили к этому полку на неопределенный срок. Командир батальона был назначен с местного полка, бывший «афганец», дважды орденоносец и просто толковый мужик. Наша рота получила задачу встать и не допустить столкновений между армянами и азербайджанцами на границе Нахичеванской ССР и Армении. А также обеспечить сохранность железнодорожных станций и узлов.
Что меня убило больше всего, когда нас отправляли сюда из Киргизии, так это команда вышестоящего начальства, что желательно офицеров-"афганцев" не брать, так как они уже имеют боевой опыт, а отправлять тех, кто ни разу не был в горячих точках. Дебилы! А кто же им будет боевой опыт передавать? Потому и захлебывались мы в своей крови, что воевали по устаревшим уставам да дураки нами командовали. Комбату в Киргизии я без обиняков заявил, что еду. Он спорить не стал и внес меня в списки. На жизнь мне давно плевать, а жизни этим салагам, не нюхавшим порох, хотелось спасти.
Афганский опыт помог быстро обустроить быт моей роты. Из заброшенных деревень мы привезли досок и дров, сколотили нары, столы, скамейки, от стоящих неподалеку пограничников провели к себе в палатки электричество и в наглую выбили от главы азербайджанского городка Ордубад под предлогом их защиты старенький черно-белый телевизор. В то время как другие начальники жевали сопли, боясь сделать что-то не так, их солдаты спали на земле, и многие болели, а у меня не было ни одного заболевшего. На войне — как на войне, нельзя долго думать, надо действовать. И делать все для своих солдат. А война все спишет. Всех офицеров привезли ко мне на экскурсию, показать, как надо обустраивать свой быт в полевых условиях.
Все-таки это был не Афганистан, а пока только разваливающийся Союз. Политики боялись принимать решения, военное положение не было введено, поэтому я не мог понять обоснованность и законность возложенных на меня задач и функций. Не мог понять, какие у меня права. Приехавший как-то замначпо дивизии начал ставить мне задачу:
— Товарищ старший лейтенант. Поступила информация, что с вашей стороны попытаются прорваться азербайджанские боевики на нескольких машинах, чтобы напасть на армянский город Агарак. Ваша задача не допустить прорыва, изъять оружие и арестовать боевиков.
— Товарищ подполковник, — обратился я к нему, — поясните, пожалуйста, на каком основании я — армейский офицер, буду останавливать гражданские машины и проводить их досмотр. Да они просто пошлют меня и будут правы, если вообще не остановятся! А если мои солдаты применят оружие по не остановившейся машине, и там не окажется оружия и боевиков? А будут только трупы мирных граждан? Кто за это будет отвечать?
— Вы мне тут не умничайте, товарищ старший лейтенант! — разозлился замначпо, — получили задачу, выполняйте!
— Я выполню, — согласился я, — только вы мне письменный приказ напишите.
— Вы мне что, не доверяете?
— Нет, — покачал я головой, — или письменный приказ, или я отказываюсь выполнять ваше приказание. Своих солдат я подставлять не буду.
— Ну, вы фрукт. Ну, ничего, мы с вами еще разберемся, — подполковник был взбешен и уехал, не промолвив ни слова. Письменный приказ он забыл написать.
Я собрался и поехал на армянскую территорию, к ротному нашего батальона старшему лейтенанту Павловичу, стоявшему со своей ротой в Агараке. Тот горько рассмеялся, выслушав мой рассказ:
— А что я? Сказал «Есть!» и поехал к главе местного народного ополчения, которых наше начальство называет бандитами. Тот выслушал меня, сказал, что все знает, и попросил, когда азербайджанцы пойдут, пропустить их и самим отойти в сторону. А они их из дальнобойных орудий накроют! Ты понимаешь! Мы стоим, имея на вооружении только автоматы, даже пулеметов нет, а они из дальнобойных! Я как глянул, какое у них оружие! Наверно нет только лазерного и ядерного, — Павлович злобно сплюнул сквозь зубы, — Генерал московский приезжал, орал комбату, покажите мне, мол, хоть одного убитого боевика. А боевики к комбату приходили, назвали адрес его семьи в Ереване, привет от них передали, фотку показали — с ухмылочкой все так. Комбат и говорит генералу, вы семью мою из Еревана в Россию вывезите, дайте мне танки и БМП , дайте мне свободу действий, я вам за неделю здесь порядок наведу! Так ты что! Столько вони было. А Горбатый — мудак, сидит в Москве, сиськи мнет….
Что было делать, не знал никто. Все, начиная с Москвы, боялись взять на себя ответственность. К нам на позиции иногда захаживал старик азербайджанец из соседнего селения и с горечью рассуждал:
— Я всю войну прошел, фашистов бил. Под Сталинградом меня армянин из окружения семь километров на себе тащил, раненного. Жизнь мне спас. Оказалось — земляк, из Агарака. Каждый год друг к другу в гости ездили. А сейчас? Рядом живем, а встретиться не можем. Кто на чужую территорию зайдет, того убьют, и не спросят, кто ты и зачем пришел…
Воевать в Союзе оказалось невозможно. Если в Афганистане было видно, где свой, а где враг, то здесь везде были свои, советские граждане, просто разной национальности и люто ненавидевшие друг друга. Невозможно было понять, кто прав, кто виноват, но и те и другие считали нас своими врагами. Так мы и стояли между ними, как между двух огней, стараясь сделать все, что в наших силах.
Родина не забывала своих героев. Первую награду торжественно вручили начальнику политотдела, с «огромным» риском для жизни выехавшим для проверки из Еревана на наши позиции, и подвернувшим ногу при спрыгивания с бронетранспортера. В общем, был человек на «боевых», вот и пострадал, так что награда нашла самого «достойного»….
Когда истек срок моей командировки на Кавказе и прибыл сменщик, я уезжал с грустью и острым пониманием того, что Кавказ для России потерян. Уезжал полностью разочарованным в политиках, правивших нами, и в армейском командовании, абсолютно не способном руководить армией в военных условиях локальных конфликтов.
1991 год. Германия. Одинцов Максим.
Объединение Германии и денежное довольствие, получаемое в немецких марках — это что-то! Свобода! Границы открыты, и можно съездить в любую западную страну, лишь бы хватило денег, можно купить все, что пожелает душа, лишь бы хватило денег…. Деньги — самое главное, что есть в жизни! Твоя человеческая ценность определяется толщиной твоего кошелька. Многие наши военные эту западную мораль поняли очень быстро и начали делать деньги, пока не закрылась эта щедрая кормушка.
Потенциальные возможности делания денег по-русски, из ничего, определялись количеством и размером звезд на твоих погонах. Начальник склада, прапорщик, — распродавал все, что мог со своего склада. Ротный, — все, что мог утащить из роты. Генералы распродавали по-генеральски, — железнодорожными составами, оптом, и по дешевке. Советские войска уходили из Германии, кто там будет концы искать?
Я не был материально ответственным лицом, командовал стенгазетой и боевыми листками, поэтому торговать мне было нечем. Жена Ольга, после выхода из декретного отпуска, работала детским врачом в нашем госпитале, получала пусть небольшие, но деньги. Игорь, сынок, рос весело и беззаботно, получая все, что хотел, в пределах наших возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22